Так получилось, что в данный момент я работаю во взрослом мужском отделении. За свою карьеру пришлось мне поработать и с женщинами, но это отдельная история. Об этом я обязательно поведаю в одной из следующих глав. Ибо у женщин психические заболевания протекают не совсем так, как у мужчин, точнее, имеют свои особенности. С детьми и подростками я не работал. Надо отметить, что, как и любой «взрослый» врач, я боюсь работать с подростками. Там свои особенности протекания болезни, свои дозировки, да и не все психотропные лекарства можно им назначать. Есть над чем призадуматься.
Часто к нам в отделение госпитализируют по
Это часто происходит неожиданно, а точнее, по понедельникам. Первый день недели всегда богат на сюрпризы — что только не происходит в этот день! По приходу на работу начинаю просматривать журнал дежурств: что произошло за выходные в отделении. В журнал медсёстры вкладывают истории вновь поступивших больных. Открываю — есть, есть история… Но поначалу отложил её в сторону. У меня есть правило: пока утром чай не попью, и работа для меня не работа. Попив чай, беру историю и …
«Ничего не понимаю: а что он здесь делает? — первое, что пронеслось в моей голове. — Ему ж всего 15 лет! Его необходимо госпитализировать в подростковое отделение, а не к нам, в острое мужское, где лежат одни мужики, да ещё такие тяжёлые».
Моему возмущению не было предела, да и лечить я таких не умею, опыта не было. Парнишка всего 8 классов закончил — и его сразу к нам. Непонятно. Звоню начмеду (заместителю главного врача по лечебной части):
— Анна Дмитриевна, к нам тут мальчик поступил… — начал было я.
— Поступил, значит, лечи! — услышал я в ответ.
Ну, ясно, снова с утра не в духе. К начальству тоже необходим правильный подход.
— Анна Дмитриевна, так ему ж всего 15 лет, что с ним
— Саша, а ты читал, что в направлении написано? — отпарировала она.
Надо сказать, начмед любит меня называть по имени. Почему так? Сам не знаю.
— Саша, его попросил полечить один профессор (тут она назвала его имя), полечи, пожалуйста. Ты ж знаешь, всегда сложных больных к вам направляю, — с доверием и смягчив тон, сказала она.
— Ну, лечить так лечить. Полечим.
Что тут я ещё мог сказать?
Читаю его выписку. Парнишка, оказывается, интересный. Интересный — в плане болезни. Не так часто такие случаи встречаются.
Стал себе постепенно откусывать язык. Примерно год назад до того, как он попал ко мне в отделение. Началось всё внезапно. Ни с того ни с сего, на фоне полного здоровья, как мы любим писать штампами, мальчик стал испуганным, дома забился в угол и начал себе кусать язык. Представляю состояние его родителей… Бьющийся сын в страхе сам себе откусывает язык. А покусал он его за это время конкретно. Когда я глянул ему в рот, а там… А там всего лишь две трети языка осталось… Более того, он стал говорить не своим юношеским голосом, а тонким писклявым голоском. Не так часто приходится жалеть, а тут реально стало жаль парня.
Читаю направление далее. Консультировался в частном порядке у
— Пригласите Колю, — попросил я постовую медсестру.
В кабинет привели мне запуганного мальчишку, на вид лет
— Присаживайся, Коля. Меня зовут Александр Иванович. Я буду тебя лечить, — начал нашу беседу я.
Мальчик сел на стул. При этом отклонился от меня так, что чуть не упал. В таких ситуациях очень важно найти доверие, преодолеть страх «белого халата». У меня в кабинете всегда играет музыка. Вот не могу я работать без этого. Причём музыка разнообразная, от классики до металла.
— Какая музыка тебе нравится? — спрашиваю мальчика.
— Разная, — ответил он.
В момент этого разговора у меня играл Брамс. Спрашиваю:
— Такая сойдёт?
— Да.
— Успокаивает?
— Да.
— Хорошо, тогда приступим.
И начали мы нашу беседу. Вначале задавал общие вопросы, узнавал, что нравится, как учится, какие предметы в школе нравятся, чем увлекается. Смотрю, парень начал расслабляться и отвечать охотнее. В начале беседы был зажат, напряжён, испуган. И тут понимаешь удивительную силу музыки…
Оказалось, он уже много лет слышит «голоса». Именно так мы называем слуховые галлюцинации. Мальчик рассказал, что они его заставляют многое делать из того, что он сам не хочет. Когда впервые они у него появились, он испытал страх, но никому о них не рассказывал. Также признался мне, что даже и родителям никогда о них не говорил.
— А когда был в Германии, рассказывал о них кому-нибудь? — поинтересовался я.
— Не рассказывал, там музыки не было, — улыбнулся в ответ мне.
Беседа в итоге у нас продлилась более 1,5 часов. За это время мы и Брамса послушали, и Скутера, и Бах у нас сыграл, и попса попела, как наша, так и западная, а закончили мы нашу беседу уже под «Металлику».
Первые дни в отделении часто плакал, просил пригласить к нему родителей. А когда те приходили, становился замкнутым, с ними не разговаривал. Фактически я был посредником между ним и его родителями. Он говорил свою просьбу мне, а я им, и в обратном порядке. Так шли дни. Периодически у него возникали внезапные приступы страха, когда «голоса» приказывали ему кусать свой язык. Но они стали намного реже. Постепенно мальчик перестал плакать. Я разрешил его родителям принести ему нетбук.
Мой рабочий день с его появлением проходил так. Я после обхода забирал его к себе в кабинет, он располагался на другом столе, играл на компьютере своём или смотрел фильмы. Мы с ним общались. К мальчику постепенно стал возвращаться его нормальный тембр голоса. Как потом, уже в день выписки, Коля мне признался, это тоже «голоса» его заставляли так разговаривать.
С тех пор прошло уже несколько лет. О нём я больше не слышал. Но очень хочется верить, что подобранное мной лечение поможет мальчику преодолеть страхи и вернуться к нормальной жизни. Тем более, что он мечтал поступить после школы в языковой институт и уехать работать дипломатом за границу… А может, даже и в Германию.
