Леонид Кулагин не готов конкурировать с друзьям и сожалеет, что однажды «продался с потрохами». Но уверен: если актеру суждено стать знаменитым, его и в провинции найдут. Об этом народный артист России рассказал «Известиям» в преддверии своего 80-летия, которое отметил 7 июня.
— 2019-й был Годом театра. Большие чиновники от культуры проехали через всю страну — от Владивостока до Калининграда. Вы много работали в провинции. Нужно ли театрам такое внимание власти раз в десятилетие?
— Лучше редко, чем никогда. Всё равно это полезное дело, потому что многие провинциальные театры чувствуют себя оставленными, заброшенными, тем более в последние годы гастроли практически прекратились. Если чиновник заедет в гости, от этого может быть только лучше. Но все понимают, что этого слишком мало.
— Как вам кажется, артисты провинциального театра мечтают вырваться и покорить столицу или рады любви своей родной публики?
— Я сам много работал в провинции. Начинал в Чите, потом перебрался в Ярославль, затем в Липецк, оттуда — в Брянск. Провинциальные артисты сильны тем, что они по-настоящему любят театр и искусство. В Москве много соблазнов: то радио, то концерты, то антреприза, то съемки. А в регионах негде приложить свои таланты за пределами родной сцены. Поэтому они отдаются профессии всецело. И гордятся тем, что работают без закидонов, без технических шоу, делают нормальный театр, который любит зритель.
Мне понятно и то, когда люди рвутся в Москву. Конечно, здесь ты можешь оказаться на виду, но не всегда это получается. Знаю многих актеров, которые переехали в Москву, но потом о них никто слыхом не слыхивал.
Если тебе суждено стать известным, тебя и в провинции найдут. Я начал сниматься, работая в Брянске. Первый в моей жизни кинорежиссер — Андрей Смирнов.
— Как он вас нашел?
— Это почти анекдот. Ассистент по актерам увидела мою фотографию, которую я после окончания Театральной студии при Горьковском драматическом театре разослал по разным киностудиям. А надо заметить, к своей внешности я отношусь довольно критически. И тут вот тот самый случай. Для съемок новеллы «Ангел» по произведению Олеши режиссер искал актера на роль «человека с лошадиным лицом». Когда же увидел меня живьем, понял, что я не очень напоминаю лошадь. Андрей Смирнов хотел было дать мне роль интеллигента, но тут свое решающее слово сказал Григорий Наумович Чухрай. Фильм снимали на Экспериментальной творческой киностудии под его руководством. Это был первый опыт ведения самостоятельной хозяйственной деятельности в кинематографе. Так вот, посмотрев на мою фотографию, Чухрай посоветовал дать мне роль комиссара. Герой был не из простых, а дворянского происхождения. От этого комиссара и началась моя дальнейшая судьба в кино.
— Благодаря этому случаю и Андрей Кончаловский разглядел в вас аристократическую породу и пригласил в «Дворянское гнездо»?
— Новелла «Ангел» стала частью фильма «Начало неведомого века». Но картину положили на полку. И вышла она только через 20 лет. Видно, Андрей Кончаловский все-таки где-то посмотрел фильм. Что-то в моей игре ему понравилось. Потому что я сразу попал к нему в «Дворянское гнездо», которое сделало меня узнаваемым. Но уже когда я снимался у Кончаловского, по-прежнему жил в Брянске. Тут Андрей Смирнов вновь сыграл в моей жизни решающую роль. Он буквально силой заставил меня переехать в Москву.
— Вы сопротивлялись?
— Никогда не хотел здесь жить. Я человек привязчивый и с удовольствием работал бы всю жизнь в провинции. Но Андрей Смирнов меня просто выпихивал в Москву. «Давай, — говорил, — вылезай из своих брянских партизанских лесов». Но я Москвы боялся. Для меня до сих пор это чужой, незнакомый город, хотя я живу здесь с 1968 года.
— Вы ехали в столицу не на пустое место. Вас приняли в труппу Театра имени Гоголя. Тоже случай помог?
