В минувшую субботу в Новосибирске неожиданно грянули морозы (-16) и наконец открылся Театр оперы и балета (НОВАТ) — 71-й сезон. Позади скандалы, связанные с постановкой оперы Вагнера «Тангейзер» и ее закрытием распоряжением министра культуры РФ. Наконец позади и глобальная реставрация уникальнейшего в России театрального здания. И вот что поразительно, если бы не история с «Тангейзером», мы бы так не узнали, что:
• тяжелый бетон может быть тоньше яичной скорлупы;
• стены не помнят исторического цвета;
• что такое сортир прямого падения и зачем артистам балета ведра.
А также: правду и мифы об опытнейших менеджерах и банановых королях.
Итак, театр оперы и балета распахнул свои двери после ремонта. На входе — тепловые завесы, поэтому теперь здесь не холодно. Красивые и торжественные парадные интерьеры: ковровые покрытия, роскошные люстры, лепнина и роспись, зеркала. Но это — результат. Три месяца назад здесь была совсем другая картина.
В каком состоянии новый директор НОВАТа Владимир Кехман получил театр? В аварийном, если сказать одним словом. Здание крупнейшей сцены Сибири, своими размерами превышающее Большой, имело неприглядный вид, и это еще слабо сказано. Журналисты «МК» исследовали «сибирский Колизей» снаружи и изнутри — до и после ремонта.
Встречают по одежке: фасад без прикрас
Проблемы памятника архитектуры федерального значения были видны в сентябре невооруженным глазом уже снаружи. Выяснилось, что грязный цвет стен, отваливающиеся карнизы (особенно северный фасад), трещины и вывалившиеся кирпичи — это только полбеды. Главная проблема — это разгерметизация температурных швов, что неизбежно приводит к появлению новых трещин, протечек, словом — к разрушениям, не устранимым простой «косметикой». Еще одна серьезная проблема — прохудившаяся кровля: чуть дождь — только и успевай ведра подставлять.
Мы нашли уникального человека, который полжизни проработал в театре в должности главного инженера и замдиректора: Семен Иосифович Каплун пережил семь директоров, Владимир Кехман у него восьмой.
— Еще немного, и северный фасад разрушился бы, кирпичи стали отваливаться. А кровля… Нанимали чистить алкашей, так они ее всю ломами побили, изуродовали. А когда кровля неисправна, набухает штукатурка, тогда все — беда.
Предыдущее руководство об этой проблеме знало, несколько лет готовило проект ремонта: причем тендер выиграла одна компания, а в реальности его делала другая. В 2012-м наконец проект согласовали. Однако предшественнику Кехмана — Борису Мездричу — денег отыскать на реализацию ремонта кровли не удалось.
— А почему проблем раньше никто не замечал? Вроде ведь и реконструкция в 2005-м была, а до того капремонт... Давно это все появилось? — спросили мы у нового главного инженера Константина Богачева (в театре проработал больше 15 лет).
— Каким-то повреждениям два-три года, многим — больше десяти лет, — отвечает он. — Ну, честно сказать, все так делали: здесь вижу, здесь не вижу. Я говорил, ходил к начальству, а мне: «Не твое дело, уйди».
Тайны оперного купола
Новосибирская опера, что прописана по адресу Красный проспект, 36, уникальна со всех точек зрения — исторической, архитектурной. Вообще-то изначально в сибирском городе не планировалось никакой оперы. В 1925 году по замыслу главного художника Большого театра Курилко и архитектора Бардта здесь предполагалось построить Дом науки и культуры. Его назначение для того времени идеологически выдержанное (место для торжественных заседаний, демонстраций и прочих манифестаций трудящихся), а также культурно-просветительское (театр, планетарий, цирк, и можете себе представить — бассейн). В общем, чистый образец гигантомании первых лет ошалевшей от свободы советской власти. И если Дом Советов архитектора Иофана остался на бумаге, то проект архитектора Гринберга материализовался во всем своем величии, имперском (сталинском) ампире. Каким сегодня он и предстает как визитная карточка Новосибирска, растиражированная на открытках и в путеводителях. И который мы увидели, обомлев уже у входа, — 24 колонны в два ряда, по 12 в каждом.
