По чьим-то меркам, этот молодой человек ведет себя очень некрасиво: учился много, но бессмысленно, ни у кого не спросил разрешения уехать в Америку, а теперь воспринимает любое государство всего лишь как сервис и формирует свои симпатии к стране, исходя из ее метража… Но самое ужасное – для него не важны ни конфессия, ни национальность, и он не торопится узнать историю своей семьи. Вот уж поистине безродный космополит… Но какова вера в возможности человека! Честное слово, к словам этого enfant terrible стоит прислушаться.
Я не спрашивал разрешения уехать в Америку
– Читатели Forbes хорошо знакомы с историей вашего успеха, не могли бы вы и нам рассказать о проекте, принесшем вам славу?
– Видимо, вы говорите о Visabot? Мы его недавно продали. Но могу рассказать. Это сайт, на котором можно было получить грин-карту, в основном по замужеству или женитьбе. Это делалось очень легко, без юристов, с помощью так называемого бота. Можно было за час ответить на вопросы и получить документы. Стоило это 149 долларов, а у юриста – от 2 до 7 тысяч.
– Это же практически благотворительный проект.
– Дело в том, что в юридических фирмах над этим работают три человека и получают зарплату. А у нас все делал алгоритм. Нам это практически ничего не стоило, кроме программистов и поддержки. Это был настоящий виртуальный проект. На сегодняшний день им воспользовались более 130 тысяч человек.
– Над чем вы сейчас работаете?
– Мессенджер для геймеров – Plink. Это относительно новый продукт, хотя по сути, как Telegram или «ВКонтакте», только для геймеров. Им доступна вся статистика, они там общаются, созваниваются, смотрят, какие у них достижения в разных играх, и так далее. Я в этом проекте не в качестве CEO, а только общаюсь с брендами и компаниями, чтобы они продавали через нас свою рекламу.
– Откуда столько сил, смелости, вдохновения, чтобы придумывать, создавать и продавать что-то новое? Другие по десять лет сидят на одном месте и боятся расстаться с мизерной зарплатой.
– Мне кажется, таких единицы. Если брать Долину, то она полна людьми, которые постоянно создают такие продукты. Просто, может, для России это пока кажется чем-то из ряда вон выходящим. А если посмотреть на Америку, то мы одни из многих тысяч подобных компаний.
– Как вы попали в США?
– Просто уехал.
– Просто? Купили билет в один конец до Сан-Франциско?
– Практически, да. С предыдущим проектом мы прошли американский акселератор, и я туда поехал. Уже там родилась идея Visabot, мы его запустили, и все закрутилось. На самом деле я уезжал, потому что хотел переехать в Америку.
– Сколько вам было лет?
– Это было в 2014-м, 22 года.
– Как к этому отнеслись родители?
– У меня только отчим. Честно говоря, я не спрашивал разрешения.
Артём Голдман. Фото Жени Потах
Учился много, но бессмысленно
– Где вы учились?
– Много где, правда, всё бессмысленно. Сначала в Университете управления в Москве. Потом в Милане на режиссуре. Потом на разных относительно коротких программах в Оксфорде, в Америке.
– Режиссерское образование как-то помогает в том, что вы сегодня делаете?
– Это вообще единственное полезное образование, которое я получил. Была очень интересная программа, сейчас ее закрыли. Называлась «Новые медиа». Это была и режиссура, и IT. То есть уже тогда понимали, что сфера кино, и вообще видео, меняется очень сильно. Сейчас недостаточно просто уметь снимать, важно еще и продвигать снятое, знать, какие продукты можно делать. Собственно, там я и организовал со своими одногруппниками первую компанию по созданию мобильных приложений. Снимали разный контент для музеев. Знаете, рядом с экспонатами висят айпады, для них мы и делали приложения. Например, для Triennale di Milano.
– То есть вам близко искусство?
– Мне нравится всё, что связано с созиданием. Неважно, искусство это или бизнес. Ну так вот, тогда, собственно, всё и началось. Потому что Университет управления – это было больше похоже на вечеринку, чем на образование, никакого интересного контента.
