Всё чаще и чаще, отрешившись вдруг от окружающего безумия, ловишь себя на мысли: «Ради чего?..». Сомнения обычно приходят глубокой ночью, когда остервенелое возбуждение сменяется усталой опустошённостью, и равнодушие холодного чёрного неба так не вяжется с озлобленной весёлостью санитаров. «Рубилово» в самом разгаре. Кареты «Скорой помощи» сменяют друг друга, словно вагоны метро в замедленной киносъёмке, с ходу выплёвывая своих пассажиров на кафельный пол приёмного отделения. Мерцающие огоньки сигарет где-то в стороне с судорожно вдыхающими редкие минуты отдыха хозяевами. И непрекращающийся ни на мгновение танец синих комбинезонов, белых халатов и серых с красным бинтов под дребезжащий грохот каталок. Всепроникающий, вездесущий, въедающийся в волосы и одежду запах мочи. Нескончаемый поток почти одинаковых, кричащих-голосящих-ругающихся-матерящихся-угорожающих-требующих-ревущих-стонущих-орущих-настаивающих-умоляющих-наглых-подавленных людей. Молчаливые несчастные старики с пустыми, ничего не выражающими глазами на высохших, обтянутых жёлтой кожей лицах, и их дети, решительно настроенные «сбагрить» мешающего папу в больницу на праздники. Непрерывно причитающие и охающие старушки, всеми правдами и неправдами пытающиеся пробиться в больницу, потому что здесь — бесплатная еда, и дома скучно. Истерично визжащие молодые девушки (почти всегда — абсолютно здоровые), со своими мужьями/сожителями/любовниками, готовыми разнести в щепки дверь смотрового кабинета: «Вы — не доктора! Вы — звери!!! Мы тут умираем (громкость визга девушки во время этих слов обычно резко снижается), а к нам никто не подходит!!! (девушка замолкает, и, всхлипывая, с благодарностью исподлобья смотрит на своего «защитника»). Рядом — пьяное в лоскуты, красноносое быдло, ели ворочающее языком и кидающееся с кулаками на проходящего доктора. И тут же — с трудом говорящий по-русски представитель дружественной азиатской республики с мгновенно появившейся из ниоткуда толпой галдящих родственников («Вай, дохтур, человеку плохо, умирает, подойти скорее, брось все дела, ты чего, не видишь что ли?!! Сюда иди!!!»), суетливо поддерживающих под руки картинно закатывающего глаза сородича, который минут через 10 встаёт и спокойно сам уходит домой. В углу тем временем ползает в рвотных массаж бомж, мыча что-то себе под нос и пытаясь схватить каждого проходящего мимо за штанину. В другом углу — компания тупо гогочущих пьяных отморозков, с перемазанными кровью лицами, отпускающих скабрезности в адрес медсестёр, громко обсуждая размеры их бюстов и задниц. На скамье рядом — театрально хватающийся за сердце парень-наркоман и его несчастная, измученная, готовая на всё мать: «Помогите! Он умирает!!! Ну сделайте же что-нибудь!!!», хотя на самом деле парень просто откровенно издевается. И это — не сцена из фильма-катастрофы, это — ежедневные реалии большинства Российских государственных больниц.
И тут же привозят неудавшуюся горе-самоубийцу (как правило — молодую девушку), наевшуюся снотворных таблеток и вдобавок запившую всё это пивом. Естественно, неразделённая любовь и «все мужики козлы». Нередко рядом с «отравленной», пуская скупую мужскую слезу, семенит (бледная, как полотно) причина суицида, нежно держа девушку за руку и шепча что-нибудь вроде: «Ну прости меня, солнышко». «Солнышко» при этом с томным вздохом отворачивается к стенке, мол «будешь впредь знать!». И так обидно, что доктор вынужден тратить время на подобных неврастеников, в то время, как тяжёлым больным действительно нужна помощь. В такие моменты я склоняюсь над девушкой и тихо, с милой улыбкой говорю: «Что ж ты, неумеха? Если уж решила — делай правильно. В следующий раз, когда вздумаешь отравиться — позвони мне. Я научу как. И везти в больницу не потребуется. А то только время зря отнимаешь».
