Этот рассказ — признание в любви.
В Монголии я был ребенком. Эту страну я, кажется, буду любить всегда. Страна моего детства.
В моей семье, у дедушки хранится родословное древо нашего рода и разные бумаги о наших предках. Увы, я знаю свои корни неглубоко и мало. Мои предки были простыми людьми и они не оставили после себя воспоминаний. А как бы я хотел прочитать их слова, а не те несколько скупых и официальных строк из их документов, написанных чужими руками. С каким волнением я рассматривал простую солдатскую книжку моего прадедушки времен Первой мировой!
Я предложил написать рассказ о Монголии папе. А потом понял, что я и сам хочу рассказать о том, что помню из тех лет.
Однажды к нам в гости приехал дядя. И, слушая наши разговоры, он, шутя, сказал:
— У Вас в семье, как в российской истории: есть периоды домонгольский, монгольский и послемонгольский...
И действительно. Мы часто в семье говорим: было до Монголии, было в Монголии...
Первым уехал в Монголию папа. Специалист по очистке воды, он работал в двух городах.
Было время, когда тысячи советских людей жили и трудились в Монголии, а их дети ходили в монгольские школы и смотрели на монгольские облака. Но лишь единицы из них оставили писаные воспоминания о той жизни. Кто знает, может быть, эти записки покажутся любопытными тем, кто жил в Монголии?
Вслед за папой уехала и мама, а я остался на попечении бабушки и дедушки. Пришло время — подрос мой старший брат Коля — и он тоже увидел Монголию.
Я приехал последним, когда условия жизни (быт) стали лучше. Вначале мои родные жили в Завхане (Улясатай) на северо-западе страны. Эти места я знаю только по их рассказам и слайдам.
На этих слайдах я рассматривал пасущихся яков, напоминающих быков, заросших шерстью, грифов, груды камней с навершиями в виде индейских вигвамов со множеством синих тряпочек — обо. Обо — еще языческая традиция. Такие камни ставят на разных значимых местах.
Пришло время — и папа стал работать в городе Сайн-Шанде, а этот город легко можно отыскать на карте, в юго-восточной части Монголии, рядом с Китаем, там, где пустыня Гоби.
Быть может, придет время, и мой папа напишет о Завхане, о жизни там, о реке, о горах, о пустыне — расскажет о ЕГО Монголии.
Впервые монголов я увидел в Волгограде. Тогда к нам в гости заехали монголы, с которыми родители были знакомы.
Дорога в страну степей далека. В древности, когда князья ездили на поклон в Каракорум, дорога из русских княжеств в Монголию занимала годы.
Наш век сократил расстояния. Я ездил в Монголию на поездах. Дорога от Волгограда до Сайн-Шанда занимала всего неделю.
Первый поезд — Москва-Волгоград. В эти поездки я познакомился с Москвой. Да, правда, я мало, что помню от Москвы тех, советских лет. Помню, что мне чрезвычайно понравилось в Детском мире. Потом, как студентом пришел туда вновь, и уже не узнал места. Всё было по-другому. Пожалуй, смог узнать в Москве лишь Коломенское с домиком Петра и пушками.
За Москвой была огромная Сибирь: лес и лес. Дорога через Сибирь на поезде — около пяти суток. Леса, леса, леса, а потом Байкал, который меня тогда не впечатлил. Больше впечатлял горячий борщ, который разносили по купе официанты.
Проходило положенное время в дороге, в купе заходили пограничники (это всегда было ночью), а затем мы оказывались в другой стране.
Картина становилась иной: степь, любопытные суслики, стоящие на двух лапках, у дороги и птицы, птицы на проводах...
В Улан-Баторе, столице Монголии, пересадка на третий поезд: Улан-Батор — Сайн-Шанд — один день хода.
Сайн-Шанд — центр Восточно-Гобийского аймака (округа). Это маленький городок.
В Сайн-Шанде мы жили в пятиэтажном доме. Город состоял не только из домов (преобладали двухэтажные дома), но и из юрт. Да, многие монголы до сих пор семьями живут в юртах. Возле городов есть целые юртовые поселки.