Не важно, кто ты, важно, какой у тебя продукт
– В силиконовой долине много людей с еврейскими корнями или хотя бы фамилиями? Ваш еврейский бэкграунд как-то вам помогал? Есть ли там антисемитизм?
– Там всё есть. Там есть ненависть к русским и евреям, там есть любовь к русским и евреям. Там другой фильтр: не важно, кто ты, – черный, белый, хомячок… главное, чтобы у тебя был хороший продукт. Если у тебя есть продукт, который полезен, за который платят, то всем неважно, кто ты такой. Нет, конечно, если ты адекватный, то к тебе больше тянутся, но по факту важен продукт. Важен твой сервис, твои пользователи, и чтобы метрики росли.
– То есть на национальность там не обращают внимания?
– Когда как. Например, у меня друг армянин, поэтому я знаю, что есть какие-то специализированные армянские фонды, которые инвестируют в армянских фаундеров. Хотя это звучит очень странно. Также есть, наверно, фонды израильские, которые только в евреев инвестируют, просто я про них не слышал, не сталкивался. А так, когда у нас еще не было офиса, то у синагоги в Сан-Франциско было что-то вроде коворкинга для евреев, в Москве тоже такое есть…
– Это общинные центры.
– Ну да. Так вот, мы там сидели, потому что это было возле дома и очень удобно. То есть, можно сказать, что мое еврейство мне помогло. Но я все равно считаю, что национальной поддержки ждать не надо, надо думать о качестве продукта.
Я отношусь к стране как к некоему сервису
– Вы сейчас большую часть времени проводите в Америке?
– После продажи компании я вообще два месяца был в Киеве, потому что мы активно работаем с Crytek. Это крупнейший разработчик игр. Там большой офис на 700 человек. Мы в нем сидим, и я должен был находиться с командой. Сейчас я буду несколько месяцев здесь, в Москве, а потом, наверно, вернусь в Америку.
– Вы скучаете по Москве?
– Мне ее хватает. Я провожу здесь месяц-два в году. Москва – такой город, который, мне кажется, нужно принимать дозированно. Пойти пройтись по бульвару, по Большой Дмитровке, насладиться и уехать.
– Вы родились и выросли здесь?
– Да.
– Какие ваши любимые места в городе?
– Их много. У меня очень приятные воспоминания связаны с Поварской. Я там учился в 91-й школе. Большая Дмитровка, жил на Тверской. Конкретного любимого места у меня нет.
– Вы много летаете. В какую страну вам нравится возвращаться? Где вы чувствуете себя как дома?
– Хороший вопрос. Нигде. Не знаю, я не думал об этом. Сейчас я вообще решил жить по три месяца в Америке, Азии и Европе. Постоянно перемещаться. Мне нравится в Лос-Анджелесе, это абсолютно точно. Да, наверное, Лос-Анджелес.
– Как вы думаете, желание жить в разных местах по три месяца с возрастом пройдет?
– Не знаю, если честно. Для меня главное – развитие текущего проекта. Я буду находиться там, где мне нужно будет для этого находиться. А сейчас в силу глобализации у тебя в любом месте плюс-минус одинаковые условия. У тебя есть где жить, где работать, у тебя есть компьютер, интернет. Бассейн, парк, машина – что кому нужно. Сейчас все это можно иметь везде, поэтому нет смысла привязываться к одному месту.
– Вы думаете, это хорошо для развития общества, для воспитания молодежи? Это делает молодых людей более открытыми или более свободолюбивыми?
– Сложный вопрос. Мне кажется, это хорошо, потому что повышает конкуренцию среди стран и городов. Лично я отношусь к городу или к стране как к некому сервису. Какая-то страна может обеспечить мне необходимый уровень сервиса, а какая-то не может. Поэтому, думаю, и идет отток в Израиль, в Америку – там ты получаешь более безопасную страну, у тебя больше возможностей для работы, для получения инвестиций, ну и так далее, и так далее. С такой точки зрения это положительно. Я думаю, скоро все стекутся туда, где будет просто комфортно жить, и всё.
Артём Голдман. Фото Жени Потах
Пока России неинтересны стартапы
– Как вы оцениваете потенциал России в мировой сфере стартапов? Много ли здесь талантливых перспективных ребят, интересных идей? Насколько эти идеи оригинальны по сравнению с другими странами?