А «Скорая» с неотвратимостью маятника исправно доставляет всё новое и новое «пополнение». У кого-то болит голова, у кого-то — сердце, у кого-то — живот, у кого-то — душа. И всем кажется, что именно им тяжелее всего, что именно их болезнь самая болезненная. И начинается... «Подойдёт ко мне кто-нибудь сегодня, или так и оставите здесь умирать?!!», «Все врачи — сволочи!!!», «Я буду жаловаться!!!», «Где ваше начальство?!», «Как ваша фамилия?!» и т.д. и т.п. Причём, судя по громкости криков и активности жестикуляции, новоиспечённые больные сами могут вылечить кого угодно. В таких случаях я порой отвечаю: «Вы уж как-нибудь договоритесь между собой, к кому из вас мне подходить сначала. Можете спарринг устроить, или в карты меня разыграть». Нередко такой подход оказывается действенным — все начинают смеяться и обстановка разряжается, либо таким способом больных удаётся стравить между собой, и они переключают всю мощь своего негодования друг на друга, давая нам возможность сосредоточиться на «настоящих» тяжёлых больных и хоть немного времени поработать спокойно.
И тут — привозят инфаркт. И сразу за ним — ножевое ранение. И так — всю ночь... И самое главное, что в такой обстановке нужно суметь собраться и определить, кому в данный момент помощь нужнее, суметь сосредоточиться, абстрагироваться от царящей вокруг вакханалии, суметь сконцентрироваться, принять правильное решение и грамотно выстроить тактику лечения. Думать в такой ситуации очень тяжело, но думать нужно обязательно! Все люди разные, стереотипов тут нет, шаблонов нет, каждый человек индивидуален. Это в учебнике всё понятно и последовательно написано, а в реальной практике почти никогда не бывает чистых классических студенческих случаев, чаще всего — целый букет разных заболеваний, и все на разных стадиях. И в этой атмосфере очень легко что-то упустить, чего-то не заметить, что-то неправильно истолковать, неправильно назначить лечение, ошибиться в диагнозе... И главное, что рискуешь не только жизнями больных (больные — это больные, они были и будут всегда), рискуешь своей собственной жизнью и карьерой. Каждое дежурство ходишь по лезвию, каждая смена может стать последней... Потому что (не дай Бог) можно так вляпаться, что не отмоешься потом, и можно будет ставить крест на всём, чем занимался... А больные «прут» селевым потоком, и каждому нужна помощь, внимание. И бессмысленно объяснять, что нас, дежурных, всего двое, а больных сотни, что мы за сутки даже в туалет не всегда успеваем сходить, что голова пухнет и крышу сносит от постоянного напряжения, от осознания огромной ответственности, от осознания цены ошибки... Всем кажется, что им тяжелее всего на свете, что врач каждому обязан. И, конечно, классические фразы: «Я — депутат!!! (помощник депутата, внучатый племянник Абрамовича, друг сестры собаки главного санитара Зимбабве — нужное подчеркнуть)», «Я тебя уволю!», «Уже завтра ты не будешь здесь работать!!!», и классические же (чаще всего — пьяные) звонки «выше» и «куда надо» с угрозами неминуемой расправы. Так выматываешься за сутки, что к утру с трудом сдерживаешь лютую ненависть, глядя на этих, в общем-то, ни в чём не виноватых людей. Столько оскорблений выслушаешь за ночь... Порой ХОЧЕТСЯ ЛИЧНО БОЛЬНЫМ ГОЛОВЫ ОТКУСЫВАТЬ И СЖИРАТЬ!!!!!!!!!!!!!!!!!
Работа врачом в коечном отделении — такой же беспросветный ад. С утра до вечера в больнице. Выходишь из дома — темно, приходишь — темно. Я уже не помню, как выглядит при свете улица, на которой живу, и порой днём боюсь заблудиться. Для меня не существует понятия «хороший врач» или «плохой врач», потому что если ты ведёшь 25 больных, то не только не в состоянии запомнить их всех в лицо — порой забываешь даже своё собственное имя... О каком диагностическом поиске и творческом подходе может идти речь? Чтение медицинской литературы — лишь раз в неделю, да и то в лучшем случае. Одни и те же, ставящие в тупик, претензии: «Хочу капельницу — сосуды почистить! Чего я тут просто так лежу, таблетки я и дома могу пить!». И не объяснишь ведь, что капельницы назначаются строго по показаниям, что сейчас — время страховой медицины, и за КАЖДУЮ лишнюю таблетку у нас вычитают из зарплаты, которая и без того смехотворна. И когда меня совсем доводят до ручки, я отвечаю: «Сосуды почистить? А зачем Вам капельница? Покупаете ёршик — и чистите. Мальчикам — голубенький, девочкам — розовенький». Постоянные «разборы» за мельчайшие нарушения, четвертование и сжигание на костре за любую оплошность. Просто горы ненужной документации, ворохи историй болезней, бесконечные выписки, дневники, отписки, отмазки. И абсолютное бесправие и социальная незащищённость.
