Мои родители утверждают, что я начал ходить уже после года. Но я помню, что пошёл гораздо раньше. Мне было около семи с половиной месяцев, когда я услышал запах сырников. Он и заставил меня встать на ноги. Помню, как я шёл по ковру, и за мной распахивался самодельный памперс, из которого выпадали слитки отполированного моими булками дерьма.
Мой отец вообще любил вбросить то там, то сям какое-нибудь народное присловье. Чаще всего – в пику какой-нибудь ситуации. Оно, как правило, снижало значимость и ценность. Честно сказать, я до сих пор не могу здраво взглянуть на эту привычку моего отца.
Мне всё время хочется его оправдать и сказать, что он так заботился обо мне, что он проявлял так свою обеспокоенность по поводу появлявшихся у меня завиральных идей, что он хотел составить мне спарринг хотя бы так, не имея интереса к собственно теме.
Это избавляет меня от некоторой части одиночества. Но скорее всего это – нет, не скорее всего, а наверняка, – это ложь. Я так защищал и защищаю психику. Если же взглянуть правде в глаза, то мне до сих пор не удаётся принять тот факт, что уже в детстве – а позже и подавно – мне не хватало родительской любви.
Так вот, когда я пошёл на запах сырников, из меня посыпалось, звеня слюдяными чешуйками, дерьмо. Я был настолько взволнован и настолько очарован этим явлением, что тут же забыл о сырниках и побежал обратно в комнату за мешком, в котором у меня лежали фишки из казино, сотки и прочая ерунда. Я всё оттуда вытряхнул и решил, что теперь это будет моим мешочком для волшебной пыльцы.
Сбор дерьма занял у меня около пяти минут. После этого я вспомнил о сырниках, правда, их запах слегка потерялся в запахе волшебной пыльцы, но я думал, что так и надо. В конце концов, любой запах – это всего лишь способ, которым объект привлекает к себе наше внимание. А внимание, как и любовь, нужны всем. Особенно нужны они были мне, поэтому я хорошо понимал и сырники, и пыльцу в их сильном желании, чтобы я обратил на них своё внимание.
Я забыл сказать, что мешочек для пыльцы представлял собой огромный носок красного цвета. Я однажды утащил его из-под ёлки и теперь пользовался им для коллекций.
Сидя за кухонным столом, я уплетал за обе щёки румяные сырники, на которые бабушка (с регулярностью пожарной сигнализации в день проверки) проливала сгущёнку. Я, однако, пользовался ей не по назначению, а принялся макать в неё колбасу. Всё это время носок с дерьмом лежал у меня между ног.
У бабушки был хронический насморк, поэтому она ничего не чувствовала. К тому же, в кухне было столько пару (он исходил и от сырников), что все остальные запахи просто глушило. Из носу выделялся пот и текли слёзы... Вернее, это был конденсат соплей.
На кухню зашёл мой отец, а я сидел на его месте. Он пришёл, усталый, с работы, и хотел забросить хавки в топку, перед тем как откинется на боковую. Он схватил меня под руки и поднял со своего места, я уцепился за свой носок, и его содержимое просыпалось на пол...
С тех пор мой отец ассоциирует сырники с запахом дерьма, а все грязные, вонючие носки тоже так и называет – «сырники».
«Эй, почему твои сырники висят на люстре?». «Что-то в этой комнате плохо пахнет. Ты опять разбросал повсюду свои сырники?». «Чёрт бы тебя побрал, да пойми же ты уже, что место сырников не в шкафу и даже не под столом, а в мусоре».
Иногда к нему подключалась мама: «Будешь хорошо себя вести – я отведу тебя в музей космонавтики и куплю последний выпуск «Микки-Мауса». Будешь плохо себя вести – твои сырники окажутся у тебя под подушкой».
Бывало, что я, почувствовав что-то мягкое под подушкой, бежал мыть руки. Потом оказывалось, как правило, что под подушкой не было ничего либо был последний выпуск «Микки-Мауса», который я припрятывал, чтобы читать потом с фонариком.
Мама так ни разу и не засунула мои грязные носки мне под подушку, но пару раз она выкинула их с балкона и положила мне в упаковку чая...
Что же случилось с дерьмом, спросите вы.
Отец шлёпал меня по заднице ровно в тот момент, когда второй рукой её мыл.
Он также хотел заставить меня убирать дерьмо руками, а для меня это и не было бы проблемой, потому что я думал, что это пыльца. Но бабушка не дала. Учитывая, что её звали Арией, она могла думать об этой неурядице в античном смысле – авгиевы конюшни и так далее...
Конечно, она так не думала.
Это всё мой романтико-мифологический взгляд, состоящий изо лжи во имя спасения.
Вы понимаете. Я даже когда в те минуты видел рассыпанное по всей кухне говно, я думал, что это лунные камни. И ладно бы подумал, а потом забыл. Нет, всякое одинарное действие продолжается во времени и вызывает рифмы сквозь годы. Сейчас мне кажется, что благодаря слову «говно» я заинтересовался географией.
Однажды я был у друга в гостях и мы играли на Playstation 1 в игру «Driver 2». Её герой как угорелый носится по городу Чикаго, желая нагреть как можно больше денег и не попасться в руки полицейским и не быть насаженным на ствол в гангстерском квартале. Но когда он устаёт, он всегда может сменить локацию и отправиться в чудное место, где его ждут креолки, – в место под названием «Гавана».
С этим другом мы даже придумали, что вся наша жизнь делится на два состояния – «Чикаго» и «Гавана».
Что-то в моей голове заинтересовало меня именно в слове «Гавана». На «Чикаго» мне было наплевать.
Каково же было моё удивление, когда я узнал, что у музыканта Карлоса Сантаны есть альбом под названием «Havana Moon»...
Вот эту дурь мой отец мог вышибать из моей головы своими босяцкими остротами. Но он занимался не этим. У него просто не было на меня времени. Моя бесприютность вызывала у него чувство вины. Поэтому он и язвил.
Когда-то я это приму. Может быть, даже прямо сейчас.
Глеб Буланников