— Здание наше совершенно уникальное по своим размерам — 260 тысяч кубических метров, а у Большого театра — 180 тысяч. Все остальные театры Новосибирска могут легко поместиться в этой разнице, — говорит Каплун. — В 31-м году заложили первый камень, а уже в 33-м стоял весь железобетонный каркас и купол. Потом война, но представьте — в 42-м правительством выделяются средства — это было перед Сталинградской битвой. Начали достраивать и театр открыли 12 мая 1945-го.
Но главное украшение и достояние театра — купол над зрительным залом. С улицы — легкий, будто ажурный, хотя из бетона.
— Уникальность купола — в размерах, — объясняет Каплун, — 60 метров в диаметре, что в два раза больше известных в мире куполов того времени. При этом он с гладкой оболочкой, без жестких ребер, а толщина ее всего 8 сантиметров(!!!). Если соотношение яичной скорлупы и диаметра яйца 1/50, то в случае с нашим куполом соотношение 1/750. Представляете? А чем тогда строили — лопаты, заплечный ящик с кирпичами, его называли «коза», да телега, груженная кирпичами, — вот и вся техника.
Немыслимо! Как немыслимо и то, что проделывали со зданием благодарные потомки — чуть не угробили.
Пыточные кресла для зрителей
И вот мы в театре. В зрительской части десять лет назад была реконструкция и переоснащение сценического комплекса — на это потратили ни много ни мало 1,3 млрд рублей! Поднимаемся на второй этаж. Штукатурка с потолока над лестницей сыпится на голову. Паркет — потертый, зашарканный, в черных точках. Желтые, казенного цвета стены в фойе — в трещинках. Это оттого, что краску клали прямо на старую, пояснили нам рабочие, снимавшие штукатурку. Стены — желтые на втором этаже и зеленые на первом — спорная часть ремонта.
Вопрос, из-за которого справедливо волновалась и волнуется общественность — сохранность целостности исторических интерьеров, — остается. Например, цвета стен или паркета: вот их, согласно охранному обязательству от 2011 года, категорически нельзя менять. Но вот у нас в руках свежий документ, расставляющий точки в этом споре. Историко-культурная экспертиза, проведенная не так давно в ходе реставрации, подтверждает, что определить первоначальный цвет стен Новосибирского оперного невозможно. Цитируем документ, составленный историком Тамарой Егоровой: «Необходимо отметить, что на сегодняшний день нарушена целостность цветовой композиции интерьеров зрительской группы. Поздние наслоения и изменение цветового решения, имевшие место в ходе последних ремонтов, искажают стилистическое единство объекта в целом. Как показали архитектурные и технологические исследования спектрального послойного анализа, цветовое решение интерьеров изменялось неоднократно, за исключением зрительного зала, который отличается хорошей общей сохранностью. Химический анализ проб красочных слоев, взятых с разных цветовых участков поверхности стен и архитектурных элементов, показывает, что по составу связующие грунта и красочные слои не относятся к периоду строительства 1931–1944 гг.»
Но главный сюрприз нас ждал впереди — туалет для зрителей. Уже на подходе чувствовался стойкий и отвратительный запах. В 90-х сантехники всего на полградуса ошиблись с углом гидрозатвора, и вот результат — газовая камера. Еще большее потрясение мы испытали от вида самого туалета. Он (внимание!) стоячий. Такой имеет в народе название «сортир прямого падения». Перед глазами сразу возникла картина маслом — дама (вечернее платье, украшения, каблуки) зависла над «очком». Ужас! Как же надо не любить свою публику, чтобы предлагать ей, пришедшей в оперу за высоким искусством, такой туалетный винтаж? Репутация опытного менеджера Бориса Мездрича мелкими осколками разбилась об этот сортир. Впрочем, у него все-таки есть заслуга — у его предшественников в кабинках не было даже дверей. Странно, что такие дремучие и антикультурные туалеты в оперном (!!!) театре никого не возмущали — ни директоров, ни культурное начальство, ни архитекторов, ни общественность.
