Борис
Вошел в квартиру — на кухне Галкина сидит за столом, читает книжку.
— Вы чего не на работе? — спросил я.
— Выходной сегодня, — улыбнулась она мягко.
Я посмотрел на нее внимательно: худенькая, рыженькая, стрижка «каре», губы тонкие, бледные, руки изящные, ноги длинные. Эх, если бы не проклятый халат, который портит все впечатление!
Странно, живу уже два месяца в одной квартире с ней — а до сих пор не обращал на нее внимания, даже имени не знаю. И добро бы коммуналка была на двадцать семей, чтоб чертова прорва соседей, физиономии и имена устанешь запоминать. Но ведь
Хотя, если подумать, зачем разговаривать с соседями? Меня люди по большей части мало интересуют: мне с ними скучно. Мне и с собой, конечно, скучно, но это уж скука знакомая, известная.
А впрочем, бог его знает, может, я и вру все. Я не силен в самоанализе.
— Выкупил билет? — спросила соседка.
— Выкупил, — согласился я. — А про что читаете?
— Про любовь.
Я кивнул и направился к себе в комнату. Зашел, закрыл за собой дверь, положил пакет в шкаф, включил радио, переоделся, достал из холодильника яблоко и съел его. По радио шел «Русский Шансон».
Я вынул из холодильника сумку с картошкой, взял еще одно яблоко и пошел на кухню. Соседка
— Яблоко будете? — я сел напротив нее. — Вчера хохлы кандидатскую защищали, шефу взятки давали фруктами.
— Спасибо, не надо, — вежливо отказалась соседка, не отрываясь от чтения.
— Да берите, не жалко, все равно пропадет, — сказал я шутливо. — Посмотрите, какое красивое: зеленое, мягкое, пушистое.
— Какое же оно пушистое? — соседка взглянула на меня равнодушно. — Оно гладкое.
— Ну, не пушистое, — согласился я. — Но все равно, гляньте: сочное, хохлятское, зеленое, как изумруд.
— Что?
— Ну не изумруд, опять соврал. Ни у шо? Шо вы думаитэ, я таперь з этим неизумрудным хохлятским яблоком пойду на привоз, шобы его там мине засолили? Да мине засмиют все!
Она взяла яблоко, надкусила осторожно и снова принялась за чтение. Я достал из тумбочки кастрюлю, придвинул поближе мусорное ведро, начал чистить картошку.
Иногда я поглядывал на соседку и улыбался. Читала она так, как читают обычно дети: запоем, погрузившись с головой в придуманный мир, забыв обо всем: о яблоке, которое она ест, о столе, на котором лежит книга, о люстре на потолке, обо мне. Будь ее воля, она так бы и сидела, жадно глотая страницу за страницей.
— Как яблоко? — спросил я.
Соседка нехотя оторвалась от книжки.
— Спасибо, понравилось.
Я поправил очки.
— Вот видите, а вы не хотели. Я же говорил: хорошее яблоко, не то, что эта картошка. Вы только посмотрите: гнилая, гадкая, черная. Где они только берут такую? Гляньте: избитая, как боксер какой-нибудь!
— Единственная вещь, к которой не могу в Питере привыкнуть — это к картошке, — сказала соседка.
— А вы сами откуда?
Соседка закрыла книжку и отодвинула к центру стола.
— Из Екатеринбурга, — сказала она вежливо.
— Да? — удивился я. — Нет, серьезно, да?
— Да. А что? — она посмотрела на меня равнодушно.
— Так я ж там жил на улице Малышева. Сто двадцать восьмой дом, второй подъезд, третий этаж, квартира справа.
Чего только не скажешь, чтобы понравиться женщине. Вырос я вовсе не в Екатеринбурге, а в Нижнем Новгороде. Ну да какая кому разница?
— Долго жил? — спросила соседка.
— Семнадцать лет, как копеечка. «Мы будем жить с тобой в маленькой хижине…» Картошка, действительно, у нас получше.
Она засмеялась:
— Хорошая песня. «На берегу этой тихой реки», — соседка о
— Конечно, — сказал я. — Совместный труд объединяет.
Потом мы чистили картошку, я выспрашивал соседку, как оказалась она в Питере (закончила здесь
— Ну, кто будет мыть посуду? — спросил я. — У меня есть трофейный «Фэри».
— Давай, я.
Она стала мыть посуду, я подавал тарелки. Потом обнял ее, поцеловал в шею, услышал: «А вот этого не надо».
— «Гуд бай, Америка, гуд», — напел я. — «Услышу ли песню, которую запомнил навсегда?»
— Нет, не надо.
А — все равно. Надо — не надо, чего говорить попусту? Увел к себе в комнату. Красивая женщина, послушная, не пытается перехватить инициативу. Целовала, обнимала… Милая, милая… Хорошо…
Я встал с кровати, взял с тумбочки пачку «LM».
— Будешь?
— Нет.
— Ну тогда и я не буду, пожалуй, — я снова лег. — Кстати, ты извини, все не мог спросить. Тебя как зовут?
— Женя. А тебя?
— Боря, — я улыбнулся. — Кстати, ты зачем меня утром про майку спросила?
— Заговорить с тобой хотела. Ты мне понравился.
— Ясно, — мне было приятно. Люблю, когда мне льстят женщины.
Женя встала с кровати:
— Ладно, пора уже на работу бежать.
Я поцеловал ее на прощание. Она оделась и ушла.
