Случай привел меня на дачу Дмитрия Дмитриевича Шостаковича в Жуковке. Кроме прочего, внучка композитора показала мне лифт в специальном закутке возле комнаты великого деда. Под старость Шостаковичу совсем тяжело стало подниматься по лестницам огромной по тем временам и очень скромной по нынешним временам жуковской дачи.
С 1975 года лифт не претерпел никаких изменений, как, впрочем, кажется, и сама дача. Только рояль уехал в Петербург. А лифт остался. Совершенно такой лифт, какой помнят люди старшего поколения: с громыхающей железной сварной дверью, затянутой сеткой Рабица и выкрашенной в невозможный бежевый цвет. В московских многоквартирных домах такие лифты заменены были на автоматические лет 30 назад, а на даче Шостаковича — надо же! — сохранился. Когда Шостакович умер, демонтировать лифт не стали, потому что дорого и не было нужды. И принимавшая меня молодая хозяйка рассказывала, что всё детство боялась спать в той комнате, где лифт: всё казалось, что оживет вдруг проржавевший агрегат, закрутятся колеса, двинется противовес, распахнется дверь, и бросится из двери на ребенка… Нет! Лучше не думать!
За лифтом и в самом деле водились грешки. На детей лифт, правда, не нападал, но великий композитор нет-нет да и застревал в кабине между этажами, как и всякий советский человек застревал в подобного рода кабинах. С той только разницей, что ежели вы застревали в лифте городского многоквартирного дома, то не слишком трезвый, но весьма мастеровитый лифтер приходил спасать вас через десять минут. А если застревали на даче, то лифтер приезжал через час.
Познакомившись с лифтом Шостаковича, я немедленно принялся рассказывать в разных компаниях байку про то, как Шостакович, дескать, застревал в лифте. Как родные сначала искали композитора в спальне — нету, а потом искали на первом этаже — нету, а потом искали в саду — тоже нету, а потом бежали через улицу к Ростроповичу спросить, не заходил ли Дмитрий Дмитриевич… Байка получалась не слишком правдоподобной, ибо, разумеется, едва застряв в лифте, Шостакович должен же был звать на помощь, и дом не настолько велик, чтобы зова можно было не услышать.
Однако же про лифт — это была уже третья известная мне байка из серии «Шостакович в Жуковке». Байка номер один повествует о том, как композитор приехал дачу покупать. И решился он покупать новую дачу не для того только, чтобы быть поближе к приятелю своему Ростроповичу, но и потому еще, что на прежней даче были у Шостаковича постоянные перебои с водой. Так вот, рассказывают, что в то время, как семья композитора разбрелась по комнатам смотреть, сам Дмитрий Дмитриевич направился прямиком в ванную, открыл первым делом кран и, когда из крана бурно полилась вода, решительно сказал: «Берем!» — так и не осмотрев ни спален, ни гостиной, ни кабинета.
Вторая и самая известная байка про Шостаковича в Жуковке повествует о том, как гений ходил на станцию в стеклянную стоячую пивную пить пиво с местными жуковскими мужиками. Рассказывают, что, стоя за липкими столиками, хлебая пиво и разделывая воблу, мужики рассказывали, кто где работает. И один оказывался трактористом на местной машинно-тракторной станции, а другой — водителем грузовика, а третий — грузчиком… В ответ на вопрос про свою работу Шостакович, дескать, говорил честно: «Я композитор».
Мужики переглядывались. Молчали с минуту и пожимали плечами: «Ну не хочешь — не говори!»
Байка про воду и байка про пиво, равно как и моя байка про застревание в лифте, надо признать, тоже не выдерживают никакой критики. Возможно, и были у Шостаковича на прежней даче перебои с водой, может, и важно было ему, чтобы на новой даче вода текла хорошо, но не мог же он, честное слово, не осмотреть дом. Кроме того, Рублевка славилась всегда и славится до сих пор дурным водоснабжением, какой бы хозяин дома ни был великий композитор, великий сатрап или великий миллиардер.
Что же касается пива с мужиками в стеклянном стоячем, с позволения сказать, пабе у железнодорожной станции, то и эта история сомнительна. Даже и в 70-е годы вряд ли набралось бы в Жуковке столько трактористов или водителей грузовиков. Посетители пивной скорее оказались бы дачниками или обслугой партийного санатория и профессию «композитор» должны были бы знать. Да и сам Шостакович был личностью известной: скорее всего, узнали бы в лицо.
Итак, все три байки про Шостаковича в Жуковке — недостоверны. Зачем же они рассказываются? Зачем я рассказываю их, зачем их рассказывают мне, зачем их рассказывают даже и по телевизору?
Я полагаю, это потому так, что нам грустно изо дня в день говорить черт знает о чем и совсем не говорить про Шостаковича. Нам хочется говорить о великой отечественной культуре. Человеческими словами хочется говорить. Без закатывания глаз и без высокопарных эпитетов. Но нет языка, при помощи которого люди без музыкального образования могли бы поговорить о творчестве Шостаковича. Культурная пропасть между образованными людьми и простыми больше, чем финансовая пропасть между миллиардером и бомжем.
Вот и придумываем байки.
Валерий ПАНЮШКИН