В зале мы провели технические испытания кресел — это пытка. Сидеть в них можно только с прямой спиной, и то недолго. Нам удалось отыскать оригинальные кресла, которые сняли 10 лет назад: по размерам они совпадают с этими, однако сидеть в них комфортнее. Почему не сделали точные копии? Зав. музеем Татьяна Сибирцева признается, что чудом отстояла пару «раритетов». Музея у нее, кстати, нет, хотели сделать, да руки не дошли. Зато у нее есть кабинет… с дыркой в полу — раз, и с порога видишь бетон, частично прикрытый театральной афишей.
Хорошо, что зрителю недоступно закулисье. Скажем, в балетном репзале мы увидели ведра у стен: протечки из-за дыр в кровле. Но танцоры все равно занимаются, в перерывах выливая скопившуюся воду. В техническом цехе обстановка почти военная: стены сплошь в трещинах и подтеках, косяки у дверей отваливаются, а где-то их вообще нет. В красильном и других цехах штукатурка на потолке похожа на пустыню Сахару. В прачечной всего один человек, но работает на совесть: все чисто, белые носочки танцоров аккуратно сложены на тазике. А в маленьком кабинете начальника бутафорского цеха трогательная коллекция картинок с корабликами и моделей. И тут же через всю стену — огромная трещина от пола до потолка.
Условия хреновые, люди неприхотливые, зарплаты мизерные — 15 или, если совсем хорошо, 20 тысяч. В открытом доступе зарплата бывшего руководства за 2014 год: директор — 4,5 миллиона рублей, у главбуха — 5,2 миллиона, у пяти заместителей директора от 2,7 до 3,7. Начальник машинно-декорационного цеха Ашот Чичакян говорит нам: «Когда к тебе отношение как к грязи-швали, ты разве будешь хорошо работать? А такое отношение и было раньше. А сейчас у пацанов из моей бригады глаза горят! Готовы хоть сутками пахать, ведь наш театр при должном отношении может дать фору Большому и Мариинке. Потенциал есть!» Виктория Рындыч, начальник мебельно-реквизитного цеха: «У меня в цеху порядок стали наводить, чего никогда не было. Выбрасывают, что валяется веками без дела, оставляют нужное». Нина Ивановна Фуралева: «Раньше на театральные постановки, дай бог, ползала набиралось, на оперу и того меньше — 20%. И на балеты плохо ходил народ. Хотелось, чтобы зритель был в театре. Без него он мертвый». От нового директора хотят, чтоб тот навел порядок и поднял зарплаты до 30 тыс. Кехман обещал.
Определить первоначальный цвет невозможно
Итак, Новосибирская опера распахнула двери — красивая, промытая, комфортная. В зале изменился наклон партера, и теперь с любого кресла отлично все видно. У оркестровой ямы новое обрамление. Полностью заменены все двери, панели, батареи, и теперь в театре зимой наконец тепло. 1 декабря обещают открыть новый актерский буфет. Как говорит новый директор, за три месяца освоено примерно четверть объема работ, предстоит еще много.
На сегодняшний момент реконструкция фасадов стоит 185 миллионов бюджетных рублей, их выделил Минкульт. 300 миллионов найдено из внебюджетных средств на ремонт зала и интерьеров. На следующем этапе, когда потребуется замена остальных кресел в зале, добавится еще 150 миллионов. В общей сложности сумма привлеченных со стороны средств составит 450 миллионов.
