Неотъемлемой частью нашей монгольской жизни были прогулки в пустыню: просто так, без цели. Стоило выйти из дома и пройти минут десять, как мы уже оказывались за пределами городской среды. Иногда мы выходили из города, шли на сопку; на вершине ее был установлен Танк (Т-34). В танк можно было залезть с люка и попробовать покрутить разные детали. Увы, все было запаяно и ничего не двигалось!
С этого танка открывался классный вид на наш город. Внизу — под ногами лежал сперва поселок юрт, а за ними — уже и наши дома.
Тяжело ли жить в юрте? Надо приносить воду. Помню картину: как маленькие монголята идут домой с бидончиками. Кто побольше — у того бидончик больше, кто меньше — меньше, у самого маленького — крошечный бидончик.
Очистные сооружения, бывшие в пустыне, поражали меня таинственностью… Мой папа работал там. Сотрудников-монголов было у него мало. Помню только, что изредка видел группу монголов, прячущихся в тени, и сидевших на земле у стены дома. Коридоры этого здания были всегда пустыми. Лишь был слышен какой-то гул.
Здесь в одной из комнат были книги, среди которых я обнаружил и толстый монгольско-русский словарь. «Санбайну», «цирик», … — мало слов осталось в памяти. И здесь же рассматривал инфузорий-туфелек под микроскопом.
Иногда на пруду возле здания мы видели целое сборище уток. Откуда они брались — мне неведомо до сих пор. По этому пруду мне посчастливилось поплавать. Плавания были, однако достаточно прозаическими, так как для передвижения ничего лучше корыта не нашлось.
Зато мы создали деревянный кораблик с черными парусами и посадили на него команду пластилиновых пиратов. Увы, когда корабль вышел в плавание, недалеко от берега, налетел ветер, судно перевернулось и все пираты попадали на дно пруда. Остался один боцман, намертво державшийся за руль. Тот день был для меня днем траура. А пираты, наверное, лежат на дне пруда до сих пор.
В Монголии я пристрастился к библиотекам. Одновременно мы пользовались (тащили в них маму) сразу несколькими. Особенно, я любил библиотеку для военнослужащих в поселке Южный. Здесь библиотекарем была очень душевная женщина, которая к нам быстро привыкла и не удивлялась нашим частым визитам. Больше всего нами (мной и братом) было любимо и почитаемо потрепанное уже собрание сочинений Фенимора Купера.
Ах, какое это было счастливое время!
На праздники мы отправлялись в Голубые горы. Это в нескольких часах езды от Сайн-Шанда. Эти поездки ассоциируются у меня прочно с днем защиты детей. В этот день, нас кормили шашлыками и поили лимонадом.
А как в горах красиво и чисто! Помню, как там, в Голубых горах, я, сидя у камней, приподнял один из них, а под ним — скорпион.
Однажды мы с папой совершили дальнюю поездку — на реку Керулен. От Сайн-Шанда ехать на автобусе было далеко. Поездка заняла несколько дней. Это единственная монгольская река, которую я видел. Керулен — река чистая, с обилием рыбы. Помню, как наши соотечественники ловили там и сомов. Местами Керулен мелок и широк (можно перейти по колено), а местами — глубоко и омуты.
Были и другие поездки. Например, на охоту за сайгаками в пустыню.
Увы, мы (моя семья) не ездили в древнюю столицу Монголии — Каракорум (Хархорин), хотя такие экскурсии проводились и некоторые наши знакомые были там. Быть может, придет время, и я увижу Каракорум в будущем. Строительство города начал Чингисхан, а закончил его сын Угедей. Впоследствии здесь возник известный буддийский монастырь Эрдэне-Цзу с сотнями храмов. Каракорум знаком мне по фотографиям. Город с четырех сторон охраняли каменные черепахи. Как хочу я придти к ним и посетить древний город, столицу империи!
Сейчас здесь ведут работы немцы и японцы, а американцы долго искали в Монголии гробницу Чингисхана. В советское время в Каракоруме работала советская археологическая экспедиция. Когда я занимался в фондах Исторического музея в Москве, то видел и часть коллекции находок, сделанных еще в 1940-е годы. Среди участников той экспедиции в Каракоруме был и известный археолог Николай Яковлевич Мерперт. Как тесен мир. Прошли годы и с Николаем Яковлевичем, интеллигентнейшим и добрейшей души человеком, мне посчастливилось познакомиться лично.