– Начнем с того, что Силиконовая долина процентов на 40 – это русские программисты. В Google основатель русский, глава отдела искусственного интеллекта – русский, русских полно везде. Ну или выходцев из СССР и СНГ. Тот же Ян Кум – основатель WhatsApp. Без русских нет ни одной IT-компании. Они очень высоко ценятся. Особенно, если сравнивать с китайцами и индусами: и тех и других тоже везде много. Китайцы очень трудоспособны, но они не креативны. А индусы не креативны и не трудоспособны. В основной массе, разумеется. К россиянам там очень хорошо относятся. Я считаю, что у наших ребят большой потенциал. Что касается идей, то не важно, кто и что придумывают, важно, кто реализует, потому что это самое сложное. А каков потенциал всей России, я не знаю, если честно. Страна работает на другую целевую аудиторию. Есть целевая аудитория, которая выбирает действующую власть, и ей неинтересны стартапы, ей неинтересно развитие крупного и малого бизнеса, и так далее, поэтому я пока не вижу каких-то перспектив. Если придет власть, у которой будет другая целевая аудитория, то, может быть, перспективы появятся. Но сейчас это аудитория слишком мала, вряд ли что-то произойдет в ближайшие лет 10-20.
– А как же Сколково, ФРИИ, у всех ведущих вузов есть акселераторы? Что вы на это скажете?
– Это хорошо.
– Но вы не считаете, что это делает Россию страной, которая продвигается в плане стартапов?
– Она продвигается, но очень медленно, и это для нее не основная цель. То есть в Москве велосипедные дорожки есть, но она же не Амстердам, образно говоря. Конечно, то, что происходит, это хорошо. Но утверждать, что мы в ближайшее время станем Израилем, – это вряд ли. Мне так кажется, по крайней мере. Возьмем сколковские проекты. Есть следующие этапы. Ты попадаешь во ФРИИ. Если выживаешь и выстраиваешь какой-то бизнес, то начинаешь работать на российском рынке. Затем понимаешь, что он маленький – очень мало осталось рыночных ниш. И на этом этапе все удачные проекты уезжают в Америку. Россия как рынок не может обеспечить компании тот финансовый клиентский поток, который ей нужен.
Например, если бы мы делали визы или, допустим, вид на жительство в Россию, то сколько бы у нас было клиентов? 50 тысяч? А в Америке – миллионы тех, кому мы можем предложить свою услугу. И то же самое в Израиле, например. В основном все стартапы работают на американский рынок или на китайский, на тот, где есть люди. Не знаю, какой выход у России. То, что сейчас делается, делается криво, но это полезно. Вопрос, что дальше? Людей не пытаются оставить в стране. Сказали бы: «Ребята, у нас есть классная задача, глобальная, на всю Россию. Давайте создадим какую-то инфраструктуру или что-то еще». Я уверен, что под это стянулись бы айтишники, которые сейчас уезжают. Но таких задач нет. Есть Яндекс, есть mail.ru, Касперский – раз-два и обчелся. Сейчас такое время, когда людям интересна не зарплата, им важно, чтобы то, что они делают, положительно влияло на как можно большее количество народа, в этом весь кайф. По крайней мере, в Долине такой подход. То есть ты можешь не зарабатывать денег, скажем, как WhatsApp в начале, но зато ты знаешь, что твоим продуктом пользуются миллионы людей, и кайфуешь от этого.
Мне важны не вера и нация, а чтобы люди делали что-то полезное
– На ваш взгляд, обострение отношений между Россией и Америкой не стало камнем преткновения для талантливых ребят, которые хотят уехать?
– Нет. Если есть хороший продукт, то я не вижу преград, чтобы уехать. Какого-то плохого отношения к русским вообще не существует. Наоборот, хорошее. Все понимают, что это сильные разработчики, которые хакнули, или не хакнули выборы, но это уже другой вопрос. И потом русские – во всех крупнейших венчурных фондах, которые инвестировали в dropbox, в Airbnb и так далее. Может, для рядового человека, который хочет поехать как турист, и появились какие-то ужесточения, но и это сейчас как-то решается. А для молодых предпринимателей, у которых хороший продукт и на него спрос, проблем нет. Есть виза для стартаперов, есть виза для экстраординарных людей, под это все стартапы подходят. Вот, например, у нас были клиенты, которые заказывали в Америке какие-то запчасти для подводного оборудования МЧС, они да, пострадали из-за санкций. Но что делать.
