21 мая в Петербурге простились с Алексеем Балабановым. Фильмография режиссера насчитывает два десятка лент, среди них — «Брат», «Брат-2», «Про уродов и людей», «Война», «Жмурки», «Мне не больно», «Груз-200», «Морфий»... Народный артист России Сергей Маковецкий снимался в пяти его картинах — чаще остальных коллег по цеху. Сегодня он вспоминает о совместной работе и делится мыслями о том, кем был ушедший для отечественного кинематографа и почему так тяжела утрата...
Про первую встречу
— Мы познакомились в 95-м. Нас представили друг другу в московском арт-клубе, название которого за давностью лет не вспомню. Фамилия Балабанов мне ничего не говорила, но мы были ровесниками и легко нашли общий язык. Алексей предложил сразу два сценария — короткометражки «Трофимъ» для альманаха, посвященного столетию кинематографа, и полновесного фильма «Про уродов и людей». Он хотел снимать обе картины без паузы, одну за другой. В новелле мне отводилась роль деревенского мужика, из ревности зарубившего топором родного брата и ударившегося в бега. На вокзале в Петербурге полиция арестовала Трофима, но тот прежде успел, сунув из любопытства нос в объектив, помешать стоявшему на перроне оператору снять прибытие поезда. Несчастный французик только махал рукой и беспомощно кричал: «Атанде! Атанде!» Балабанов сделал очень талантливое и стильное кино. Сергей Астахов, работавший с Алексеем на многих его картинах, снимал на камеру эпохи братьев Люмьер, предварительно реанимировав древний аппарат. Эти кадры и вошли в фильм.
«Про уродов и людей»
— С ходу приступить к съемкам картины о хозяине подпольного фотоателье Иогане у Балабанова не получилось, и он снял малобюджетного «Брата», имевшего оглушительный успех у зрителя. После этого Алексей вернулся к замыслу фильма «Про уродов и людей», сценарий которого несколько лет лежал в его рабочем столе. Честно говоря, после первого прочтения я мало что понял о своем будущем герое, не мог объяснить словами этого человека. Леша успокоил: «Ничего-ничего, разберемся в процессе». Единственное, что я сразу почувствовал: глаза у Иогана должны быть другого цвета, не моего. Балабанов сначала отмахнулся: глупости! Но я все-таки затащил его в подвернувшуюся по дороге питерскую оптику. Попросил продавщиц: «Девчонки, умоляю, подберите какие-нибудь линзы». Те стали что-то предлагать, но все было мимо. Алексей занервничал: «Серега, поехали, не теряй время». И тут я примерил последнюю пару... Не знаю, что за диоптрии стояли в линзах, но я видел не Балабанова, а его размытый силуэт. Начал таращиться изо всех сил, и в тот же момент Леша произнес: «Пожалуй, ты прав, в этом что-то есть...» Потом для съемок мне сделали «нулевые» черные линзы, что придало взгляду Иогана весьма необычное выражение. Он словно пронизывал человека, смотрел сквозь него. Съемки проходили в Петербурге, любимом городе Леши. И про фильм он потом говорил, что это единственная картина, к которой у него нет претензий. Сценарий сначала назывался «Ехать никак нельзя», но Алексей его заменил. «Про уродов и людей» звучит жестче, бьет наотмашь. Тут же понеслось: а кого это Балабанов держит за уродов? Леша не опускался до объяснений, мол, без меня разбирайтесь...
Не забуду церемонию вручения премии «Ника» за 1998 год. На главные награды претендовала наша картина и «Страна глухих» Валеры Тодоровского. Нас бортанули по всем фронтам. Мимо сада-огорода пролетели звукорежиссер Максим Беловолов, художник по костюмам Надя Васильева, сумевшая найти даже подворотнички начала прошлого века, прекрасный оператор Сергей Астахов... За лучшую мужскую роль наградили Володю Ильина, снявшегося в комедии «Хочу в тюрьму». И вот две главные номинации — режиссерская и фильм года. Я уже не верил ни во что, а Леша взял да выстрелил дуплетом, получив обе «Ники»! Правда, приз за режиссуру разделил с Отаром Иоселиани, но все равно это был наш триумф. Последнего лауреата объявляла Ирина Скобцева, и когда она, вскрыв конверт, сказала: «Про уродов и людей», я заорал почище Роберто Бениньи на церемонии «Оскара». Вот только по головам у впереди сидевших зрителей не бегал, как он... Потом мы съемочной группой отметили победу, радость была невероятная...
