Я узнал, возвращаясь с занятий по изящной словесности, что у меня во дворе снова появились Слава и Халил.
Я прокручивал в голове красивые фразы и одновременно с этим вспоминал, как окраинный славянин Слава и мигрировавший с берегов Хачынчая (непризнанная Нагорно-Карабахская республика) Халил отлавливали в проходных дворах, ведших к метро, школьников, чтобы поиздеваться. До серьёзного избиения не доходило, максимум — могли пару раз дать под дых или, завалив на землю, сесть на грудь. Унизительно, но не опасно.
Поначалу они забирали телефоны или другую технику. Потом пару раз их припугнул чей-то отец, связанный с работой в органах, и они стали ограничиваться ударами под дых, предварительно выясняя биографию того, кому собирались бить.
Чутьё на враньё у них было развито. Здесь как у собак, которые, согласно народной молве, чувствуют страх. Они безошибочно определяли блеф, потому мне пришлось познакомиться с парнем, отец которого работал в МЧС. Более того — убедить, что его призвание — это играть в регби на Тишинской площади в те короткие мгновения, когда я там же прыгаю с вышки во дворце водного спорта.
Он поверил, стал ходить со мной. Талант к регби у него действительно был. Вскоре Слава и Халил перестали нас трогать. Но оказалось, что прыжки в воду требуют большего вовлечения, чем то, на которое я был готов. До сих пор, прыгая, я издавал клацающие звуки, а в воду надо входить как пилочка в талое масло.
По инерции я продолжал прыгать, потому что мне нравилось стоять под тёплым душем после. Кроме того, мой отец считал, что я должен заниматься шириной своих плеч, «крыльями», потому что у меня такой возраст, когда это приобретает форму, и в моих силах сейчас воссоздать такую архитектуру тела, с которой я буду жить всю оставшуюся жизнь.
Говорил он неубедительно, но с нажимом. Я хотел продолжать прыгать, но уже на лыжах и с трамплина. Неподалёку, проходя лес выше набережной Филёвского парка, была именно такая секция. Но дорого стоила амуниция. Отец подрывал мою веру в то, что мне стоит этим заниматься. А что если я так же потеряю интерес и через полгода брошу? И деньги на ветер…
Тимур, тем временем, привлёк своими физическими данными футбольного тренера, и его из регби переманили в футбол. Количество тренировок увеличилось, а главное — поменялось время. Теперь мы не могли ходить вместе.
Но как раз в этот момент в нашем районе, среди домов, назначенных на снос, убили парня, учившегося в одиннадцатом классе. Его звали Артур, он был армянин. Говорили, что это сделали скинхэды, позарившись на его телефон — золотистый Nokia. Но точно мы не знали.
Так или иначе, Слава и Рома из нашего района исчезли.
И вот теперь, спустя три года, появились снова.
В один из дней я встретил их. Уже было поздно, темнело. Я сам подошёл к ним. Увидел, что они меня заметили. Мне не хотелось, чтобы они вычислили мой страх. Я наудачу подошёл и спросил, как дела. Тут же возник вопрос: «Чего дрожишь?». Я точно помню, что не дрожал, но когда мне об этом сказали, показалось, что начал.
Меня поймали на крючок.
После этого Слава сказал: «Ну давай, выйдем один на один, ты же не боишься». Я согласился.
Сначала я дал ему в ухо, потом в нос, затем ещё провёл двоечку по рёбрам. Проблема была в том, что всё это я сделал, уже лёжа под ним. Я ловко прятал от его ударов голову и солнечное сплетение. Между ног он не бил — по всей видимости, мужскую самость он всё-таки ценил.
Но внезапно он перестал. Я услышал голос. «Славочка, не надо». Я посмотрел в сторону. Это была девушка, девочка, чуть младше нас. «Ладно», - сказал Слава и встал с меня. Но руки не подал, пыль с меня не стряхнул и закурить не предложил. В гости тоже не позвал.
И за сестру не посватал, пообещав «крышу» до скончания нашей общей, совместной, тяжёлой относительно морали, семейной жизни, в которой меня простят за что угодно, включая ограбление банка, угон автомобиля и убийство, лишь бы я не бил его сестру, иначе мой труп сожгут, а прах отвезут на угнанном автомобиле в банк, чтобы положить в ячейку.
Как раз к моменту, когда я вернулся домой, появились новости об убийстве Артура. Виновников поймали. Обычная бытовая ссора. Отчаянные, беспризорные «взрослые дети» подначили юного, не знавшего проблем, сияющего улыбкой паренька. Слово за слово, дерзость, обиды. Убили.
Не нашлось в той компании сестры милосердия.
С той поры, собственно, у меня и выработалось реактивное восприятие: девушка равно заступница. Я жил с ним годы. Это я отвечаю на ваш вопрос, не заданный вами, но заданный мной. И заданный мне многажды девушками вольного полёта: ты что, ханжа?
Получается, что так. Но история была такая. Можно сказать, я высказался в защиту целомудренности. Но что сподвигло ту девушку защитить меня? Долго я думал, что симпатия ко мне. Мне казалось, она смотрела на меня влюблёнными глазами. Потом я, обретя новый опыт, понял, что нет, она переживала за брата.
Теперь я знаю: нет, она переживала за себя. Она жила в таком мире, в который её погрузили без её желания. И она хотела его преобразить. В том числе целомудренностью.
Что с ней сейчас? Вполне возможно, она боится мужчин. Может быть, презирает. Но для меня она осталась заступницей.
Глеб Буланников
