Александра Маринина всегда опасалась считать количество написанного, она создает детективы, но не закрывает для себя другие жанры, а среди коллег предпочитает скандинавов и итальянца Донато Карризи. Одна из главных новинок сезона — 50-й по счету роман писательницы «Другая правда». По сюжету, Анастасия Каменская помогает молодому журналисту в расследовании старого дела. «Известия» поговорили с Александрой Марининой о тяжести юбилейных цифр, феминизме и о том, как в экранизации появилась Елена Яковлева.
— Вы уже рассказывали, что роман «Другая правда» основан на реальном деле. Как оно к вам попало, и почему вы решили превратить его в роман?
— Дело однажды передал мне коллега. Со словами: «Может быть, тебе пригодится для работы» — в качестве примера, как выглядели процессуальные документы конца 1990-х. Естественно, мне стало интересно. Многих страниц в деле не оказалось, но те, что были, я внимательно прочитала. Меня зацепила ситуация с немотивированной, на первый взгляд, явкой с повинной будущего обвиняемого, а также то, что он не смог найти место захоронения жертв с первого раза.
Вопросов оказалось гораздо больше, чем ответов, но пока я размышляла над тем, как объяснить все нестыковки, мне пришло в голову, что выдуманные персонажи вполне могут заниматься тем же самым — читать неполное старое дело и пытаться понять, что же там не так. Так родилась идея книги.
— Раздражение, которое периодически испытывает Анастасия Павловна по отношению к молодому поколению в лице молодого журналиста Петра Кравченко, — сродни вашему?
— Нет, это сама Анастасия Павловна в конкретной жизненной ситуации. Во-первых, она находится в том возрасте, в котором подавляющее большинство людей, особенно женщин, становятся чуть более раздражительными. Это нормально и со временем проходит (смеется). Во-вторых, она нервничает из-за грядущего ремонта в квартире — предыдущие попытки закончились неудачей. Поэтому она, конечно, не белая и пушистая, но это лишь из-за преходящих внешних обстоятельств.
— То есть у вас нет раздражения к миллениалам?
— Совсем нет. Есть понимание, что они другие. Есть сожаление о том, что они чего-то не знают или не понимают из того, что было доступно нашему поколению. Но это никак не раздражение. Раздражение — это вообще не про меня. Я крайне редко его испытываю, и то по совсем уж физиологическим поводам — мухи летают, комары кусают. Только вот так, а на людей — нет.
— «Другая правда» — 50-й по счету ваш роман…
— О том, что он 50-й, я узнала, когда сдала книгу в издательство. Мне самой никогда не приходило в голову посчитать, сколько же я написала. Когда журналисты спрашивали (это бывает периодически), я всегда отвечала примерно. Подсчитать на самом деле несложно, я же их все помню. Сесть, составить список, поставить номера — всё просто. Но что-то меня удерживало. И вдруг гром среди ясного неба — кто-то подсчитал за меня (смеется). Но сам роман писался без давления этой цифры. Это уже потом стало и страшно, и немного неприятно.
— Почему неприятно? У Жоржа Сименона, например, про комиссара Мегрэ больше 80 книг.
— Сименон писал более интенсивно. И книги у него меньше по объему. А когда человек написал 50 достаточно объемных произведений, как я, — ясно, что ему давно уже не 30 лет.
В годы моей молодости был такой французский фильм «Последний поцелуй» с Анни Жирардо. Она играет водителя такси, которая волей случая оказывается в компании женщины 45 плюс. И та ей рассказывает о своих проблемах — о том, как, вырастив с мужем двух детей, она узнала, что он ей изменяет с юной девицей. Пассажирка показывает таксистке фото этой молодой пианистки и говорит: «Посмотри! У меня и фигура, и кожа, и волосы прекрасные. Чем она лучше меня?» На что героиня Жирардо ей отвечает: «Знаешь, моя дорогая, женщина, у которой 27-летняя дочь, никак не может быть лучше 20-летней пианистки». Вот у меня примерно те же мысли (смеется).
— Вы пишете про Анастасию Павловну уже почти 30 лет. Она сильно изменилась за эти годы?
— Она стала менее тревожной, более уверенной. Конечно, помудрела. Но в ней появились мысли, которых не было в молодости. О том, что когда-нибудь придется уходить совсем — и что же останется после тебя? Не в смысле какого-то великого наследия, а в обычном, житейском.
