В прокат выходит победитель Берлинского кинофестиваля — фильм венгерки Ильдико Эньеди "О теле и душе". Аполитичная мелодрама, поразившая жюри Берлинале, напоминает тихое советское кино времен застоя, которое, не оглядываясь вокруг, упрямо говорит о вечном
Ильдико Эньеди вошла в большое кино в конце 1980-х, на фоне крушения Берлинской стены и перекраивания европейских границ. Изысканный, но совершенно аполитичный, как будто не заметивший глобальных перемен, черно-белый "Мой XX век", ее первый фильм, в котором нашлось место Томасу Эдисону и электричеству, Отто Вейнингеру и его половым теориям, двум близняшкам и Олегу Янковскому в роли запутавшегося бородатого зоолога, удивительным образом завоевал в Канне приз за лучший дебют. Удивительным — потому что тонкость и аполитичность не всегда ценят даже в Канне, но 1989-й был годом особым. Победил на том фестивале тоже дебютант, которому личное было важнее общего: Стивен Содерберг со своей психоаналитической драмой "Секс, ложь и видео". В минималистических чувственных опытах Содерберга можно искать и истоки нового фильма Эньеди — "О теле и душе", действие которого разворачивается в условной современности на венгерском мясокомбинате (тут стоит отметить небольшую неточность — или скорее неизбежную сухость перевода: венгерское слово "test" — это, конечно, не только "тело", но и "плоть", то самое "мясо", которым занимаются персонажи фильма).
Итак, он — Эндре — работает директором бойни. Сухощавый, одинокий, сухорукий — чистый дух в царстве мертвых мышц, разрубленных туш, недвусмысленной телесности. В эту материальную стихию он вносит неземные вибрации. Разговаривая с новым сотрудником бойни, шеф спрашивает: "А как вы вообще относитесь к своим новым обязанностям?" И с откровенным сожалением выслушивает, что работнику все равно. Не ведающий чувств и жалости забойщик — худший вариант. Где кровь, там должна быть и любовь,— банальность рифмы оказывается банальностью жизненно важной.
Она — Мария — приходит на бойню инспектором по качеству. Присваивать мясу категории. Странноватая блондинка с мягким взглядом трепетной лани. Олени, кстати, снятся ей и Эндре в обязательном порядке каждую ночь: зимний лес, черные стволы, снежная земля, самка бежит, самец нагоняет — символика как таковая. Мария в поиске любви, и столкновение с сухоруким директором Эндре в рабочей столовой превращает его сначала в объект тщательного изучения, а потом — желания. Сцены столкновений в столовой Мария разыгрывает у себя на кухне с человечками из детского конструктора. Ей, как и Эндре, нужно знать, где начинается любовь — с какого взгляда, слова, прикосновения и нечаянной мысли? Эти вопросы волнуют. Любовный танец двух испуганных взрослых людей, у каждого из которых свой набор фобий, своя рутина, изображается с тактом и мягкой иронией.
В общем, понятно, почему именно "О теле и душе" получил в Берлине 2017 года главный приз. Почему Эньеди, а, скажем, не Аки Каурисмяки с его социальной, политически острой, но тоже предельно человечной лентой "По ту сторону надежды"? Эньеди, даром что она работает в стране, отличившейся своей бескомпромиссной позицией по беженцам, удалось совершенно абстрагироваться от острых социальных вопросов, ее не волнует политика и ее нерешаемые дилеммы, не трогают трагедии прошлого. Но она говорит о том, что есть в жизни каждого. О том, как событием становится личное письмо, утро перед распахнутым окном, покупка "музыки для любви" (которой оказывается песня Лоры Марлинг) в забытом месте современной цивилизации — магазине компактных дисков. Как могут убивать не бомбы даже, а телефонный звонок или случайно брошенное слово. О том, что мир хрупок, а внезапный призрак улыбки может быть ценнее любых знаков внимания. И за эту возможность отвлечься от вселенской скорби жюри самого политизированного из больших фестивалей сказало Эньеди свое "золотое" спасибо.
Российскому зрителю, по крайней мере, ровесникам главных героев Эньеди, "О теле и душе" неизбежно напомнит об обманчиво невзрачных советских мелодрамах времен застоя. Не только потому, что большая часть фильма разворачивается на вполне себе благополучном производстве, где лучшее борется с хорошим, но и невыносимой житейской скромностью, израненностью главных героев. Это и "Влюблен по собственному желанию", и другие тихие шедевры второго ряда, авторам которых удавалось нащупать нерв времени в опустошенной повседневности. Возможно, через несколько лет фильм Эньеди уже не будет производить такого острого впечатления, какое он производит в современном громокипящем, до крайности политизированном пространстве. Но сейчас именно эта неприкаянность и неуместность кажется его сильной стороной.
Make love, not war. Хотя что любовь? Она, может, и не мясо, но, безусловно, что-то кровавое.