Главное национальное монгольское празднество — Наадам — мужские соревнования. В школу нас одно время возил полный, добродушный шофер, который принимал участие в этих состязаниях. Борьба составляет одну из главных составляющих праздника. Перед началом состязания исполняется борцами всегдашний танец орла. В этой борьбе принимали участие, как полные монгольские борцы, так и тощие советские солдаты. Есть такой стереотип: чем полнее борец, тем он лучше. Поэтому некоторые монгольские борцы весьма полны. Но помню, как брат говорил: «когда выходит бороться солдат, то он монгольского борца быстро положит». Другие соревнования — стрельба из лука и конные скачки. Среди участников скачек много детей: чем меньше всадник, тем меньше устает конь. Но скачки смотреть было не так интересно. Пронеслись кони с седоками и скрылись из виду. Вот и все.
«Счастье мужчины — беспредельная степь», — говорит монгольская поговорка.
За соревнованиями монголы смотрят внимательно и пьют свой любимый кумыс. Кумыс мне тогда не понравился. Только чуть-чуть отпил. Слишком кислый.
Из Сайн-Шанда я с мамой совершал поездки в столицу Монголии — Улан-Батор. Мама ездила туда по делам, а я для разнообразия. Раньше город назывался Урга. А Улан-Батор — означает «Красный Богатырь» (иногда говорили и просто — «Батор», «поедем в Батор!»). Вообще, в городе много революционных названий и скульптур, связанных с теми временами. В столице живет более половины населения всей Монголии (всего же в стране лишь около двух миллионов человек).
Очень мне запомнились музеи в столице. Больше всего — музей Богдо-хана, музей масок, музей изобразительного искусства имени Занбазара, палеонтологический музей.
Ритуальные ламаистские маски — один из символов старой Монголии. Еще до начала двадцатого века проводились мистерии Цам, на которых разыгрывались представления людьми в масках божеств. Это маски добрых и злых богов. На головах добрых богов, умиротворенных будд — лепестки лотоса, у злых и страшных богов — человеческие черепа. Представление о таких масках и мистерии Цам можно получить и в Москве, побывав в музее искусств народов Восток. Больше всего в музее масок в Улан-Баторе запомнились маски из коралла, наверное, самые утонченные.
Пустыня Гоби — кладезь останков динозавров. В Улан-Баторе находится известный на весь мир палеонтологический музей. Особо мне запомнился зал (первый?), в котором стоит огромный скелет хищника.
В столице был визит в действующий монастырь. Не единственный ли действующий монгольский монастырь в те годы?
Желтые одежды. Бритые, молящиеся люди. Много людей. Они крутят барабаны, наполненные записками, обращенными к небу. Холодно. Зима и снег, а монахи босы. Их ноги.
Не от этого ли визита полюбил и проникся я «Золотым храмом» Юкио Мисимы, романом, преследовавшим меня годы спустя?
В монгольских музеях — огромное количество изображений буддийских духов и святых. С горечью и обидой прочитал я много лет спустя, и за тысячи километров от Монголии, слова философа Владимира Соловьева в очерке «Шакьямуни»: «Главным центром северного буддизма является Тибет, а затем Китай, Япония, Непал, Монголия, а также он распространен среди бурят и калмыков. Северный буддизм является полнейшим извращением основного учения Шакьямуни».
Из Монголии мы привезли яркие, красочные книги — подарочные издания, серию слайдов и фотографии. Привезли и книгу удивительных монгольских сказок! Помню из далекого детства эти книги на плотной бумаги с яркими картинками!
С чего начались мои занятия Монгольской империей и Золотой Ордой? С детских впечатлений? Я говорю «нет». Это совпадение случайно.
Хотя родители в Завхане и были на развалинах крепости, где собрали серию старинных медных китайских монет с квадратным отверстием в центре.
В детстве я, конечно, не знал, что это за монеты. Родители думали, что они очень древние. Они и вправду производили впечатление весьма старинных. Некоторые были покрыты таким слоем окислов, что ничего разобрать было нельзя.
