Мой ребёнок — аутист.
Мой любимый мальчик.
Мой Тимур.
Трудное счастье
Тимур родился зимой. 16 лет назад. Я был счастлив. У меня родился сын. Мой сын!
Ничего не предвещало беды. Я был уверен, что мой мальчик будет расти. Будет, как я, футболистом в детстве. Будет таким же умным, как я, математиком. Я был наполнен любовью и счастьем и называл моего мальчика «счастье моё». Кстати, и сейчас его так называю.
Мой малыш. Мой мальчик. Мой хороший. Моя любовь. Солнышко. Солнышко моё ясное. Такие слова я каждый день говорю ему. Спрашиваю, как ты, радость моя. Как ты, милый, что тебя тревожит, расскажи. Но Тимур ничего, совсем ничего не говорит. Вот уже 16 лет, как я не могу услышать слово «папа», не могу услышать ответа «Да» или «Нет».
Как так получилось? Кто виноват? Что делать?
С чего всё началось
Месяцев с трёх Тимур был очень подвижный, бойкий и до двух лет особо не отличался от сверстников. Разве что не разговаривал. Ну, думали, ничего. Ждали, когда заговорит. Даже в садик начал ходить.
В садике он не слушался воспитательницу, любил танцевать, постоянно кружился под музыку, бегал, радовался жизни, а она «воспитывала» его жестокими методами, кричала. В итоге малыш закрылся, перестал смотреть людям в глаза. Из садика мы его забрали, когда узнали о методах воспитания. И дальше пришлось выкарабкиваться самим.
Малыш перестал смотреть в глаза, откликаться, очень трудно было установить с ним контакт. Когда начали ходить по врачам, выяснили, что это аутизм. Началась терапия таблетками, каплями. В нашем городе был только один подходящий специалист, и тот платно. Ходили, конечно, но даже он особо ничего нам не говорил, просто наблюдал и назначал лекарства. Оформили инвалидность.
Позднее мы пытались водить малыша в садик с обычной группой на совместное обучение, и в новом садике ему было хорошо, но потом кто-то пожаловался, что с обычными детьми ненормальные… Социальная адаптация Тимура закончилась.
Попытки помочь
К сожалению, никому мой сын не нужен. Чтобы его обучать, не нашлось никакой возможности.
Чтобы помочь ребёнку, мы переехали в Москву, где есть специализированные учреждения и центр лечебной педагогики. Десять лет я работал в столице, но так и не смог устроить Тимура в этот центр. Почему? Один час занятий в нём — 1,5 тысячи рублей. А поскольку наш ребёнок очень трудный, с ним только индивидуальные занятия, а цена им — 3 тысячи в час. Половину оплачивают спонсоры, а половину должны оплатить мы. Моей зарплаты хватало разве что на еду и съём жилья.
Что делать — определили Тимура в бесплатный садик с такой направленностью. С ним начали заниматься педагоги — два занятия в неделю по полчаса. Но через два месяца нам сказали, что квота закончилась. Надо признать: толку от занятий был ноль. Нас успокаивали: надо ждать, может, повзрослеет, поумнеет, вряд ли его можно чему-то научить сейчас.
Как мы живём
Только к восьми годам наш мальчик приучился ходить на унитаз. На улицу же — до сих пор в памперсах. Дома проще — он знает, где туалет, и туда идёт. А на улице — не просится. Но ничего, со временем приучу и к этому.
На улицу с ним хожу в основном только я. Жена — редко, потому как он может вырваться и убежать. Надо ли рассказывать, в какую беду тогда может попасть. Физически мальчик сложен хорошо. И маме с ним трудно справляться.
Очень большой проблемой было, что он постоянно разбрасывал еду. Кушать сам ложкой тоже стал около шести-восьми лет. Даёшь ему ложку — он выбрасывает её. Приходилось сначала сидеть, держать его руку в своей руке — долго, долго шёл этот процесс. Но всё же малыш приучился.