Про «Брата», Бодрова и Кармадон
— Событием для Алексея стало знакомство с Сергеем Бодровым-младшим. Они встретились в Сочи, на «Кинотавре». Сережа снялся у отца в «Кавказском пленнике», получил с Олегом Меньшиковым награду за лучшую мужскую роль. Балабанов увидел Бодрова и понял, что хочет его снимать. Моментально родилась идея «Брата». В 2000 году вышло продолжение. Как показывает практика, сиквел редко получается удачным, зачастую недотягивая до заявленного в первом фильме уровня, но к Балабанову и это не имеет отношения. Он снял две разные картины. Поэтому я не сомневался, когда Леша позвал в «Брат-2»: «Роль, Сережа, небольшая, но ты мне нужен». Действительно, там фактически одна полноценная сцена с моим участием: Данила Багров наводит на банкира Белкина автомат, и я играю животный страх в ожидании возможного выстрела в упор... Потом несколько лет я не снимался у Балабанова. За это время он выпустил «Войну», не смог закончить, как хотел, «Реку» из-за гибели в автокатастрофе Туйаары Свинобоевой, актрисы, на которой держался фильм. Леша рассказывал мне об этом незавершенном проекте, когда я приезжал к нему в гости в Питер. Собственно, я и посоветовал смонтировать и показать отснятый материал. Если бы удалось доделать задуманное, могла получиться самая яркая картина Балабанова: история пораженного неизлечимой болезнью народа, который уничтожает себя, чтобы спасти последующие поколения. А затем случился Кармадон... Сель, сошедший с горной вершины, погубил не только Бодрова-младшего, но и значительную часть съемочной группы Балабанова. Пережить подобное было невероятно сложно. Я же видел отношения Сергея и Алексея: соратники, друзья, братья... Беды посыпались на Лешу одна за другой, череда страшных событий. Подозреваю, тогда он начал болеть, до конца так и не оправившись. В 2004-м запустился с фильмом «Американец», но западный актер, приглашенный на главную роль, жестоко запил, и съемки остановили. Иностранцы тоже неплохо умеют закладывать за воротник, а уж оказавшись в Сибири... Алексей рассказывал, что хотел позвать меня в новую картину, однако до этого так и не дошло.
Про «Жмурки»
— Поразительно, но Леша восстал с фильмом «Жмурки», который, казалось бы, совершенно выбивался из балабановской стилистики. Он никогда прежде не снимал черных комедий. Может, поэтому все и пошли к нему? Ведь подобрался удивительный актерский ансамбль — от Ренаты Литвиновой, Татьяны Догилевой до Дмитрия Певцова, Вити Сухорукова, Юры Степанова, Гарика Сукачева, Андрея Панина и его однофамильца Алексея. Плюс, конечно, Никита Михалков. Когда его спросили, почему он согласился сняться в таком фильме, Никита Сергеевич ответил, что его позвал выдающийся российский режиссер. На съемочной площадке мы хулиганили вовсю, хотя, надо сказать, с Лешкой не забалуешь. Он позволял импровизировать, любил, если актер предлагал интересные повороты, но строго следил, чтобы все оставалось в рамках жанра, предложенной им темы. Любопытно, что автором изначального варианта сценария «Жмурок» был в прошлом футболист юношеской сборной России Стас Мохначев. Писал он много и рассылал сценарии всем подряд. Вот и у Леши накопилась кипа его рукописей. Лежали, пылились, пока взгляд не упал на «Жмурки». Идея Балабанову понравилась. Он пришел к Стасу: «Может получиться смешная комедия». Тот изумился: «Какая комедия?! Там все взаправду!» Тогда Алексей переписал сценарий, как его сам видел. Но фамилию Стаса поставил в титрах первой...
До фильма «Мне не больно» никто не верил, что Леша может снять мелодраму. А он сделал необычайно нежную, тонкую и грустную картину. В ней отчетливо звучит тема неизлечимой болезни. Знал ли Балабанов уже что-то о себе или это было предчувствие художника? В мистику я не верю, а гадать не стану. В последней своей работе «Я тоже хочу» Леша сыграл режиссера, члена Европейской киноакадемии, которому суждено умереть. Сейчас говорят, будто это эпитафия, прощание Алексея со всеми нами. Не знаю. Об этом ведают он и Господь. Третьему в их отношения влезать не стоит...
