Московские каникулы

Борис

После моста мы решили пойти в зоопарк. Я люблю животных: у них умные глаза. Но лучше всех животных — жираф. Очень уж необычная это тварь: вытягивает шею куда-то под потолок, к кормушке, достает клок сена и задумчиво жует. Рост у нас с ним был почти одинаковый, ну разве что я чуть-чуть пониже. За жирафом следовала жирафиха, пыталась вырвать у него клок сена изо рта.

— Жирафы — красивые звери, — сказала Леночка. — Они очень романтичны, на мой взгляд.

Я пощекотал Леночку за ухом:

— Нравится?

— Угу, — Леночка смотрела на киоск с шашлыками.

— Есть хочешь? — спросил  я.

— Хочу.

Мы взяли один шашлык, банку «Пэпси» и бутылку «Бочкарева». Я пил пиво, глядя на жирафов, Леночка ела шашлык и рассматривала меня.

Светило солнце, дул легкий ветерок. Радостные москвичи вели детей на встречу с природой. У площадки со слонами потерялась девочка. Перед клеткой с тигром стояла симпатичная студенточка. К шашлычникам подошла красивая брюнетка лет тридцати и купила два шашлыка. Из динамика раздавался гнусавый женский голос:

— Нашедшего коричневую женскую сумку с документами на имя Александровой Любови Евгеньевны, просьба пройти к кассам.

Я сказал весело:

— Почему всегда по громкой связи говорят гнусавые женщины? Везде: на вокзале, в зоопарке, в супермаркете — везде голос у дикторши такой, словно у нее нос зажат прищепкой.

— Не знаю, — ответила Леночка равнодушно. — Никогда не интересовалась.

— А чем ты интересуешься?

— Музыку слушаю. В основном — джаз.

— Забавно, — улыбнулся я мягко. — Я вот совсем в музыке не разбираюсь. А ты заканчивала музыкальную школу?

— Да.

— Ты играешь на пианино?

— Да.

— А я вот как-то ничем не увлекаюсь, разве что работой. Даже футбол не очень люблю. Когда я переезжал в Питер, я думал, что буду в театр ходить каждую неделю, а получилось — за семь лет сходил два раза в Эрмитаж, один раз — в Мариинку и три раза в Михайловский замок — вот и вся культурная программа. Ах, да, еще, кажется, в Петродворце на фонтанах был несколько раз. Не помню, сколько раз.

— Все в тебе хорошо, — сказала Леночка, — еще бы память точную — был бы просто гений.

— Конечно, — согласился  я. — Настоящий мужик — он уверенный должен быть, в памяти своей не сомневаться.

— Вот именно.

— Да и вообще он ни в чем не должен сомневаться. Такой, уверенный мужчина, чтобы семью содержать, достаток поддерживать, квартира, машина (хотя бы «Жигуль», но — машина). Мужик — он надежный должен быть и, главное, понятный. Непонятное — оно всегда вызывает опасение, а мужик — чего, с ним все ясно: утром он встанет, шлепанцы наденет, трусы подтянет и идет в ванну мыться. Потом позавтракает, пойдет на работу. Там восемь часов оттрубит от звонка до звонка, домой придет. Похавает, телевизор посмотрит, потом с женой спать уляжется. Ну, в выходные на рыбалку съездит. Зато надежный, как рельс: все мысли понятны, все трусы постираны, амбиций — ноль.

— Смешно, — сказала Леночка.

— А вот взять меня, — я ткнул себя в грудь. — Ну это ж ужас, хрен его знает, что я там на работе делаю: какие-то мошки, букашки, таракашки, микроскопы. Е-мое, да что же это такое, бог его знает!

— Ну уж не надо так, — сказала Леночка.

— И вот я умом понимаю, что нужно надежным быть, а — не получается. Вот вроде и стараюсь: и плечики расправлю, и грудь колесом сделаю, а все равно — не понимают. Что-то, говорят, есть в тебе непонятное, червоточина какая-то, неуютно с тобой. Вот простой мужчина понятен — с ним уютно, за него замуж охота. А с тобой — неуютно.

Я приложился к бутылке.

— Ты, говорят, только себя любишь. Да ведь вранье это! Тот-то, в старом трико, в двадцать раз себя сильнее любит, кресло свое теплое и цветной телевизор, вот что он любит. А жена для него — это коммунальное удовольствие вроде ванной и туалета.

— Мне неприятно, — сказала Леночка. — Хватит. Расскажи лучше анекдот.

— Анекдот? — я задумался. — Москва — хороший город. Вот это — анекдот.

— Почему?

Я допил пиво, выбросил бутылку в урну и повернулся к Леночке. Из динамика опять раздался гнусный голос:

— Вова Игнатьев, подойди к главному входу, твоя мама ждет тебя около кассы.

— В хорошем городе дети не теряются, — сказал  я. — Пойдем?

Мы встали, выбросили шампуры и бумажные тарелки в урну и направились к станции метро.