Мальчик любит купаться. Хочет купаться — ведёт к ванной. Любит вкусно покушать. Когда хочет есть, ведёт меня к кухне. Кухню мы закрываем, иначе всё из шкафов и холодильника будет разбросано по квартире: всё попробует, разгрызёт. Заводит меня на кухню, отпускает. Я выхожу из кухни — снова берёт за руку, ведёт к плите. Уходит. Я снова выхожу из кухни. Берёт меня за руку, ведёт к кухне, прислоняет мою руку к сковородке. Так он говорит: «Папа, приготовь мне что-то вкусное, хватит отдыхать». Да, он конечно, умный мальчик.
В квартире вся мебель (диван, кровать) укрепляется специальным образом: уголки, дополнительные ножки, фанера. Иначе через неделю можно выкидывать. Любит попрыгать очень. Поэтому поначалу мебель быстро выходила из строя, но мне пришлось научиться всем премудростям ремонтного дела. Бывало, прихожу с работы, а нам всем спать не на чем. Чиню до часу ночи — скручиваю, пилю, винчу. Что делать — мальчику нужно было куда-то деть свои эмоции.
Лет до десяти для нас были большой проблемой телевизоры. Тогда ещё они были громоздкие. Разбил он их пять. Посуда колотилась каждый день. Чашки, тарелки, банки с вареньем — в доме был большой кавардак. Постоянно нужно было убирать, мыть, стирать. Старались не кричать на ребёнка — от крика он закрывается. Привыкли не расстраиваться по таким пустякам, как испорченные вещи. Ничего страшного — покупались новые.
Наедине с бедой
Моя мама умерла ещё в прошлом веке, а папа в начале этого, братья и сёстры даже не знают о такой проблеме с моим малышом. Друзья давно не ходят в гости: Тимур постоянно кричит, бегает, всё берёт, ломает, грызёт, бьёт посуду — расслабиться нельзя. Нам же оставить Тимура не на кого, поэтому, пока я на работе, малыш с мамой. Остальное время — со мной. Он любит смотреть мультфильмы, слушать музыку, стихи в моём исполнении.
Я уже давно не знаю, что такое сходить в ресторан, в кино, в театр, просто погулять. Всё подчинено одному — моему малышу. Не бывает гостей, торжеств, праздников, мероприятий, куда бы можно было вырваться. Расслабиться для меня — так это написать статью или стихотворение, пока мой малыш смотрит телевизор, слушает музыку или спит.
Ах, мой Тимур, ах, мой мечтатель,
О чём ты думаешь, сынок.
Что в твоей жизни, что ты любишь,
Мне это, право, невдомёк.
Куда твой взор сейчас направлен?
Что познаёшь ты в миг такой?
В какие сказки сон отправлен?
Что думаешь ты в час ночной?
Опять не спишь, мой милый мальчик.
Задумался, грустишь. Постой,
С тобою рядом я, твой папа.
Мой аутёнок, я с тобой.
Я утром мультики поставлю,
На вечер сказку расскажу.
Сейчас поспи, уже три ночи.
Мне на работу поутру.
…Много бессонных ночей. Когда у обычного ребёнка что-то болит, у него можно спросить, и он ответит. Тимур не ответит. Он будет мучиться, а мы мучимся и пытаемся догадаться, что же с ним.
Нас спасает любовь
Как мы общаемся? Я подойду к мальчику. Взгляну в глаза. Попытаюсь прочитать и боль, и радость, и мечты. Поглажу. Возьму за руку. Поиграемся ладошками. Обниму. Поцелую. Поговорю с ним: «Как ты, лапушка, как ты, мой гусёнок, мой зайчонок, мой медвежонок». Он улыбнётся в ответ. Обязательно пытаюсь вызвать в нём ответные чувства.
Бывает, малыш начинает плакать. Посидишь с ним рядом, поговоришь, что-то хорошее. Какой он у меня умница, что всё будет хорошо, что я с ним, рядом, всегда. Возьму за руку, походим, помолчим. Поглядим глаза в глаза...
Мы вернулись из Москвы в наш родной город, но он давно стал для нас чужим. Всё здесь уже не так, как раньше. Нет ни друзей, ни радости, ни счастья. Одна тоска. Но мы всё равно пытаемся, пытаемся выкарабкаться.
Каждый день перед сном я плачу, что так сложилось. Моему мальчику уже 16 лет, а я ничего для него не могу сделать — только любить.
Любовь — единственное, что у меня есть. И всю её я ему отдаю.
Анатолий Магомедов
Фото из семейного архива