Она ловит себя на нежелании переезжать в новую квартиру. Думает о том, что у них с мужем нет детей, а она зачем-то вкладывает душу, силы, нервы в этот ремонт, в то, чтобы сделать красиво. А вот они с Чистяковым уйдут, и кому это будет нужно? Придут новые люди, которых всё это будет раздражать, которым всё это будет казаться старым, глупым, немодным. Это мысли, которых обычно еще нет в 30 и даже 40, но на рубеже 60 они начинают потихонечку приходить.
— В этом году исполняется и 20 лет сериалу «Каменская» — одному из главных хитов нового русского ТВ. Вы помните свои впечатления от просмотра первого сезона?
— Конечно. Юрий Павлович Мороз, режиссер, принес черновую сборку на видеокассете. Мы с мужем смотрели ее дома, и я буквально рыдала. Неужели я это придумала? Неужели теперь настоящие профессиональные актеры играют то, что родилось в моей голове? Что-то подобное до этого я испытывала только один раз — когда меня выпустили в твердом переплете в настоящем издательстве. Я держала в руках книгу и не могла поверить, что это мой текст, когда-то написанный ручкой и набитый на печатной машинке.
— А помните ощущение, когда вы увидели Елену Яковлеву в роли Каменской? Вы не раз говорили, что Анастасию Павловну писали с себя — а тут кто-то играет вас…
— К тому моменту, когда я увидела первые черновые кадры, мы с Еленой Алексеевной лично не встречались. Познакомились мы позже, когда, по-моему, был готов первый сезон. Так что именно меня она играть никак не могла.
Зато я очень хорошо помню момент, когда Андрей Ильин (актер, сыгравший роль Чистякова, мужа Каменской. — «Известия») знакомился с моим мужем. Это была съемка на Петровке. Ильин гримировался и переодевался в театральном помещении в саду «Эрмитаж», потом подошел к нам. Нас друг другу представили, и первый вопрос он задал мужу: «А что у Марины Анатольевны (настоящее имя писательницы. — «Известия») сегодня на ужин?» Мой муж мгновенно ответил: «Капустные котлеты в грибном соусе». На что Ильин сказал: «Да, теперь я понимаю, кого мне надо играть» (смеется).
— Юрий Мороз вам показывал пробы Елены Яковлевой перед тем, как утвердить?
— Задолго до всего я, Валерий Петрович Тодоровский (продюсер будущего сериала. -– «Известия») и Юрий Павлович Мороз встретились, чтобы обсудить продажу прав. Тодоровский в это время снимал «Страну глухих», поэтому говорили мы на съемочной площадке на Новом Арбате. И Валерий Петрович тогда сказал: «Знаете, кого я вижу в роли Каменской? Не поверите — Елену Яковлеву». Это было неожиданно, но идея мне понравилась. Больше к этому разговору мы не возвращались.
Потом в какой-то момент Юрий Павлович Мороз привез мне видеокассету с пробами восьми актрис. Среди них Яковлевой не было. А когда я спросила, почему, он ответил: «Она так плотно занята в театре, мы даже боимся к ней подступаться. Даже и не мечтаем». Но спустя какое-то время мне говорят: «Яковлева согласилась. И Галина Волчек разрешила». Я была совершенно счастлива. То есть самих проб я не видела, но очень любила ее как актрису.
— Уже тогда вышли «Одна на миллион»…
— Да, «Одна на миллион», а также «Черный квадрат», «Воспитание жестокости у женщин и собак» (совершенно прекрасный), «Анкор, еще анкор!» Петра Тодоровского, уже значительно позже «Спасибо за любовь!» — везде она играла гениально. Мне кажется, на тот момент я точно видела только «Интердевочку», но уже по этому фильму я знала, что Елена Алексеевна великолепная актриса.
— В Сети можно найти много воспоминаний нынешних 30-летних, которые смотрели сериал в юности. Многие девушки пишут, что Каменская стала для них ролевой моделью. Вы думали о феминизме, когда ее создавали?