Верблюды в пригороде Сайн-Шанда — не редкость. Помню, как однажды я вышел на балкон и вдруг из окна третьего этажа увидел проходящий по улице караван верблюдов.
Город Сайн-Шанд — это даже не столько город, сколько несколько поселков, объединенных одним названием. Это поселки, населенные русским военным населением и их семьями (названия «Южный», «Северный» и, кажется, были еще другие), и основной поселок, именуемый просто «Монголией» (Здесь жили как русские, так и монголы, которых было больше. Здесь жил и я). Помимо многочисленных военных, в Монголии работали инженеры и ракетчики.
Рек в тех местах нет. Выйдешь из города — кругом степь до горизонта. Вспомним здесь замечательного исследователя XIX столетия Николая Михайловича Пржевальского. По его словам, «Гоби своим однообразием производит на путешественников тяжелое, подавляющее впечатление. По целым неделям сряду перед глазами являются одни и те же образы — то неоглядные равнины, отливающие желтоватым цветом высохшей травы, то черноватые, изборожденные скалы, то пологие холмы...». Наверное, с тех лет полюбил я степи и пустыни. И эта тяга сопровождает меня всегда. Думаю, что и море имеет гораздо больше связи с пустынью, чем с рекой. И пустыня, и море — это возможность для человека прикоснуться к бесконечности.
В городе Сайн-Шанде был (а я надеюсь, что и есть) краеведческий музей. Мало, что помню из экспонатов музея. Были во дворе, при входе окаменелое дерево, металлический котел, каменный лев.
Погода в Монголии такая: летом — жарко, зимой — холодно. Снега зимой мало, но морозы сильные и очень ветрено. А летом бывают песчаные бури: вот тишина и нет ветра, а через минуту бушует песчаный ураган, готовый унести всё. Смотришь из окна и видишь, как ураган надвигается стеной.
В Сайн-Шанде я пошел в первый класс.
Первая школа была в поселке «Южный». Это былая русская школа, располагавшаяся в одноэтажном здании П-образной формы. При входе, на стене висел большой портрет Ленина.
Первая учительница была уже в возрасте. Она вечно ходила в костюме, на вороте которого был какой-то значок, а по субботам она играла нам на баяне и мы пели революционные песни. Помню, была песня со словами «что тебе снится, крейсер Аврора?», и еще, что-то про «матросов в бушлатах».
В моем классе было несколько монголов. Хорошо помню двух их них — Бадзорик (мальчик) и Энцэцек (девочка). Бадзорик — очень худощавый, держался вечно в стороне и, кажется, плохо говорил по-русски. В первом классе он остался на второй год. Энцэцек («Красивый цветок») — полная девочка — занимала более активную жизненную позицию и благополучно перешла во второй, а затем и в третий класс.
Второй и третий годы отбывал я уже в другой, большей школе, располагавшейся в поселке «Северный». Туда нас возили по пустыне на автобусе или на военной машине.
Школа первого класса имела мистические стороны. Например, в одном из ее крыльев были пустые комнаты, на полу которых валялось множество старых книг, в основном школьных учебников. Эта картина — куча книг, по которым ходишь ногами — до сих пор стоит перед моими глазами. Меня тогда, конечно, влекли учебники для старшеклассников, и я с большим интересом отыскивал их в груде книг. Особенно, мне хотелось отыскать учебники по истории.
Моя мама тоже работала в этом крыле школы. Однажды я был у нее в кабинете, а она ушла по делу. Я остался один. Постепенно темнело, наступал вечер. В школе больше никого не было. Стало уже темно, а я пошел бродить по этому пустынному, покинутому всеми дому, заходя в кабинеты с грудами книг на полу. Я пошел к двери — она уже была закрыта. Как потом оказалось, солдат думал, что внутри никого нет и закрыл дверь на ключ... Но хватит о школе. Это все же рассказ о Монголии, а не о моем детстве...
