Яркой премьерой Транссибирского арт-фестиваля, который продолжается в Новосибирске, стало произведение классика современной музыки, одного из самых известных российских композиторов Софии Губайдулиной. Называется сочинение «Диалог: Я и Ты». Написано по заказу скрипача, художественного руководителя фестиваля Вадима Репина и исполнено им в сопровождении Новосибирского академического симфонического оркестра под руководством Андреса Мустонена. После премьеры София Асгатовна ответила на вопросы «Известий».
— Вы однажды сказали: «Помимо духовного восстановления нет никакой более серьезной причины для сочинения музыки». Как вам кажется, может ли музыка сегодня способствовать восстановлению духовности человека?
— Я думаю, что музыка — главный источник духовной жизни в современном обществе. Конечно, и поэзия, и литература, и живопись, и архитектура способствуют этому. Но музыка — самый непосредственный способ связи между материальным и духовным. Наша жизнь проистекает в пространстве между вещественностью и не-вещественностью. И музыка обладает материалом, который в наибольшей степени способствует движению в этом пространстве, обеспечивает корреспонденцию между материей и духом.
— Роль академической музыки в обществе изменилась по сравнению с временем, когда вы начинали свой творческий путь?
— Да, я чувствую изменения — как раз в сторону движения к материальности. Отношение к искусству и культуре стало более прагматичным, финансовым. Когда я начинала сочинять в раннем детстве, то чувствовала непосредственную жизнь в этом пространстве, без чего-то постороннего. Теперь же вся культурная жизнь стала настолько материальной, что мне кажется особенно важным в принципе сохранить человечеству духовное пространство, которое было в годы моей молодости.
— Считаете ли вы классическое искусство элитарным?
— Считаю. Это не всем доступно. Классика наиболее сложна для восприятия, она не рассчитана на большое количество людей. Это факт. Единственное, на что мы можем надеяться, — что на концерты будет приходить как можно больше публики, которая будет готова слушать. Но такая публика — это и есть интеллектуальная и художественная элита.
— Вы по-прежнему активно сочиняете. Каждый год у вас — премьеры. Что сегодня вас вдохновляет на композицию?
— Прежде всего природа. Пребывание среди деревьев, в поле, созерцание солнца, луны, звезд. Взаимодействие с природой для меня это очень важно.
— В молодости вы жили в столице, но тем не менее всё равно сочиняли. Тогда были другие источники вдохновения?
— Москва была окружена зеленой зоной, и я всё время питалась этой природой, когда жила в городе. Тогда еще не было такого криминального состояния экологии. Когда оно наступило, я почувствовала, что оторвана от основного источника.
— В авторской аннотации к вашему новому произведению сказано, что исходным импульсом стала книга Мартина Бубера «Я и Ты». Какой текст может сподвигнуть вас на сочинение — философский, религиозный, художественный?
— Я сейчас сочиняю ораторию, которая называется «О любви и ненависти». Там я использую сакральные тексты — из Библии, Евангелия, молитвословов. Я помню свой какой-то особый восторг, когда я создавала «Страсти по Иоанну» и «Пасху по Иоанну». Тогда я тоже имела дело с сакральными текстами, они мне наиболее близки. Кроме того, я часто обращалась к поэзии. Ближе всего мне Марина Цветаева, Райнер Мария Рильке. Этот тип чувствования, эта фантазийность меня особенно привлекают.
— Следите ли вы за тем, что происходит сейчас в академической музыке? Знакомитесь ли с творчеством молодых композиторов?
— Да, я довольно много встречаю молодых композиторов, которые показывают свои партитуры, посылают мне какие-то сочинения. Кроме того, я слышу их музыку на фестивалях, подобных транссибирскому. И я оцениваю это очень позитивно. Мне кажется, что у молодых есть большое стремление совершенно свободно развивать свою фантазию, свое слышание мира, причем в различных аспектах и направлениях. В этом плане сейчас очень благодатный период.
— Один из главных композиторов-новаторов XX века Антон Веберн говорил, что когда-нибудь его произведения будут петь хоры в детских садах. Как мы знаем, этого не случилось. Вы верите, что ваша музыка со временем станет понятной широкой аудитории?
— Классическую музыку прошлых веков тоже трудно понять. Может быть, даже труднее, чем современную. Музыка XX века оказывается более доступна, чем сочинения Жоскена Депре, Орландо Лассо или Людвига ван Бетховена. Попробуйте разобраться в этой сложнейшей субстанции!
Кстати, я заметила, что многие музыканты стараются привлечь детскую аудиторию. Однажды я приехала на репетицию своего сочинения Glorious Percussion для солистов-ударников и большого симфонического оркестра. Саймон Рэттл, который дирижировал этим сочинением, пригласил на репетицию детей — причем не из музыкальных, а из обычных школ.
— В качестве зрителей или исполнителей?
— Просто послушать репетицию. Я была удивлена. Обернулась, смотрю — много детей сидит в зале. А ведь репетиция — это сложнейший процесс. Но в итоге мы увидели совершенно потрясающий результат — конечно, с помощью музыкальных руководителей этой группы. Дети решили, что тоже могут музицировать. И через какое-то время состоялся концерт, где эти дети импровизировали. Кто пришел с трубой, кто с маленькой виолончелью, кто с какими-то дудочками...
Девочка или мальчик выходили дирижировать. И они попытались сымпровизировать что-то вроде моего сочинения. Получилась будто бы пародия, но меня это очень порадовало. Выходит, посещение репетиции дало такой творческий импульс: «А не попробовать ли нам сделать так же?» Для меня это был подарок.
— Широкая аудитория знает ваше творчество в основном по киномузыке и саундтрекам к мультфильмам. Вся страна смотрела «Маугли», «Чучело»... Как вы сегодня оцениваете то, что было вами сделано в этой сфере?
— Это был заработок, нужно было на что-то жить. Композитор в этой ситуации оказывается в роли актера. Главное лицо в кино — режиссер, и если я создаю киномузыку, то обязана считаться с тем, что не я хозяйка положения. Я должна ориентироваться на изображение, сюжет и режиссерскую трактовку. Должна этому подчиняться. Когда же я сочиняю Glorious Percussion, то сама за всё отвечаю, это моя инициатива, мое сочинение, мой ребенок.
— Но опыт работы в кинематографе как-то повлиял на ваше самостоятельное творчество?
— Безусловно. Этот опыт дал мне очень хорошую практику. Я могла плотно работать с исполнителями. Сочиняла, а на следующий день уже слышала звуковой результат. И могла выбрать любой состав музыкантов — ансамбль, оркестр...
Я старалась сочинять для большого оркестра. Причем могла поработать с ударником отдельно, с группой струнных — отдельно. Могла попросить хор. Или если, например, мне нужен детский хор — пожалуйста. Государство это оплачивало, что чрезвычайно важно. Без такой практики просто невозможно было бы двигаться дальше.
— Вы много лет живете уединенно, вдали от мегаполисов, почти как отшельник. Некоторое время назад среди музыкантов ходила легенда, что София Губайдулина включает телефон на пять минут в день. И кто успел, тот дозвонился. Это правда?
— Правда. Для сочинения музыки мне нужно достаточно много времени, чтобы сосредоточиться. Звонок отрывает меня, возвращает в материальную реальность.
— Вы до сих пор включаете телефон на пять минут?
— Я не включаю его вообще...