— Совсем нет. Дело в том, что вся моя служебная жизнь в системе МВД проходила в мужском коллективе. Мужчин было на порядки больше, чем женщин. Пришла я туда совсем молоденькой девочкой после университета, поэтому мужского шовинизма нахлебалась досыта. И к тому моменту, когда я начала писать, эта… не хочу сказать боль — ранка, ссадинка так и не затянулась.
Поэтому мне хотелось написать персонажей, которые будут пропагандировать одну-единственную мысль: каждый человек имеет право заниматься тем, что ему нравится и хорошо получается, независимо от половой принадлежности.
Если мужчине нравится стоять у плиты, нянчить ребенка, сидеть дома, обустраивать очаг — пусть так и делает. Очень много ведь таких мужчин, которым не нравится ходить в офис в костюме, а нравится в джинсах и джемпере учить ребенка складывать конструктор «Лего», смотреть, как он умнеет, взрослеет, растет. Нравится стоять у плиты. Сколько среди шеф-поваров мужчин? Они же все начинали с готовки дома. И никому почему-то не приходит в голову показывать на них пальцем. А сколько мужчин стилистов, парикмахеров…
И существует достаточно много женщин, у которых хорошо получается выполнять традиционно мужские вещи. Вот это мне хотелось показать в книгах — каждый человек имеет право жить так, как он хочет. Если никому этим не мешает и не нарушает закон.
— Получается, всё пришло исключительно из личного опыта.
— Да, я сама не люблю заниматься домашним хозяйством. Когда нужно было, я занималась, но через силу, без удовольствия. Как только у меня появился муж, готовый снять с меня все эти хлопоты и обязанности, я с облегчением вздохнула и всё ему передала.
— В новой книге упоминается, что Анастасия Павловна любит (во всяком случае — любила) фантастику. Петр Кравченко даже удивляется, как эта «сушеная вобла» может интересоваться такой литературой. Это тоже автобиографическая деталь?
— Да, я много читала фантастики лет с 12, а особенно много с 20 до 25. Начала с того, что было широко доступно — с Артура Кларка и Айзека Азимова. Роберт Шекли появился в переводе чуть позже. Была такая книжная серия, называлась «Библиотека современной фантастики» — серенькие книжки с красным флажочком. У меня дома их не было, но я знала, где искать: брала почитать у соседей и друзей.
А потом как отрезало, и до сих пор я к фантастике не возвращаюсь. Единственная книга, которую я вновь взяла в руки уже в зрелом возрасте, были «Сами боги» Айзека Азимова. Уж больно хороша главная идея: против глупости и боги бессильны.
— Соответственно, вам вряд ли было бы интересно написать фантастический роман?
— На сегодняшний день — да, но я очень хорошо помню, как случилось с романом «Тот, кто знает». У меня брали интервью, и я с голубыми честными глазами говорила, что в рамках детектива могу сказать всё, что считаю нужным сказать и никакой другой жанр мне не интересен. А на следующее утро проснулась с мыслью: «А почему бы и не попробовать?» — и написала семейную сагу «Тот, кто знает». Сегодня я вам искренне говорю, что в фантастике не заинтересована, но завтра утром могу проснуться с совершенно другой мыслью.
— Я знаю, что вам нравится современный скандинавский детектив. А еще кого-то из коллег-детективщиков читаете?
— Донато Карризи. Я очень люблю его за то, что в книгах у него совершенно отсутствуют признаки какой-либо конкретной национальной культуры. Если в «Девушке в тумане» хотя бы упоминается, что главный герой, сыщик, когда-то работал в Риме (соответственно, можно предполагать, что действие происходит в Италии), то в «Подсказчике» страна не обозначена вообще. Имена персонажей абсолютно интернациональные — какие-то звучат по-английски, какие-то по-гречески, а иные вообще невозможно идентифицировать. Карризи умышленно стирает национальные различия и выводит на первый план общечеловеческие ситуации.
Это меня почему-то очень привлекает, хотя я очень люблю чисто национальные детективы — если они, конечно, профессионально написаны. Оттуда можно почерпнуть информацию о том, как в той или иной стране устроена правоохранительная система. У Карризи этого сделать невозможно, потому что ты понимаешь: эта страна — и нигде, и везде. Да и книги у него про другое — не про то, как работает полиция, а про то, как люди думают. Это тоже признак хорошего детектива.
Николай Корнацкий