Вся жизнь — бег с низкого старта, постоянное хождение по лезвию, автоматный огонь от бедра, танцы сквозь игольное ушко... Ночи с любимой девушкой, выходные, праздники, дни рождения, школьные концерты и юбилеи, выставки, театры, концерты, путешествия — всё это принесено в жертву чему-то, как когда-то казалось, более стоящему, тому, что обязательно окупится, когда-то потом. Ничего не окупится. Ситуация с медициной в России в ближайшие несколько лет не изменится. Люди наверху быстренько подсчитали, что мы можем и должны работать больше, зарабатывая для них больше денег. Мы «впахиваем», как лошади, набирая больных и просто выполняя план. И я спрашиваю себя — РАДИ ЧЕГО?.. Мне 30 лет, и ради чего я растрачиваю своё здоровье?! Ради чего у меня практически нет личной жизни? Ради чего я превращаюсь в невротика? Ради чего большинство моих знакомых врачей — алкоголики? Каждодневное нечеловеческое напряжение и нереализованность... Нет никакого высшего предназначения. Никакого главного приза. Только благодарности от больных в стихах, батарея дарёного алкоголя в шкафу и бесчисленные коробки дешёвого просроченного шоколада... Выхода нет. Я убедил себя, что медицина — моё призвание. Ничего другого я не умею. Вот только мне очень не повезло, что за это практически ничего не платят... Почему все мои сверстники, выбравшие другие профессии (банкиры, экономисты, юристы, программисты, водители маршрутных такси и продавцы в супермаркетах) зарабатывают в несколько раз больше, не отвечая при этом ни за чьи жизни, имея нормальные выходные и каждый день ночуя дома?! Почему я учился 8 лет, чтобы зарабатывать меньше, чем
Частная медицина — тоже не выход. Уходя в частный сектор, придётся переступить через себя и поставить крест на профессионализме. Потому что рынок частных медицинских услуг в России пока в диком состоянии. Все до единого мои коллеги, ушедшие в частную медицину, рассказывают, что при трудоустройстве их профессионализм интересовал работодателя в самую последнюю очередь. Главное — умение вешать лапшу на уши, умение грамотно и красиво «разводить». Ведь работа 99% частных медицинских компаний направлена почти исключительно на «впаривание» ненужных дорогих лекарственных препаратов, на назначение дорогостоящих ненужных обследований, ненужных анализов и т.д. В большинстве клиник даже есть негласный (но обязательный к исполнению) план, по которому «разводят» клиента. Медицины здесь — почти ноль. Внешний шик, лоск, блеск, великолепие и вежливость на самом деле являются оборотной стороной вопиющего непрофессионализма. Кроме того, опыт приходит во время работы, а избранный поток больных в частых клиниках просто не сравним с лавиной городских больниц, где опыт приходит не по дням, а по часам. Вместе с седыми волосами... Может показаться, что я себя жалею. Нет. Работать — весело и интересно. Я познакомился со многими талантливыми людьми, научился работать в команде, познал «чувство локтя». Меня окружают друзья. Вот только уж очень тяжело всё это. И бессмысленно в итоге. Никто и никогда не оценит наших усилий, а потраченные годы и здоровье не вернуть...
По этому искренне хочется предупредить всех абитуриентов: поступайте в медицинский институт только если ваша мама — Министр Здравоохранения (на худой конец — главный врач крупной клиники), либо — если чувствуете в себе настоящее призвание спасать людей бесплатно и готовы принести ради этого свою жизнь в жертву. Иначе — никак. В своё время меня предупреждали, что будет плохо. Не верил. Надеялся. Надеялся, что у меня будет по-другому. Не будет. В ближайшие несколько лет — точно.
И так же искренне хотелось бы попросить пациентов: будьте терпимее, врачи — тоже люди...
Е. Акулов