Никита Архипов — автор проекта интерьеров.
— Никита, вот, например, кресла в зале, что вы заменили, — насколько они соответствуют историческим образцам?
Для этого мы подняли из архива документы и увидели, как выглядели исторические кресла партера театра. Выяснилось: все, что находилось здесь до недавнего времени, не имело ничего общего с историческими чертежами и документацией. Кстати сказать, степень комфорта кресел образца 45-го года трудно определить, но согласно чертежам они были достаточно высококачественными. Так что мы старались по внешнему виду максимально приблизиться к историческому облику кресел, но сделать их с абсолютно современной начинкой.
По его словам, почти все люстры и светильники (роскошные, сейчас такие не делают) на месте — их помыли и поменяли лампочки. Только на первом этаже висят временные, пока несколько исторических находятся на реставрации. В лучшем виде сохранена настенная и плафонная живопись, то же самое и с лепниной — ни на сантиметр изменений не было внесено, за исключением того, что подреставрировали очевидные сколы.
«Если будет Божья воля, я пойду сидеть»
И, наконец, новый директор Владимир Кехман — герой экономических новостей. Про него здесь говорят так: «Он соки из всех выжимает, но и себя не жалеет». Интервью сразу после открытия театра — не было никаких речей и перерезания ленточки, только балет «Спартак».
— Владимир Абрамович, ремонт супер. Но вот что меня (и не только меня) смущает: с одной стороны, Кехман — директор двух театров, которому доверяют бюджет, а с другой — чуть ли не мошенник с баснословными долгами. Как сочетаются обвинения в растрате больших денег и доверие вам больших денег?
— Абсолютно закономерный вопрос. Я очень давно вывел такую формулу: репутация, она как девственность. Ее можно потерять всего лишь один раз. Глава Сбербанка Герман Греф и компания пытаются в глазах власти и бизнес-сообщества создать мне репутацию афериста. Но сделать это невозможно.
— Почему? Уже, кажется, сделали.
— По одной простой причине: все, что произошло с компанией JFC, — это трагедия, но не мошенничество! Да, признаю: я допустил, что компания потеряла такие деньги. Но она не теряла 18 миллиардов — это долг. Активов у нее, когда начались проблемы, было 15 миллиардов. То есть чистый убыток составлял 3 миллиарда. Тогда на всех моих переговорах с банкирами я говорил: «Возьмите все деньги, все краткосрочные активы, их можно оценить примерно в 150 миллионов долларов». И при общем долге в 600 миллионов 150 получите сразу, а на 450 дайте мне 10-летнюю рассрочку. На что мне при моих юристах было сказано: «Нет. Отдайте нам своих менеджеров — мы их посадим и дальше будем разбираться». Я сказал: «Преследуйте, но давайте компанию спасем, пусть работает». И Греф согласился, что это разумно, но дальше — есть аппарат.
— Какой аппарат? Президента?
— Аппарат президента Сбербанка. Всем выгодна моя война с Грефом: на ней зарабатывают служба безопасности Грефа, его пиар-служба. Платят десятки миллионов долларов на эту войну. Ведь все банкиры говорили мне: «Реши проблемы со Сбером, и мы сделаем тебе любую реструктуризацию. Он не дает нам этого сделать». Но люди, чьи имена я сознательно не называю (Греф публично предупредил: если кто даст Кехману хоть копейку, будет его личным врагом), помогали, помогают и будут помогать мне. Даже если я буду сидеть в тюрьме: они знают, что я не взял ни копейки из компании. Все, что сегодня пишется и говорится, — ложь.
Ладно я, который может защищаться, а еще в стране есть 14 миллионов людей, которые должны банкам. Что, на моем примере всем хотят показать?
— Говорят, что у вас есть административный ресурс в Кремле. Почему вы его не используете для своей защиты?
