Седрик Гра считает, что благодаря России его взгляд на многие вещи и на мир в целом стал иным. Уверен, что французское «искусство жить» существует только в представлении иностранцев, и собирается отправиться в Сибирь собирать материал для новой рукописи. Писатель и путешественник встретился с «Известиями» после выхода книги «Альпинисты Сталина», посвященной легендарным братьям Виталию и Евгению Абалаковым.
— Писателю-путешественнику, наверное, проще пережить затяжной карантин? Ведь можно найти творческое убежище в горах или лесах.
— Во Франции не так легко скрыться на природе — не то что в России. Но литератору проще смириться с тем, что он должен оставаться взаперти. Его труд и без карантина порой похож на монастырское заточение.
— Что побудило вас написать книгу «Альпинисты Сталина», посвященную знаменитым братьям Евгению и Виталию Абалаковым?
— В вашей стране их помнят, потому что с ними связана история альпинизма и его побед, а во Франции знают технику восхождения, которая называется «абалаков». У нас ее популяризировал Франсуа Дамилано. Сам я альпинист-любитель и с ней хорошо знаком. В один прекрасный день я задался вопросом: кто такой Абалаков? Я даже не знал, что это два брата. Обнаружил, что полная подвигов и драм их жизнь интереснее любого романа. Братья совершали подвиги, но стали жертвами сталинских чисток. Меня поразило, что до сих пор никто не рассказал их потрясающую историю.
— Для вас это настоящие герои, которых вы называете положительными?
— На Западе моему поколению втолковывали, что в Советском Союзе жили главным образом «страшные злодеи». Например, шпионы, люди очень талантливые и способные, которые, однако, находились на службе зла, то есть СССР. Разумеется, это карикатура. Когда я начал знакомиться с историей Абалаковых, то понял, что они были смельчаками и героями, но не бунтарями или оппозиционерами. И чем больше я изучал Россию, тем больше понимал, что в стране есть исключительные личности, о которых ничего не известно на Западе. Конечно, Абалаковым приходилось в какой-то степени адаптироваться к тогдашней обстановке. Возможно, они верили в коммунизм, хотя и не были членами партии. В любом случае они были выдающимися альпинистами, влюбленными в горы.
— Почему вы назвали книгу «Альпинисты Сталина»?
— Если во Франции назовешь книгу «Советские альпинисты», купят четыре экземпляра, а если «Альпинисты Сталина», то больше шансов продать 4 тыс. Так или иначе Абалаковы стали заниматься альпинизмом в начале 1930-х годов, когда страной правил Сталин. Братья пострадали от сталинских чисток. Младший Евгений погиб при невыясненных обстоятельствах еще до смерти вождя. Старший Виталий, скончавшийся в 1986 году, был репрессирован как иностранный шпион, он так и не был реабилитирован. Они жили в эпоху, когда альпинизму придавали огромное политическое значение. Евгений Абалаков в 1933 году первым покорил пик на Памире, который назвали именем Сталина (самая высокая точка бывшего СССР — 7495 м, сейчас пик Исмаила Самани находится на территории Таджикистана. — «Известия»). Это было государственное задание. И я прежде всего хотел, чтобы не забывали таких людей. Работал с разными источниками и даже с архивами НКВД, к которым получил доступ. В них хранятся материалы об их жизни, которые до меня практически никто не смотрел.
— Альпинисты разных стран конкурировали между собой?
— И да и нет. Ваши в основном покоряли вершины в Советском Союзе — на Кавказе, Тянь-Шане и Памире. Это были их горы, к которым другие не имели доступа, но советские альпинисты не могли совершать восхождения, например, в Гималаях. Поэтому они соперничали на расстоянии.
— Почему, на ваш взгляд, Виталий Абалаков, будь он жив, пожалел бы о распаде Советского Союза?
— Это не более чем мое предположение. Школа альпинизма, которую он создал, имела жесткие структуры, на первый план выдвигала коллективизм, вопросы безопасности. Сегодня многое иначе. Альпинизм превратился в более индивидуальный вид спорта, в котором значительно больше рискуют.
— Вы сами альпинист. Какие русские вершины вы успели покорить?
— Пока только самые высокие вершины Уральских гор. Но сейчас у меня есть проекты на Кавказе и Памире, которые пришлось отложить из-за вируса.
— Вы прожили в России более десяти лет, объездили ее вдоль и поперек, прекрасно знаете русский. Где вам было интереснее всего?
— Я увлечен Россией — одной из редких стран, где сохранились огромные просторы первозданной природы. Во Франции их нет, остались только национальные парки, в которых пытаются сохранить природу, но они скорее напоминают большие сады. Поскольку я очень люблю леса, в России мне больше всего нравится тайга.
— Чем наши столичные жители отличаются от тех, кто живет в провинции?
— Русские сегодня разные — и в зависимости от географии проживания, и в зависимости от эпохи, в которой родились. Человек, появившийся на свет в Советском Союзе, и молодежь 2000-х годов для меня как бы две разные страны. Признаюсь, мне проще общаться с теми, кто вырос в советскую эпоху. Они добрее, лучше, человечнее. Что же касается молодого поколения, то им присущи все главные пороки нынешнего либерализма. Чтобы встретить им подобных, не надо ехать в Россию, они живут рядом, в моем доме в Париже. Это индивидуалисты чистой воды. Те, кого вы называете мажорами, мне кажутся очень жестокими, особенно в больших городах. Во Франции таких почти нет. Наши богатые люди, возможно, лицемерны и высокомерны, но не афишируют такого презрения по отношению к тем, кто не преуспел. Это шокирует.
