Сейчас трудно было себе представить, что ещё какие-нибудь полчаса назад, когда мы с несколькими моими коллегами садились в вагончик самой старой в Швейцарии, да и во всей Европе, горной железной дороги, светило солнце.
«В солнечную погоду и в приличный бинокль Люцерн отсюда виден как на ладони». В отсутствие первого и второго Роберту Гандеру, произнёсшему это, приходилось верить на слово. Служащий железной дороги, он чуть ли не ежедневно приезжает на поезде на вершину 1800-метровой горы Риги.
Поезд-альпинист
Здесь, на вершине, куда нас доставил вагончик, ползший по двум обычным и дополнительной срединной «зубчатой» рельсе, сгустился туман.
Более того, начало падать нечто, оказавшееся хлопьями снега, – это в конце-то июня.
Вместо того чтобы любоваться прекрасной перспективой, которая должна была открыться вокруг – изгибы лежащего внизу Фирвальдштетского озера плюс ещё дюжина озер, далекий Монблан, зелёные луга и окружённые рощами деревушки (всё со слов обитателя здешних мест Роберта) – пришлось утешаться тем, что ты не единственный, кому не повезло на вершине Риги.
Другим неудачником был великий американский писатель и юморист Марк Твен. В отличие от английской королевы Виктории, которую слуги вознесли на вершину на специальных носилках (это было ещё до того, как в 1871 году пустили поезда), писатель вместе с приятелем решил добраться туда самостоятельно.
К этому времени железная дорога функционировала не первый год, но путешественники захотели испытать свои силы, намеренно усложнив себе достижение поставленной цели – увидеть восход солнца с вершины.
Уже тогда Риги получила почти официальный титул «Королевы гор» – за её благородные очертания и вид, который она предлагала тем, кто одолел не слишком крутые склоны. Однако подъём оказался не из легких, и приключений хватило на целую новеллу.
«Голубая Риги. Рассвет». Дж. Тёрнер, 1842 год
Твен с приятелем так уставали, что, заночевав в гостинице, спали столь долго, что принимали закат за рассвет. «Нет более сильного снотворного, чем пешие прогулки по Альпам», – оправдывался писатель.
Не раз в отчаянии горовосходители понимали, что заблудись. Ссорились и мирились. Однако упорно цепляясь за кустарник и траву, карабкались к цели. Разумеется, они добрались до вершины, когда толпа, встречавшая там рассвет, возвращалась назад. «Это было одно из самых грустных зрелищ, когда-либо виденных мной», – оставалось констатировать писателю.
И всё же они были вознаграждены – перед ними простирался великолепный вид: голубые озера, по которым плыли микроскопические пароходики, далёкие пики, игрушечные деревушки среди зелёных лугов, леса, с высоты птичьего полета походившие на поросль мха. Этот вид напомнил Твену учебные рельефные географические карты...
Конечно, писатель (осевший, заметим, в Люцерне весьма надолго) и его спутник больше нас заслужили насладиться видом с птичьего полёта – тем, что добрались до вершины пешком.
В Люцерне помнят Марка Твена
Кстати, обратный путь они решили проделать всё же на поезде. Как и нам, им казалось, что крестьянские дома по примеру Пизанской башни покосились: аберрация, объясняемая движением поезда под уклон. Как и нам, им думалось, что, откинувшись назад на сиденье, как-то можно затормозить движение поезда, который чересчур споро несёт пассажиров куда-то вниз...
В те далёкие времена нам вскоре удастся перенестись – ровно на пять минут. Столько длится снятый в начале завершившегося века фильм, который показывают в Музее транспорта в Люцерне, самом большом такого рода музее в Европе и самом посещаемом в Швейцарии
Окна в вагоне ещё не застеклены, дамы в пышных платьях оживлены, однако перед въездом в туннель начинают заметно волноваться и отчего-то придерживают свои широкополые шляпы – то ли из-за опасения особо сильного сквозняка в туннеле, то ли из-за невозможности предпринять что-то иное, дабы умерить нервозность.
Музей транспорта
Чувствуется, что для ретро-пассажиров эта железнодорожная альпинистская экспедиция надолго станет предметом обсуждения, наверняка будет описываться в дневниках-бюварах и длинных письмах друзьям и товаркам.
Пароходик, на котором нам предстояло пересечь озеро и добраться до Люцерна, похоже, был тоже из того времени – но только внешне. Внутри царили уют, функциональность и чистота современного салона первого класса. К тому же стеклянные окна почти до потолка позволяли насладиться гордыми очертаниями весьма своенравной «Королевы гор».