— Я просил только одного: чтобы расследование, которое ведет Следственный комитет, было бы по закону. Что сейчас и происходит: сначала следствие, потом суд — разберутся в ситуации.
— Согласно открытым данным, ваш годовой доход — 7,1 миллиона рублей. Одно из первых ваших обещаний при вступлении в должность — поднять зарплаты, ликвидировать адскую пропасть между доходами разных работников театра.
— Эта история еще не завершилась. Сейчас мы людям выравниваем зарплаты — они были неразумно высокие у администрации и абсолютно копеечные у постановочной части и творческих коллективов. По 4 тысячи в месяц получали швеи, исключение составляли балетные: Игорь Зеленский, худрук балета, выбил какие-то деньги у бывшей дирекции — иначе артисты давно бы уехали. Мы пытаемся выравнивать зарплаты, но повышать их сможем в будущем году, когда начнем зарабатывать.
Здесь же катастрофическая ситуация была с посещаемостью. Старожилы мне рассказывали, что бывали спектакли, на которые приходило 20 (!!!) человек, а на сцене 150. Но это неэффективное использование государственных средств: не может 150 артистов играть для 20 зрителей! И это носило системный характер. Мы сейчас за месяц продали 30 тысяч билетов и на сегодняшний момент заработали 30 миллионов рублей. С другой стороны, Министерство культуры абсолютно не требовало от дирекции увеличивать госзадание — и это помогало дирекции оставаться в тени.
— А вам увеличили госзадание?
— Я сам себе его увеличил. На следующий год у меня госзадание — 200 миллионов рублей, а было 135. Это же сообщающиеся сосуды: при меньшем госзадании не может быть качества, и только увеличивая его, ты можешь платить больше артистам, музыкантам, приглашать западных и не западных исполнителей. Без этого невозможно развитие театра.
— Вы подняли цены на билеты?
— Мы подняли цену только на 200 мест при зале в 1700. Я хотел, чтобы в идеале они стоили по пять тысяч.
— А новосибирская публика кредитоспособна?
— Здесь много состоятельных людей. Новосибирск вообще единственный в России город, где 30 процентов бюджета формируется за счет малого и среднего бизнеса.
— Вы привели в порядок Михайловский театр, теперь — Новосибирский. Выясняется, что банановый король, как вас называют, крупный специалист по оперным театрам.
— Вот все говорят «банановый король», а не понимают, о чем речь. Дело в том, что до нашей компании в России не существовало технологического процесса дозревания бананов. Банан до сих пор является самым дешевым фруктом (не дороже 50 рублей), который входит в рацион детей и стариков. По всей стране мы установили газационные камеры и склады хранения, которые обеспечивали 30 тысяч коробок бананов в день, высочайшего качества и соответствующие международным стандартам. Мы изменили этот рынок. Теперь камеры демонтировали, и это приведет к удорожанию продукта и падению его качества.
— А вас оскорбляет это звание — банановый король?
— Не оскорбляет. Оно для меня в прошлом. Когда меня недавно в «Нью-Йорк Таймс» спросили насчет «бананового короля», я сказал: «Пишите уже банановый император». Они и написали, но для меня это не имеет значения — больше бизнесом я заниматься не буду никогда.
— Значит, вы будете теперь оперным королем. Или императором?
— Нет, у меня есть план.
— Захват власти в стране.
— Нет, власть меня вообще не интересует. Я классический пауэр-брокер. Это человек, который решает проблемы.
— То есть кризисный менеджер?
— Нет, это более широкое понимание — человек, который меняет среду. Ведь мы изменили среду в Михайловском театре, а автоматически — и в городе. Миф о монополии Гергиева в Петербурге исчез, и площадь Искусства преобразилась. Так же будет и в Новосибирске — этот театр изменит жизнь людей. Нам государство платит деньги за то, чтобы мы показали человеку то, что он не увидит в обычной жизни. Может, это изменит его представление и о самой власти. Просто об этом никто не думает, а для меня это важно: если мне государство дает деньги, то я их должен отработать не на сто, а на пятьсот процентов. И получить себе дивиденды, и чтобы люди подумали: «Какой молодец министр Мединский, что Кехмана сюда назначил, смотри, что он сделал».