— Тоже Андрей Смирнов. На озвучании нашей картины он мне вдруг сказал: «Ты же не видел Москвы. Тебе надо посмотреть город». И попросил свою супругу показать мне столицу. Мы катались по вечерней Москве, заехали, как мне показалось, в какое-то кафе. В помещении был полумрак. Мы сидели за столиком, и вдруг подходит высокий седой человек. «Леонид Николаевич, вы надумали, решили?», — спрашивает он. «А что я должен был решать?», — поинтересовался я. Оказалось, это директор Театра имени Гоголя Лев Федорович Лосев, который ждал меня, чтобы пригласить в труппу. Я был просто в ужасе от неожиданностей. Никогда не любил таких сюрпризов. Сказал, что мне надо посоветоваться, и вернулся в Брянск.
У меня была семья, совсем маленький сын, бабушка. Но это директора не останавливало. Уговоры тянулись почти год. Я не мог бросить театр, должен был доиграть в Брянске хотя бы сезон. Мне пошли навстречу.
Ближе к осени Лев Федорович снова позвонил и спросил: «Ну так как?» Я тоже спросил: «А где мы будем жить?» Мне предложили снимать угол. В Брянске у нас была трехкомнатная квартира. Я не мог повезти семью в угол. Но в итоге меня уговорили.
— Вы сопротивлялись своей удаче?
— Еще как. Снимали комнату в трехкомнатной квартире. Но раз уж мы оказались в Москве, надо что-то решать. Тогда купить кооператив было сложно и дорого. Мы напряглись и в 1970 году переехали в свою московскую квартиру, в которой до сих пор и живем.
— Попав в эпицентр культурной жизни, вы стремились к славе?
— Дело даже не в славе. Я никогда не верил, что у меня будет хоть какая-то известность. Я же нормальный провинциальный артист. Когда я учился в студии, у нас был любимый педагог по речи Людмила Александровна Булюбаш. После окончания студии мы вместе с моей сокурсницей пришли к ней узнать свою дальнейшую судьбу. И Людмила Александровна про меня сказала: «Вы всегда будете нужны театру». А сокурснице, считавшейся самой талантливой, предсказала славу и большую известность. Прошли годы. Я действительно всегда был нужен театру. А про ту студентку я с тех пор ничего не слышал. Вот такие разные судьбы.
— Судя по тому, что в Театре имени Гоголя вы прослужили 28 лет, вы любите постоянство?
— Ну, наверное, да. И если дал согласие быть артистом этого театра, от него не отрекаюсь и плохого ничего сказать не могу. Но в актерской среде всегда Театр имени Гоголя считался, так сказать, «у Курского вокзала». Хотя у нас были аншлаги, играли известные артисты, ставили большие режиссеры. В этом театре я получил Госпремию за спектакль «Берег» по Юрию Бондареву.
Каждый раз, приглашая меня в кино, режиссеры сокрушались: «Ну, ей-богу, зачем ты работаешь в этом театре?» Олег Янковский, с которым мы почти одновременно приехали в Москву, говорил: «Странно как-то, мы все в хороших театрах, а ты до сих пор в Театре Гоголя». Но на меня такое отношение коллег не влияло. Всё равно работал в Театре Гоголя. Только спустя 28 лет ушел. Не в другой театр, в никуда. Хотя меня звал в Маяковку Гончаров, а Хейфец — в Театр Советской Армии. Но я даже на свидания с ними не ходил.
— Боялись не устоять?
— Очевидно да. Ну, приду я в Театр Маяковского, у меня там были друзья — Наташа Гундарева, с которой мы снимались в фильме Андрея Смирнова «Осень», Саша Лазарев. Но я понимал, что тогда буду соперником кому-то из актеров труппы. Наверняка начнутся склоки, интриги. Зачем мне это?
— В 1990-х многие артисты остались без работы. А вы, чтобы не сидеть без дела, опять вернулись в провинцию. Почему?
— В то время еще существовали актерские биржи, куда в поисках работы артисты приходили. И там я встретил директора Брянского драматического театра, которому поручили найти кандидатуру на должность главного режиссера Театра юного зрителя. Я принял это предложение и спустя 30 лет после отъезда из Брянска вновь вернулся туда.
— Не скучали по московской жизни?
— Нет, абсолютно. Я ставил в Брянском ТЮЗе спектакль и на какое-то время возвращался в Москву к семье. Был этому рад. Потому что у моих коллег в столице действительно не было ни кино, ни театральных постановок — ничего.
