Витька
А я вот езжу налегке: водка, копченая курица, зубная щетка и две пары носков — вот и все, что мне нужно.
К поезду я пришел за десять минут до отправления. Провожать меня никто не стал: маманя ушла в гости, а мои друганы тусовались на дискотеке. Солнце припекало, я пошел в вагон, чтобы не потеть зря.
В моем купе сидела девка-блондинка в голубой блузке и черных джинсах. Лицо у нее было красивое, но глупое-глупое, как у пэтэушницы. Прическа — в стиле «одуванчик», шариком. Напротив девки сидел сухонький мужичок лет под пятьдесят, в кителе железнодорожника и серых гражданских брюках. Старикан был с претензией: морда одухотворенная, пенсне, галстук с серебряной прищепкой. Мне он сразу не понравился.
Я сел напротив него, рядом с девкой. В вагоне было душно, хотелось свежего воздуха. Машинист и девка грустно смотрели в окно.
— Это… — сказал я девке. — Скоро тронемся?
— Не знаю.
— Блин, как не поеду в Москву, так каждый раз жара.
— И часто ты ездишь?
— Да нет, не часто. Чего мне в этой Москве делать? Там шумно, люди злые, мне не нравится. А еще, типа, интеллигенты.
— Что ты имеешь против интеллигенции? — ляпнул вдруг машинист.
Меня оторопь взяла от такой наглости. Взял, подлюка, и в чужой разговор вклинился! Ну разве так можно?!
— Чего ты сказал, папаша? — прищурился я.
— Что ты имеешь против интеллигенции? — повторил машинист.
— Да
— В
—
— Николай Анатольевич, — сказал машинист строго.
— А тебя как зовут? — спросил я девку.
— Аня.
— Красивое имя, — одобрил я. — Всегда мечтал с Аней познакомиться. Ты учишься — работаешь?
— Учусь. На геолога.
Я посмеялся про себя. Правильно я решил с самого начала, что девка — дура. Разве умная пойдет в геологи, по тайге шататься?
— Клевая, поди, профессия.
— А я — машинист, — опять влез Николай Анатольевич.
— Ммм, понятно. Интеллигент, значит?
— Да что ты понимаешь?! — заволновался вдруг Николай Анатольевич. — Что вы оба понимаете в интеллигенции? Вы думаете, если не профессор — так и не интеллигент? У меня дома сколько книг — знаете? И о чем я думаю — знаете? И в театр мы с женой иногда ходим, и в оперетту.
Дед был
— Здорово, — я улыбнулся во весь рот.
— А ты не улыбайся! Что,
— Да конечно же можешь, — согласился я. — Правильно, Анька? — повернулся я к девке.
— Правильно, — согласилась она.
— Вот видишь, Николай Анатольевич, и девушка согласна, — улыбнулся я.
Поезд тронулся. Мы замолчали и стали смотреть в окно. Через пять минут пришла проводница, проверила билеты и выдала постельное белье. От чая все отказались.
— И еще об интеллигентности, — сказал вдруг Николай Анатольевич. — А ты вот Распутина — читал? Или Суворова — читал? Или Белова?
— Не читал, — я виновато шмыгнул носом. — Не довелось
— А я — читал. И телевизор смотрю каждый день, не дурацкие ваши фильмы американские, а новости. И в политике все понимаю. И в экономике, кстати, разбираюсь. А главное — я думаю, а не существую как вы, без единой мысли.
— И о чем же это вы думаете? — спросил я.
— О жизни. О смысле жизни.
Анька недовольно поморщилась. Я разозлился на машиниста.
— А не надо думать, — сказал я ему. — Вот почему все считают, что раз интеллигентный человек — так должен о смысле жизни думать? Душа трудиться обязана, трудиться, а не думать на всякие вредные темы. Ты бы, папаша, вместо того, чтобы по всяким театрам шляться, пошел и поработал во вторую смену. И я тебя уверяю, когда ты в двенадцать ночи домой вернешься — тебе уже никакие смыслы жизни будут не нужны.
—
— Вот не надо переходить на личности! — возмутился я. — Сейчас речь о тебе идет. Думает он, понимаешь! — я усмехнулся и посмотрел на Аньку. Она кивнула. — Книжки он, понимаешь, читает. Интересно ему. Работать надо, работать! А то довели страну, смотреть тошно.
— Это кто же ее довел, позвольте узнать?
— А вот вы и довели. Думали тут про нее всякие гадости, вот и довели. А нам в ней жить.
Я повернулся к Аньке и сказал:
— Анька, курить не хочешь?
Она почесала голову, потом спросила:
— А у тебя есть?
— Есть.
Мы вышли в тамбур.
— «LM» пойдет? — спросил я.
— Потянет.
Мы закурили.
— Тебя этот чувак еще не задолбал разговорами? — спросил я.
— Так себе, — согласилась она.
— Мудак, конечно. Ладно, фигня. Волосы у тебя красивые. В Питере стриглась?
— Ага.
— Где?
— На Московском.
— Красиво, — я погладил ее по волосам. — Пушистые, как одуванчик.
Мы поцеловались.
— Что, гоним козла из купе? — спросил я.
— Давай, — согласилась лениво Аня.
Мы пошли обратно в купе. Аня села на свое место, я — рядом с ней.
— Вот чего, папаша, — я наклонился к машинисту. — Шел бы ты отсюда, забибикал ты уже своим умом и сообразительностью.
— Куда ж я пойду? — удивился он.
— В соседнее купе пройди, там все равно трое мужиков, четвертым будешь.
— Нет, да ты что?! — возмутился машинист. — Ты что мелешь?!
Я тяжело посмотрел на него, потер скулу медленно:
— Слушай, батя, шутки кончились. Я серьезно говорю: уйди в другое купе.
Мы полминуты смотрели друг на друга. Я знал, что он уйдет.
— Ну,
Он встал, взял с полки чемодан и вышел. Я запер дверь и достал из рюкзака водку и курицу. Мы быстренько выпили по пятьдесят грамм.
— Ну что? — спросил я. — Как настроение?
— Потянет, — ответила Анька.
— Анекдот хочешь?
— Давай.
— Сидит чукча на стройке, подходит к нему мусор: «Ваши, б.., документики». Чукча в ответ: «Моя не чечена, моя — чукча». Мусор: «Вот сейчас как еб.. тебя кирпичом по голове — будешь чечен». Ну, е... его, чукча встряхнулся, посмотрел внимательно на мусора и говорит: «Документики приготовим, гражданин».
Анька громко засмеялась.
— Еще по одной? — предложил я.
— Конечно.
Я налил ей сто, она выпила одним глотком. Сел рядом с ней, полез целоваться. Ох и губищи же у нее! Я стал гладить ей сиськи через блузку, Анька запыхтела. За окнами раздавалось вечное: «Стук-стук». Расстегнул Аньке блузку.
— Что ты делаешь? — спросила она. — Дай, я.
Анька сняла блузку, туфли, юбку и легла под одеяло. Я выключил свет, разделся не спеша и лег рядом с ней. Она сказала шепотом:
— Ну не надо… Ну чего ты… Мама, мама! Ну что ты
Кончили мы одновременно. Я поцеловал ее в лоб, обнял и быстро заснул.