Уже потом, годы спустя, я определил по каталогам, что все они принадлежат выпускам императоров Циньской династии, то есть не такие древние. Самые ранние относились к концу семнадцатого столетия, а самые новые — начало века двадцатого. Больше всего было монет девятнадцатого века.
Подобные монеты обращались очень долгое время. У некоторых монголов, в юртах до сих пор сохранились связки, состоящие из монет циньского времени.
Родители нашли эти развалины случайно, прогуливаясь в пустыне. Всю массу монет они просто собрали на земле, приметив их глазами. Там же, на земле, они собрали и серию черепков старой посуды, и другие предметы: железные наконечники стрел, металлические украшение и другое. Много лет спустя я понял и прочитал, что то были остатки крепости, где пребывала китайская Циньская администрация, управлявшая Монголией в то время.
Слышу вопрос:
— А что больше всего запомнилось там?
Может быть, они — монгольские облака?
Облака такие, словно из сказок. Словно шерсть барашков. Кажется, облака там были и такие, каких в России нет совсем…
А запах! Только в Сайн-Шанде я чувствовал особый запах. Не знаю слов для него.
Отъезд из страны был грустным. Это было перед Новым Годом. Был прощальный ужин, на который пришли наши соотечественники, которые еще не уехали, и которым предстояло покинуть страну вскоре. Специалисты из СССР навсегда покидали Монголию.
У меня с братом был костер из вырезаний. Мне было печально. Было жалко прощаться с людьми и с полюбившимися книгами (вес багажа, провозимого через границу, был ограничен). Но в том возрасте печаль не так чувствуется, и ведь просто не веришь, что уезжаешь навсегда…
Какой контраст я почувствовал в Волгограде. Школа была совсем другой. В Волгограде среди детей была, почему-то большая грубость, были мат и жвачка с вкладышами, фильмы из Голливуда. В Монголии я этого не знал совсем.
К Монголии я чувствую сильную тягу сегодня. Мне НАДО побывать ТАМ вновь.
Сейчас, наверное, многое преобразилось. Пришли туристы с Запада, бегущие от гнета цивилизации. Им интересен кочевой туризм — экзотика. Главное, конечно, в Монголии не города, а степь и бездорожье.
Периодически я получаю весточки из этой страны. Когда я учился в университете, то соседкой в общежитии была Туя — монголка из Улан-Батора, до этого жившая и в Сайн-Шанде. Потом был Борис, живший в том же общежитии. Он закончил МГИМО, специализировался на Монголии, и сейчас работает там в посольстве.
Потом — научные интересы: периодически вижу новые книги (главным образом, западноевропейские) о средневековой Монголии, недавно были и открыты монеты, чеканенные в столице монгольской империи — городе Каракоруме (раньше их считали выпусками Крыма), выпущены новые книги о раскопках Каракорума, монгольским автором издана книга о монетах империи. Несколько недель назад в Улан-Баторе прошла большая международная конференция. Так как с некоторыми ее участниками я состою в переписке, то получил от них рассказ о Монголии.
И как согревается сердце, когда видишь просторы Монголии, пусть и по телевизору. Как гениален фильм «Урга»! Фильм о степных просторах и о свободе.
Увы, в Интернете почти ничего не нашел о городе Сайн-Шанде. Как сейчас там живется? Что изменилось? Русских ведь уже нет… Лишь несколько фотографий города нашел, сделанных какими-то западными туристами.
Может быть, жившему в Монголии будет любопытно прочитать мой очерк?
Я знаю людей, для которых Монголия — самое-самое притягательное место на свете. Не понимаю абсолютного, безоговорочного западничества. Точнее, понимаю, но не принимаю.
Вспоминаются слова замечательного русского философа Николая Александровича Бердяева о «давлении и гнете враждебной и мещанской цивилизации Западной Европы». И тогда просыпается жажда не чувствовать «на себе самодовольного презрения людей, лучше устроившихся и навязывающих свои нормы жизни, — презрения, столь отравляющего нам жизнь в других странах Европы». Впрочем, Италия была для Бердяева среди стран Запада исключением.
Когда я увижу Монголию вновь?
И скажу: «здравствуй, детство; здравствуй, Гоби!»