По водной глади
Прозрачная вода давала возможность заглянуть и в глубины озера. Роберт Гандер рассказывал, что регулярно выходит погрести на спортивной лодке и когда устаёт, с удовольствием и без всякой опаски зачерпывает попить воду из-за борта: система очистки сточных вод из отеля «Вицнау», где мы останавливались, других домов на берегу столь строга, что вода в Фирвальдштетском озере абсолютно безвредна.
Есть и противники такой стерильности – местные рыбаки. Они сетуют, что из-за этого рыба уходит на глубину, видимо в стремлении хоть там обнаружить что-то более для нее привычное...
Но вот всё явственнее стал вырисовываться готический абрис Люцерна. Стремительно взлетевшие ввысь шпили буквально прокалывают небо.
Для многих почитателей родной литературы вообще, и творчества Льва Толстого в частности, этот город с отрочества стал олицетворением Швейцарии – благодаря его рассказу «Из записок князя Д. Нехлюдова. Люцерн».
Люцерн времён Льва Толстого
Большой поклонник Швейцарии, поразившей его «чувством социальной свободы», он подолгу путешествовал, в том числе и пешком, по этой стране, останавливался и в Люцерне. Однако случай, произошедший с ним в здешнем отеле «Швайцерхоф», заставил его обратить внимание и на расслоённость общества.
В дневниковой записи от 7 июля 1857 года он пунктирно воскрешает ситуацию: «...ночью – пасмурно – луна прорывается..., две колокольни на широкой улице, крошечный человек поёт тирольские песни с гитарой и отлично. Я дал ему и пригласил спеть против Швайцерхофа, ... он стыдливо пошёл прочь, бормоча что-то, толпа, смеясь, за ним... Я догнал его, позвал в Швайцерхоф пить... Мы пили, лакей засмеялся. И швейцар сел. Это меня взорвало – я их обругал и взволновался ужасно».
Волнение графа вылилось в трогательный рассказ о неприязни толпы к человеку творческому, может быть, кажущемуся смешным своей непохожестью на других, и о доброте, которая так требуется подобному человеку и которую смог проявить «князь Нехлюдов».
Лев Николаевич – редкий случай – остался доволен «Люцерном», записав в дневнике: «Хорошо. Надо быть смелым, а то ничего не скажешь, кроме грациозного, а мне много нужно сказать нового и дельного».
А ещё в его дневнике сохранилась цитата из английского путеводителя с комментарием, говорившем, что уже тогда город влёк к себе путешественников:
«„Люцерн, старинный кантональный город, лежащий на берегу озера четырёх кантонов, – говорит Murray, – одно из самых романтических местоположений Швейцарии; в нём скрещиваются три главные дороги; и только на час езды на пароходе находится гора Риги, с которой открывается один из самых великолепных видов в мире“. Справедливо или нет, другие гиды говорят то же, и потому путешественников всех наций, и в особенности англичан, в Люцерне – бездна».
Отель «Швайцерхоф»
Итак, к «Швайцерхофу», выражаясь словами графа, «великолепному пятиэтажному дому над самым озером». По широкому мосту Зебрюкке, соединяющему вокзальную площадь с набережной. А там вдоль реки Ройс – той, что гораздо выше по течению, в горной теснине, штурмуя французов, два с лишним века назад форсировал со своими «чудо-богатырями» фельдмаршал Суворов.
Затем – мимо Капелльбрюкке, старейшего в Европе моста с деревянной крышей, аккуратно восстановленного после пожара 1993 года. Мимо массивной серой башни Вассертум, с непропорционально высокой конической крышей из красной черепицы.
И вот он, «Швайцерхоф» – серый, массивный и к тому же, как выясняется, находящийся на ремонте. Можно видеть менеджера?.. Мы из России, где очень многие знают ваш отель. Его прославил Лео Толстой, останавливавшийся в нём. Нельзя ли посмотреть место, которое он описал?..
Разумеется, господа... Вот холл, а вот ресторан, который вы, видимо, имеете в виду, он почти отремонтирован...
Наверное, этот зал был потомком той «большой великолепно убранной комнаты в нижнем этаже», где «были накрыты два длинных стола, по крайней мере человек на сто», где писателю запомнились «шуршанье женских платьев, легкие шаги, тихие переговоры с учтивейшими и изящнейшими кельнерами», с «мужчинами и дамами, весьма красиво, даже богато и вообще необыкновенно чистоплотно одетыми»...
Так прежде столовались в «Швайцерхофе»
Вскоре ремонт закончится, сказал менеджер, и ваши соотечественники среди других гостей смогут занять место здесь за столами.
Окончание
Владимир Житомирский