— Не желаете ли снести огромный памятник Ленину, который оперу презирал как образец буржуазного искусства? Вот он точно уродует среду перед театром.
— Это вопрос к новосибирской власти. Вот как Матвиенко сделала в Петербурге? Вызвала руководство Центрального района и сказала: «Теперь у вас руководитель Владимир Абрамович Кехман». И мы поменяли даже движение машин на площади Искусств. Если мне будет поставлена задача изменить облик среды, я его изменю. А мое взаимоотношение с властью такое: партия сказала «надо» — комсомол ответил «есть».
— А если партия ошибается? Мы это проходили и проходим.
— Мне недавно мой духовный отец сказал удивительную вещь, которую я прежде не понимал. Что благодаря революции и тому, что произошло после репрессий, церковь выжила. Потому что на крови мучеников. А если бы победила буржуазная революция, то мы стали бы частью Европы, которая настолько сейчас безлика, а с наплывом беженцев вообще непонятно, что будет. Мне рассказывали, что в Мюнхене националисты живыми их закапывают на окраинах города, просто это не показывает телевидение.
— Вы все время ссылаетесь на православие, Бога. Но мы наблюдаем, как агрессивные «православные» нагло вламываются в театры, музеи, крушат выставки. И все это с именем Бога.
— Эти люди к церкви и православию не имеют никакого отношения. Более того, я знаю позицию патриарха в этом вопросе — она крайне жестка.
— Эта жесткость проявилась только с «Пусси Райт», но не по отношению к Энтео. Хотя слово патриарха имело бы вес. А если к вам придут...
— Если ко мне? Пусть придут, попробуют. Надо иметь хороших секьюрити, чтобы этого не происходило. Об этом надо думать.
— Опера — это не только новые помещения и реставрация. Это художественная и репертуарная политика. Что нового предъявите публике?
— У нас два новых художественных руководителя — Дмитрий Юровский и Денис Матвиенко, которые будут отвечать за художественную политику. Самое главное для меня — интегрировать Новосибирскую оперу в международную систему копродукций опер и балета. Начало уже положено — в ближайший год у нас будет две копродукции с Ла Скала — в опере это «Риголетто», а в балете — «Золушка» в постановке Мауро Бигонзетти. А главное — я хочу добиться, чтобы наш театр сам начал генерировать идеи копродукций с театрами Европы и Азии. В первую очередь с Казахстаном и Китаем. Мне Валентина Ивановна Матвиенко когда-то сказала: «Вы в историю уже вошли. Вопрос — как вы в ней останетесь». Я бы хотел остаться тем, кто приложил руку к сохранению такого здания.
— Последний вопрос: если глава Сбербанка все-таки добьется того, что вас посадят?
— Это может сделать только суд. И я этого спокойно жду. Если будет на это Божья воля, я пойду сидеть. Без воли божьей не бывает ничего. В мире есть одна история, она давным-давно написана в книге под названием Библия. История человеческая создана Богом — и им будет закончена. Человек имеет право на ошибку, и вопрос в том — признал ли ты ошибку и что сделал, чтобы выйти из ситуации. Я сделал все возможное, поэтому я спокоен.
P.S. А что думают о театре те, для которых театр существует, — зрители? Мы побеседовали с людьми на улицах. Как ни странно, большинство либо никогда не были в «сибирском Колизее», либо были, но о-о-очень давно. Большей популярностью в Новосибирске пользуется концертный зал и театр «Красный факел», которым руководит тот самый Тимофей Кулябин, что поставил «Тангейзер». Кстати, на «Тангейзер» многие стремились попасть, но не удалось — билеты разобрали в момент.