Про «Груз-200»
— И еще раз произнесу слово «поразительно», но именно после мелодрамы «Мне не больно» Балабанов снял, пожалуй, самый жесткий свой фильм «Груз-200», вызвавший яростные нападки критиков. Сценарий я прочел, вернувшись с премьеры «Мне не больно». Говорил себе: «Не читай, потерпи до утра, посмотришь на свежую голову». Нет, не удержался. Текст меня оглоушил. Может, подействовал контраст с тем, что несколькими часами ранее видел на кинопросмотре. И тут я совершил ошибку. Позвонил Балабанову, стал что-то рассказывать о сценарии, а потом произнес роковую фразу: «Не хочу, чтобы ты это снимал. Не надо». Я не должен был говорить подобное. Актер не имеет права давать советы режиссеру, тем более в такой форме. Это прозвучало бестактно с моей стороны. А Леша очень хотел, чтобы я снялся в «Грузе-200», нашел роль. К утру я поостыл, понял, что погорячился, и еще раз позвонил Балабанову. Сказал: «Леша, прости. Был не прав». Он закричал в трубку: «Ты же знаешь, я никогда не позволю себе неоправданной жестокости на экране. Значит, так нужно!.. Даю двое суток на размышление. Подумай и решай». Мне хватило одного дня. Я позвонил помощнице Леши, его ассистентке по актерам, и сообщил, что готов сниматься. А в ответ услышал, что... на роль утвержден другой исполнитель. Произошло нечто странное, но я не стал выяснять, разбираться. Ну взяли и взяли. Не говорить же, как в детстве: «Брось Юлю, возьми Лезю». Сергей Ашкенази пригласил в «Искушение», где я сыграл художника, влюбившегося в девушку своего сына. Прошло время, и вот как-то в декабре сижу дома и слышу телефонный звонок. Это был Алексей: «Серега, ты отказался сниматься в «Грузе», но должен озвучить роль, иначе мы с тобой враги». Я начал объяснять, что ни от чего не отказывался, но Балабанов не хотел ничего слушать и твердил свое: «Прилетай в Питер. Все надо закончить до Нового года». Мы с женой Леной смотрим на висящую на кухне большую доску-календарь, куда я записываю всю свою работу — спектакли, гастроли, съемки, и видим, что единственное свободное окно — 23 декабря. Лена шепчет в ухо: «Надеялась, ты в этот день отдохнешь...» Но Балабанов прет как танк: «Бери билет, в Пулково встретим!» Что делать? Лечу. Начинаю озвучивать. Процесс идет непросто, наконец получается то, чего добивался режиссер. Около семи часов вечера выхожу из студии на перекур, включаю мобильный и вижу два пропущенных звонка — от Лены и из театра. Ну дом — понятно, а Вахтанговский — что? Набираю номер и слышу в трубке: «Сергей Васильевич, а вы знаете, что сегодня мы играем «Амфитрион»? Зрители в зале, артисты загримированы и готовы выйти на сцену, только вас, главного исполнителя, нет». Я впал в ступор и смог произнести одно слово: «Да?» Сердце рухнуло куда-то вниз... Конечно, в театре на меня сильно обиделись. Никогда не бывало, чтобы я опаздывал или, тем более, срывал спектакль! В тот вечер пришлось отменять «Амфитрион», возвращать публике деньги. Понятное дело, меня оштрафовали, лишили годового гранта, но это чепуха по сравнению с тем, что я подвел людей... Вернувшись в Москву, поехал домой и первым делом направился к календарю, где напротив 23 декабря белым по черному было написано: «Амф.». Куда мы с Леной смотрели? Колдовство! Вот так я в последний раз прозвучал у Балабанова... Потом мы изредка созванивались, бывая в Питере, я думал, что надо бы забежать к Леше на Васильевский, но откладывал до следующего раза. Теперь уже придется ехать на Смоленское кладбище... 18 мая я играл «Черного монаха» и после спектакля обнаружил восемнадцать непринятых вызовов с незнакомых номеров. Первыми дозвонились из программы «Вести». Я только ахнул... На похороны не попал, три вечера подряд в театре шла премьера «Евгения Онегина», но в июне обязательно буду в Питере, приду на могилку и скажу: «Прости, Леша! Если в чем виноват...» Жалко, жалко...
Андрей Ванденко