Работал бы и дальше в Брянске, но кое-кому стал неугоден. Не те спектакли ставил, не о том. Более того, кто-то из «умных» журналистов догадался написать: «Раньше была традиция в городе — на премьеру ходить в Брянский драматический, а детей водить в Театр юного зрителя. Теперь же всё наоборот. Почетно пойти вечером в ТЮЗ, а на детские — ходят в Драму». Кому понравится такое сравнение?
Да я и сам понял, что не могу разрываться между театром и кино. В то время я опять начал сниматься и всё чаще уезжал в Москву. Но если ты взял ответственность за артистов, должен быть с ними всегда. Вот я и решил уйти уже совсем и не возвращаться даже на постановки в качестве приглашенного режиссера.
— Когда агент Андрея Смирнова нашла вас в Брянске, у вас были усы?
— Не было. (Смеется.) История усов такова. Свою физиономию я изучил досконально и знаю, что от природы у меня опущены углы рта. И это создает печальный образ. Было предложено прикрывать всё это усами. А в «Дворянском гнезде» клеили еще и бороду. На «Мосфильме» даже был негласный указ «не снимать Кулагина в ролях советских героев». Моя физиономия и глаза, печальнее коровьих, не звали в коммунистическое будущее, а всё больше отбрасывали назад в прошлое.
И вот когда в 1974 году Андрей Смирнов решил снять меня в своем фильме «Осень», опять надо было клеить усы. Тогда я решил отрастить свои. За полвека лишь однажды «продался с потрохами» и предал свои усы. (Смеется).
— Кому продались?
— В 1984-м режиссер Юрий Озеров приступал к съемкам киноэпопеи «Битва за Москву». Часть боевых действий должны были снимать за границей, в Чехословакии. В то время за границей из нас почти никто не был.
Мне предложили роль генерала Пуркаева, оказалось, я похож на него. Но только у того не было усов. Бриться я не планировал. Но шанс побывать в Чехословакии, да еще сняться у такого режиссера, не каждый день выпадает. И я пожертвовал усами. Чувствовал себя при этом ужасно.
— Непривычно?
— Как будто голый. После съемок усы вернул.
— Вас в этом фильме узнавали поклонники?
— Не знаю. Но слава «Битвы за Москву» прошла мимо меня. Потому что нельзя предавать ничего своего.
— Вас никогда не путали с Юлианом Паничем?
— (Смеется.) Его называли «советский Жан Марэ», и меня так же. Мы знали, что нас часто путали. Но познакомились мы лично спустя много лет. На очередной съемке вижу — мне навстречу идет Юлиан Панич. Мы поздоровались, обнялись и сфотографировались в одинаковых одеждах. Но при ближайшем рассмотрении какого-то безумного сходства не заметили.
— У вас есть еще один двойник. Вы дважды играли Василия Аксенова в фильмах «Московская сага» и «Таинственная страсть». А сами когда-нибудь встречались с писателем?
— Никогда. История с Аксеновым началась очень давно. Мы с приятелем были на съемках в Ялте. Купили фрукты, возвращаемся с рынка, и вдруг бросается мне на шею какая-то женщина. Обнимает, целует, потом отпустила меня и говорит: «Это ты?» — «Я». — «Боже мой! Ты вернулся?» Ну, думаю, что я буду сопротивляться? «Вернулся». — «Надолго?» — «Да вот только на съемки, потом уеду в Москву». — «Нет, ты вернулся к нам, в Россию?» Я говорю: «Да». — «Господи, Вася, как я счастлива, что встретила тебя!»
Так я узнал, что, оказывается, похож на Аксенова. С той встречи всё и началось. Видно, кто-то из коллег запомнил эту историю, и однажды меня пригласили сыграть Василия Аксенова. Я отказывался, говорил, что непохож на него. Но у режиссера было другое мнение. А когда я снимался в сериале «Таинственная страсть», где поначалу у меня был лишь эпизод, продюсерам так понравился мой герой, что они продлили мою жизнь в фильме. И я стал появляться в каждой серии.
— Вы тяжело переносите самоизоляцию в пандемию?
— В общем-то, нет. Я люблю одиночество, люблю тишину. Живу сейчас на даче. Мне здесь хорошо. А юбилей всё равно отпразднуем в семейном кругу. Я сделаю шашлыки, которых все теперь так боятся. И буду ждать сына и внука. Вот и всё.
Зоя Игумнова
