Без выставки Малевича, главного революционера в искусстве ХХ века, музейные празднования юбилея Октябрьской революции смотрелись бы неполноценно. К тому же столетие «Черного квадрата» два года назад российские музеи по большому счету проигнорировали. Зато оно с размахом отмечалось на Западе: на большие выставки Малевича в Базеле и Лондоне наши музеи отправили все лучшие его работы. Увы, понятно, что его выставку в Третьяковской галерее зрители не брали бы штурмом, как в случае с ретроспективой Серова. Эту действительно актуальную для наших музеев проблему — как пройти между «сциллой» исторической значимости художника и «харибдой» его популярности у широкой публики, гарантирующей не только кассу, но и дополнительное спонсорское финансирование,— кажется, успешно решает выставка в «Рабочем и колхознице». Организаторам (куратор выставки — главный отечественный специалист по Малевичу Александра Шатских) удалось справиться с непростой задачей, не привлекая хиты из крупнейших музеев и даже сделав интригующей темой само отсутствие живописного «Черного квадрата». Благо немало первоклассных работ удалось привезти из региональных музеев, а также из российских и зарубежных частных коллекций.
Вот, например, ранний период, когда живописец-самоучка, живя еще в Курске, пишет на пленэре картины в импрессионистском стиле. На обороте одной из таких работ, «Дом с верандой» (1906), обнаружился фрагмент большой картины, забракованной и разрезанной художником: часть угловато написанного женского лица в кокошнике. Для выставки этот картон из коллекции Sepherot Foundation разъяли на две части, и можно увидеть обе картины.
То, как художник, четыре раза пытавшийся, но так и не сумевший поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, рьяно впитывает в себя всевозможные художественные «измы» начала века, демонстрируют и графические листы альбома, изданного в связи с постановкой в Художественном театре в 1909 году «Анатэмы» Леонида Андреева: фотографии основных героев и мизансцен Малевич перерисовал в символистской стилистике. С этими работами перекликается другой неожиданный экспонат — флакон одеколона «Северный», выполненный в 1910 году по эскизу Малевича для московской парфюмерной фабрики Брокара: съемный стеклянный колпачок в виде белого медведя венчает «ледяную глыбу» самого флакона. Выпуск аромата был посвящен покорению Северного полюса американцами. Но ставший хитом продаж своего времени «Северный» потом аж до 1996 года выпускала «Новая заря».
Отсутствие профессионального образования Малевич усиленно компенсирует как частными уроками рисования, так и всеми возможностями познакомиться с новым искусством, которые давала Москва: собрание Щукина, выставки «Голубой розы» и «Бубнового валета», футуристы и поэты-заумники. Свидетельства новонайденного языка в живописи, эффектного и узнаваемого,— картины 1912 года «Косарь» и «Жница» с их цилиндрическими формами, отливающими металлическим блеском. А рядом — опус в духе кубизма и заумной живописи «Дама и рояль» (1913), который вряд ли бы одобрил Пикассо, но это одобрение состоявшемуся художнику уже и ни к чему.
Отдельный зал выделен под эскизы костюмов и декораций к постановке футуристической оперы Михаила Матюшина и Алексея Крученых «Победа над Солнцем» (1913), где на заднике сцены впервые появился «Черный квадрат». На выставке есть и редко выставлявшийся отдельный рисунок «Черного квадрата», сделанный Малевичем в 1915 году, тогда же, когда им была написана первая подобная картина на холсте.
В 1914 году Малевич впервые формулирует собственный «-изм» — «феврализм», активно иллюстрирует книги футуристов, участвует в их акциях; но в то же время берется и за «госзаказ» — создает совместно с Маяковским серию лубочных пропагандистских открыток о русских победах в Первой мировой. «Скоро, скоро будем в Краков — удирайте от казаков»,— гласит одна из них, не смущаясь польскими корнями самого художника.
Генеалогии Малевичей, начиная от шляхтичей XVI века, неожиданно посвящен специальный раздел. Этот кураторский реверанс в сторону публики, охочей до семейных дел известных людей, служит и вполне удачной остановкой перед залами с супрематизмом. Занятно узнать, что первую жену Малевича звали Казимира, что он с младшим братом Мечиславом женились на двух сестрах и что этот брат, инженер и чиновник, в 50-е годы, прознав о славе супрематизма на Западе, тоже взялся за «супрематическое» творчество: здесь есть несколько его опусов.
Малевич еще при жизни позаботился о том, чтобы его собственные супрематические картины оказались в провинциальных музеях. Благодаря чему организаторам нынешнего показа и не пришлось обращаться в ГТГ или Русский музей, чтобы представить его главные достижения в искусстве — включая те, что он показывал на «Последней футуристической выставке картин “0,10”» в 1915 году в Петрограде. Что такое супрематизм, и сколько существует «Черных квадратов», и даже какова связь творчества с астрономией (оказывается, что прямая, и дело не только в «Победе над Солнцем»), подробно объясняют экспликации. В 1923 году, уже, казалось бы, исчерпав возможности беспредметной живописи, создав первую в мире белую монохромную картину, Малевич создает «планиты» — чертежи искусственных спутников, призванных помочь «землянитам» расселиться во Вселенной. Продолжением этого космического проекта смотрятся и «архитектоны», которые он показал на выставке в ГИНХУКе в 1926 году (эти объекты из частной московской коллекции, обнаруженные не так давно,— одна из сенсаций выставки). И языку которых, судя и по постаменту «Рабочего и колхозницы», и по архитектуре современных небоскребов, была уготована и вполне «земная» судьба.
Среди работ, представляющих поздний, «реалистический» период, наряду с портретами последней жены, матери и «Автопортетом» 1933 года в рембрандтовском стиле, выделяется «Портрет Елизаветы Яковлевой» (1932), прибывший из частной голландской коллекции (его впервые показывают в России). На вполне реалистично, мастерски написанном портрете молодая женщина одета в пальто с воротником супрематической расцветки и держит в руках супрематически расписанную сумочку: трогательный и вполне провидческий образ «русского сувенира», в который открытия Малевича превратились сто лет спустя.
Игорь Гребельников