– О переезде в Израиль вы не думали?
– Да, до Америки я думал о переезде в Израиль. Там живет моя вторая бабушка со всей семьей. У меня есть израильский паспорт. Я там пожил, но честно, не понял целесообразности. Цены там такие же, как в Америке. Нужно тратить примерно столько же. Может, я чего-то, конечно, не увидел, но возможностей там меньше, и все равно потом придется ехать в Америку, если это IT-бизнес. Лично для меня пропадает смысл привязки к месту, особенно, если в стране очень мало квадратных метров. И недвижимость там дорогая, и аренда, и всё остальное. Но я положительно отношусь к Израилю.
– Если у вас бабушка живет в Израиле, возможно, она вам в детстве что-то рассказывала о традициях, кормила вас фаршированной рыбой, мацой? Вам давали деньги на Хануку?
– Деньги на Хануку мне не давали. А истории, конечно, рассказывала. Могу ошибаться, но, кажется, один наш прапрадед был главным раввином Одессы. Его немцы повесили на синагоге. Наши родственники жили во Львове, в Одессе, потом переехали в Москву. Я очень спокоен в этом вопросе. Я никогда не бил себя в грудь и не кричал, что я еврей. Хотя очень трепетно отношусь к евреям в целом, мне кажется, они действительно талантливые. Помню, был на одном съезде, меня друг затащил. В каком-то пансионате. Собрались евреи и было веселье. Не знаете?
– Ну, много бывает таких мероприятий…
– В Подмосковье, организуется синагогой?.. В общем, там каждый второй разговор был про то, насколько ты чистокровный еврей. И если ты по маме, ты крутой. Если по папе, то так себе. А если и по маме, и по папе, то вообще огонь. Все разговоры были вокруг этого. Проще говоря, меня не интересует принадлежность к вере и к нации, мне важно, чтобы люди делали что-то полезное. Я отношусь с уважением к своим корням, но в тусовку не внедряюсь, потому что не понимаю смысла. Если бы надо было вместе что-то полезное сделать или в чем-то требовалось мое экспертное мнение, тогда конечно. Но с таким же успехом ко мне может обратиться любая другая религия или нация.
– И нет желания глубже узнать историю своей семьи?
– Пока не вижу в этом особого смысла, может, позже. Ну, что мне даст эта информация? Пока не понимаю. Я, наверно, съезжу во Львов, когда буду на Украине. Посмотрю, у нас там есть какой-то дом. Но глубоко вникать пока не готов.
Артём Голдман. Фото Жени Потах
«Нет» от инвестора иногда в сто раз полезнее, чем «да»
– У вас есть или, может, был ментор? Человек, который вас наставлял, вдохновлял? Являетесь ли вы сами для кого-то примером, приходят ли к вам за советом?
– В детстве ментором был отец, вернее, отчим, но я его называю отцом, потому что я с детства с ним. Он многое сделал в плане моего воспитания. Помню, летом заставлял меня проходить учебник по математике, а потом я весь год скучал на уроках. Но это было полезно, я понимаю.
В относительно взрослом возрасте у меня, к сожалению, не было кого-то, с кем я хотел бы советоваться. С одной стороны, это хорошо, с другой – очень много времени потрачено впустую.
В своем роде примером для меня был Шахар Вайсер, основатель GetTaxi. Я присутствовал на его лекции в Сколково. Он как раз рассказывал, что они сделали приложение, одно, другое, третье… Я сидел и думал: «Так, приложения я делать умею». Я уже сделал тогда под тысячу приложений, то есть наша компания. Я тогда прямо прозрел: не думал, что можно делать приложения не для клиента, а для себя, чтобы развить бизнес. Но лично мы с ним не общались, только переписывались потом несколько раз. Поэтому ментора у меня нет. Может, мне и было бы интересно общаться в таком ключе с кем-то из предпринимателей, но пока – нет.