Монголы запомнились миролюбивыми, добродушными и ленивыми. Русский язык почти все понимали. Наверное, лишь где-нибудь в небольших поселках могли возникнуть языковые барьеры.
Полагается дать какие-нибудь колориты, верно?
Много там своеобразных предметов быта, всяких замысловатых штучек. Некоторые монголы (особенно, люди старшего возраста) ходили в ярких национальных халатах и в сапогах с высокими, загнутыми вверх носами.
Пару раз я бывал в монгольских юртах. Недалеко от нашего дома располагался целый поселок, состоящий из таких юрт. В монгольской юрте вход всегда обращен на юг, она разделена на мужскую и женскую половины.
Однажды мы пошли на встречу Нового года в монгольскую семью (Новый год у них наступает не как у нас, а позже). Запомнился за столом высоченный «торт», состоявший из конструкции твердых хлебных изделий — прямоугольных плиток, между рядами которых высыпаны конфеты и другие сладости. Плитки красивы, имеют разные рельефные изображения, но съесть или хотя бы разбить их, думаю, что невозможно. Эти плитки служат монголам из года в год.
Важное монгольское блюдо — бууз — большие пельмени (очень-очень жирные, как и все степные деликатесы). Другой деликатес — барашек.
Вспоминается мне картина, как во дворе дома старый монгол рубит топором большие плитки зеленого чая. Любят монголы зеленый чай с молоком. Этот чай горький, потому что в него добавляют не сахар, а соль. Пьют чаи часто из пиал. Мы привезли домой, в Волгоград, несколько красивых пиал с изображениями народных сцен из монгольской жизни. Я и сам пристрастился к пиалам и до сих пор ими с любовью пользуюсь.
Коллектив соотечественников нашего поселка был невероятно сплочен. Специалисты в Сайн-Шанде работали из разных уголков СССР. Шарафеевы, Котляры, Алексовы, Дудко, Лукьяненко, Яценко — многие семьи запомнились мне, наверное, на всю жизнь. Увижу ли я кого-нибудь из них?
Иногда по вечерам мы приходили в Красный уголок. Там проводились игры в теннис и еще разные мероприятия-праздники. Висели там и портреты членов ЦК КПСС и были книги про коммунизм. Было другое время, и колорит эпохи был другим.
Помню, как Шарафеевы показывали нам в Красном уголке свои слайды. Они до поездки в Монголию работали в Антарктиде. Забавно было наблюдать сцены из жизни далеких пингвинов в песчаной и жаркой Монголии...
Игры проходили как во дворе, так и дома. Дома у меня с братом были «вырезания» — так мы называли цветные фигурки вооруженных людей, вырезанные из бумажного листа. Вырезаний у нас тогда были тысячи. Некоторых создавал брат, а некоторые я. Пластмассовых солдатиков у нас тогда было немного (пара сотен) и недостаток их мы компенсировали созданием своих игрушек. Вырезания были самыми разными, представляя самые разные эпохи. Почти каждый день у квартире устраивались баталии. То это были войны римских легионеров, то Наполеоновские войны, то Гражданская война в России. Так, мысленно мы переносились в различные времена и регионы. И создание таких игрушек было непреодолимым стремлением к творчеству и к истории.
Вырезания являлись нашей с братом тайной. Никто из посторонних не знал о них. Когда приходили гости, то вырезания благополучно и быстро отправлялись в коробки.
Когда мы покидали Сайн-Шанд в последний раз, то вырезания погибли. Зимой, по настоянию родителей, мы вывалили ворох их на землю и подожгли. За несколько минут сгорели все. Помню с каким ужасом смотрел я на этот костер... Лишь несколько вырезаний чудом уцелели: их я приметил недавно, рассматривая домашний архив.
В Монголии я начал сочинять всякие истории, решив, что непременно буду писателем. Уже тогда (я был в первом или во втором классе) я начал писать очерк впечатлений о Монголии. Кажется, школьная тетрадь, в которую он был записан простым карандашом, сохранилась до сих пор.