— Какие вопросы вам, французу, чаще всего задают россияне?
— Больше всего интересуют перемены, которые происходят сейчас во Франции и в Европе. В частности, всё, что связано с терроризмом. Задают вопросы о повседневной жизни французов: сколько зарабатывают, сколько что стоит. Далеко не все понимают, что французы получают больше, но вынуждены и больше тратить, в частности, на жилье. Обсуждаем женскую красоту. Я поражен повальным увлечением россиянок эстетической хирургией, которая зачастую совершенно не нужна и не всегда удачна. Раньше такого не было.
— Французы гордятся своим «искусством жить». Что именно они под этим подразумевают?
— Понятия не имею. Об этом самим французам часто рассказывают иностранцы. Когда я путешествую за границей, от меня ждут, что я буду вести себя по этой части как настоящий парижанин. Может быть, в этом отношении француз я очень плохой. В нашей культуре меня больше всего интересует литература, философия, музыка. Мне абсолютно наплевать на «искусство жить» с его кухней и прочими вещами.
— На вас повлияли долгие годы, прожитые в России?
— Разумеется. Мое окружение считает, что я изменился. В какой-то степени приобрел вторую культуру и второй язык. Свободно говорю и читаю на русском, он постоянно присутствует в моей жизни. Это мой заповедный уголок. Когда надоедает французская культура, у меня всегда в резерве русская. Россия — мир, который до сих пор не очень известен, и у меня есть друзья, которые ее любят так же, как я. Благодаря России иным стал мой взгляд на многие вещи и на мир в целом. К сожалению, европейцы всегда ориентируются на Запад, его экономику, культуру. Россией интересуются, но ее не знают, никогда там не были.
— Вы создали отделения «Альянс Франсез» во Владивостоке, а потом в Донецке. Россияне еще хотят овладеть языком Бальзака и Уэльбека?
— Сегодня меньше, чем в советскую эпоху, когда французский учили многие. К счастью, русские по-прежнему любят Францию. Часто занимаются языком не просто ради удовольствия, а потому что у них есть конкретные проекты — поехать во Францию учиться или работать. Может, мне это только кажется, но всё больше французов изучают русский.
— В 2012 году на мотоцикле с коляской «Урал» вместе с известным литератором Сильвеном Тессоном вы проделали путь, которым Наполеон бежал из Москвы в Париж. Писатель-путешественник всегда готов идти на риск?
— В этой поездке мы никак не рисковали. Разве что порой мерзли в мотоцикле. Но этот мотопробег не имеет ничего общего с моими странствиями по Сибири и Дальнему Востоку, где часто нет никаких дорог и на протяжении нескольких дней порой не встречаешь ни одного человека. Такие экспедиции не только самые трудные, но и самые красивые. Не люблю групповых путешествий, предпочитаю в одиночку либо вдвоем с хорошим товарищем.
— Для русских Пушкин, как известно, это «наше всё». А о ком из своих писателей французы могут сказать то же самое?
— Чтобы соригинальничать, назову Бодлера, но это скорее Гюго.
— Своим любимым русским поэтом вы называете Евтушенко. Чем он вас покорил?
— Во Франции читают только поэтов-классиков. Евтушенко меня увлек тем, что писал о современной жизни в Советском Союзе.
— Какие самые интересные книги написаны французами о России?
— До сих пор во Франции читают труд маркиза де Кюстина («Россия в 1839 году». — «Известия»). Это довольно нелицеприятное сочинение об эпохе Николая I. Что же касается современной России, я предпочитаю книги, которые написаны самими русскими. Назову «Дерсу Узала» Владимира Арсеньева. Мой любимый русский писатель — Иван Бунин, которого во Франции совсем не знают. В его книгах мне ужасно нравится отстраненный взгляд на мир, нечто меланхолическое. Недавно меня приглашали в южный французский городок Грас, где жил Бунин и где установлен ему памятник. Бывал я и на его могиле на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа… Французы пишут о России не всегда убедительно. Может быть, у меня это лучше получается? (Смеется.) Это потому, что европейцам и французам трудно понять Россию.
— Почему же о России писать непросто?
— Потому что французы ничего о ней не знают. Им приходится абсолютно всё объяснять — в частности, исторический и политический контексты, а это утомительно. Да и в географии им известны только Москва и Петербург. В школе они вроде бы знакомились с историей России, но не очень удачно. Даже из истории Второй мировой войны помнят только высадку американцев в Нормандии. У французов нет общей культуры, которая позволила бы понять вашу страну. Тем не менее все французы возвращаются из России в восторге. Они счастливы и говорят, что любят вашу страну. То есть человеческие контакты всегда работают. Это обнадеживает, что бы там ни писали наши СМИ.
— Еще Ломоносов говорил, что судьба России во многом зависит от Сибири. Вы собираетесь снять о ней фильм?
— Да, у меня есть такой проект. Пока я только в самом начале. Сочиняю сценарий, ищу финансирование в надежде начать съемки в будущем году. Во Франции мы росли, изучая историю Америки, завоевание Дальнего Запада, а покорение русскими Сибири и Дальнего Востока не менее увлекательно. Я это понял во время своих путешествий. Поэтому мне всегда действуют на нервы бесконечные американские истории об их подвигах, тогда как я выступаю за универсализм и разнообразие. Постоянно повторяю, что Россия не умеет пользоваться soft power — «мягкой силой». Ее прекрасно освоила Америка, которая достигла главных успехов не в войнах, не в экономике, а именно в «мягкой силе». Поэтому на историю мира мы часто смотрим американскими глазами. Мир должен знать ваших героев.
Юрий Коваленко