Сам же я являюсь эдвайзером более чем 10 компаний. Когда проходят какие-то собрания, я в них участвую, помогаю проектам. Ко мне периодически обращаются. Плюс у нас есть небольшой венчурный фонд, мы помогаем компаниям, которые проинвестировали, советами, связями.
Но я не очень люблю быть учителем. Мне нравится не советовать, а рассказывать, что я делал и что я сделал бы. Мне важно, чтобы решение принимал сам человек, потому что это его жизнь и его компания. Я знаю на своем опыте, что слушать иногда вредно. Потому что, когда много слушаешь, ты начинаешь делать не то, что ты хочешь и чувствуешь интуицией, а именно это важно. Ведь у тебя есть свой уникальный инсайт, это же ты создал компанию. А кто-то со стороны, даже очень успешный, может не знать твоей сферы. Поэтому не могу сказать, что я кайфую от этой истории.
В последнее время я очень избирательно к этому отношусь – беру только тогда, когда вижу ребят мотивированных и которые, на мой взгляд, и без меня пробьют все стены, просто им нужна какая-то небольшая поддержка. Несколько лет назад, когда у нас начались первые мини-успехи, ко мне пошел огромный поток ребят за советом, я начинал помогать, а потом они проваливались. Получалось некрасиво: я их знакомил с инвесторами, а потом мне говорили: «Слушай, что-то твои ребята нам не отвечают».
– Вы входите в список самых успешных молодых предпринимателей Forbes, но, похоже, вам это не важно, вы предпочли бы входить в список тех, кто делает что-то полезное, что меняет мир.
– Прежде всего, нужно понимать, что это за список. В него ежегодно попадает около 600 человек. Это не список миллиардеров Forbes. Почему-то все думают, что я миллиардер. Это, конечно, мне льстит, но я всем говорю: «Ребята, полегче». У нас по меркам Долины были довольно скромные результаты. По оценкам, это открытая информация, компания стоила 9 миллионов долларов. Это чуть выше среднего показателя в Америке. Я знаю кучу ребят, которым по 20 лет, а у них уже 20, 30, 40 миллионов долларов. Этим меня Долина и покорила, когда я только туда приехал: там какие-то школьники по 200 тысяч долларов в месяц делают, и еще думают, как им вырасти, что клиентов недостаточно. Это что касается списка.
А для меня важно делать продукт, который мне самому нравится и который будет полезен. Все остальное – побочный эффект.
– И все-таки, когда инвестор говорит «нет», как не опустить руки, а продолжать совершенствовать свой продукт?
– «Нет» от инвестора иногда в сто раз полезнее, чем «да». Это, скорее, полезный фидбек, значит, что-то не так в продукте, в рынке, который ты выбрал. Это «нет», возможно, спасает тебя от того, чтобы не потратить следующие пять лет своей жизни впустую.
Долина, она кипит деньгами, по сути это как казино. «Были какие-то смарт-ребята, мы им закинули денег, теперь это Facebook, теперь это Apple», и так далее. У моего друга Коли Давыдова сосед был первым «ангелом» Apple. Сейчас, когда Apple стала триллионной компанией, он ходит с бутылкой вина и говорит: «Как они вообще такими стали?». Он когда-то просто через знакомых 50 тысяч долларов положил – и получил мини-опцион.
Поэтому все воспринимают Долину как казино. Есть инвесторы, которые разбираются, они фильтруют. А есть инвесторы, которые хуже разбираются, ты можешь получить от них деньги. Но 99 % таких стартапов умирает, получается, ты просто 3-5 лет тратишь эти деньги и никуда не движешься. Поэтому «нет» иногда хорошо. А вообще, с инвесторами, как и с клиентами – воронка. Из ста человек кто-то скажет «да», кто-то «нет». Обычный бизнес-процесс. Не бывает так, чтобы пришел к одному инвестору, и он сразу: «На тебе деньги!». Как правило, 100-200 встреч, из них 4-5 с пользой, и так дальше…
Белла Гольдштейн
