Для начала опять про Толечку, который с курицей.
Он меня постоянно убеждал, не жалея слов, что если я им недовольна, значит я эгоист и не умею ценить его чувства. И я не понимала - монстр он, которого надо бросать поскорее или впрямь я немудрая женщина, которая не хочет ценить и приспособляться.
Бросила его, когда с ним стало так невыносимо, что уже не до того, мудрая я или нет.
Не пойму, что меня держало – да как крепко! Несколько раз и прежде пыталась порвать с ним - и начинался тяжкий психоз. Когда расплевалась окончательно, меня накрыла необъяснимая депрессия. Друг детства Левка, сидя со мной в сквере у памятника Пушкину, не понимал, что со мной. Непонятно было и самой.
Я дернула Левку с работы. Знала его - сколько себя помню: наши родители дружили.
Левка работал в отделе переводов на Пушкинской площади в самой дурацкой из советских газет «Московские новости». Она издавалась на трех языках, была пустой и скучной, использовалась в институтах для изучения иностранных языков, причем язык был – канцелярит, дурной, совковый. Кто мог подумать, что через несколько лет это будет самая забойная перестроечная пресса под руководством легендарного Егора Яковлева, и газету будут читать на морозе, столпившись перед стендами у входа в редакцию, потому что тысячные тиражи разлетались из киосков моментально.
А тогда было начало лета, мы сидели с другом возле памятника Пушкина и я его, как сейчас говорят, «грузила».
- Мне плохо, Левка! Я рассталась… там, с одним... вампиром.
Левка понимающе кивнул:
- Хочешь всё вернуть?
Меня аж отшатнуло от ужаса такой перспективы, и я заорала в голос:
- Ни в коем случае!!!
Левка удивился, не понял, но и вникать не стал. Предложил, что позвонит другу в Вильнюс, чтобы я туда съездила и проветрилась. Тогда ж люди останавливались не в гостиницах, а у знакомых своих знакомых.
Какой он был славный, Левка!
Я часто бывала в старой московской коммуналке в Лялином переулке, где Лева жил с женой, Людой до их отъезда в Канаду. Обычно дома он сидел за машинкой, переводил на французский. Он был единственным человеком в штате Московских новостей, который переводил не с языка, а на язык, не будучи «носителем языка». А Люда шила на машинке в той же комнате. Впрочем, другой и не было. Одна машинка постукивала, другая стрекотала. Обмеряя меня, Люда привлекала Левкино внимание: «Лёв, посмотри какие у Машки красивые бедра». Лева поднимал глаза от перевода и флегматично похваливал: «Если б у тебя были такие бедра, я бы тебя из койки не выпускал».
Это были близкие мне люди.
Однако после их отъезда мы потерялись. Всего несколько раз написали друг другу, но тогда е-мейлов не было, а бумажные письма – на них не хватило энтузиазма, они шли долго и не было ощущения контакта. Моя хваленая (мною) интуиция говорила, что еще увидимся. Когда-нибудь. Раньше или позже. Не то, что думала об этом специально и надеялась, а просто – ну как же иначе?
А лет через 20 после их отъезда, я оказалась на презентации очередной книги художника, (ну и писателя) – Гриши Брускина.
С Гришей-то Брускиным я еще со школы знакома, но с тех пор практически не общались. Почти случайно встретила его накануне презентации, он и позвал. Моих знакомых на презентации было мало, поэтому купила Гришину книгу и довольно быстро уехала. Читая на обратном пути в метро, узнала из нее, что в Канаде умер Левка. Умер он, судя по рассказу, приведенному в книге, мгновенно - сердце.
Я содрогнулась и совершила жуткое фо па. Позвонила нашему общему другу Юликову, понимая, что он-то наверняка рядом с Гришей, на банкете: «Саша, передай, пожалуйста, телефон Грише». И уже Грише говорю взволнованным голосом, что вот еду с презентации, читаю его книгу и потрясена. Он обрадовался, а я, ничего не соображая продолжаю: «Я прочла, что Левка умер, можешь мне дать координаты его жены Людки?» Гриша аж поперхнулся. Представляете, он на банкете по поводу презентации, я его нахожу через знакомых и говорю, что меня разволновала его книга - и вдруг такая бестактность! Действительно, надо было хоть книгу сперва похвалить.
Какое-то время я была дико подавлена, но потом эти эмоции прошли. Причем весьма быстро. Я удивилась. Оказывается, когда умирает человек, с которым много лет не видишься, то довольно быстро успокаиваешься.
А теперь снова о Толечке.
Через пару недель после разрыва, я вернулась в Москву. Едва переступила порог, зазвонил телефон. Толечка худшим своим злобным тоном вещал, что наши отношения могут, так и быть продолжаться, но совершенно на иных условиях. По его понятиям я раньше была не в меру свободна и непочтительна, а теперь всё должно быть иначе. Я легко его послала и бросила трубку. Он перезвонил, сменив тон, но мне нЕчего было с ним обсуждать. Наконец, через два-три звонка (я сумку никак не могла разобрать) он сказал что понимает, как был деспотичен и несправедлив.
Я чувствовала себя в полной безопасности – морок прошёл. Толечка вскоре смирился, что безнадежно потерял меня как любовницу, просил только, чтоб разрешила иногда дышать подле меня, выводя на всякие культурные мероприятия.
Дышать порою одним воздухом с собой позволила.
Толечка действительно, не посягая на мою добродетель, водил меня туда-сюда, и наконец, пообещал визит к своему знакомому – интересному человеку.
Интересного человека звали Серёжа Муратов.
Муратову я понравилась сразу, но из порядочности он по секрету от меня спросил Толечку, имеет ли он право поухаживать. Толечка тоже из порядочности ответил как есть - был роман, но теперь он безнадежно отставлен, так что препятствовать ухаживанию не должен.
Через несколько месяцев Толечка преподнес мне басню:
Один старик по имени Муратов
Был личиком не так, чтобы актер
И тельцем тоже не из акробатов,
А впрочем, похотлив, завистлив и хитер.
Вот как-то раз
Он встретил на балу Топаз
Которая волчком кружилась в свете
И участь не предвидела свою.
Тут наш упырь скорей раскинул сети
И ну с резвушкой создавать семью!
Теперь он семьянин, а та и рада.
Мораль:
Так ей и надо!
