Для балерины Евгении Образцовой настоящее счастье — неделю не вылезать из джинсов или хотя бы день не надевать пуанты. Прима-балерина Большого театра мечтает иметь еще детей, создать свой театральный проект и опять сняться в кино. А еще осуждает иностранцев за глупые байки о России. Об этом заслуженная артистка рассказала «Известиям» накануне выхода в прокат картины «Француз» режиссера Андрея Смирнова, в котором сыграла балерину.
— По поводу «Француза» вы сказали, что работать на съемочной площадке вам было сложно. Почему?
— Еще ни разу не играла в кино столь серьезные роли с таким количеством текста. Хотя однажды у меня был опыт съемок в художественном фильме «Красотки» (режиссер Седрик Клапиш, Франция, 2005 год. — «Известия»), но всё же я не была знакома с некоторыми тонкостями кинопроцесса. Например, когда мы снимали первые сцены, все свои фразы я говорила громко, с выражением, четко проговаривая все слова.
Андрей Сергеевич Смирнов не был против, не корректировал меня, но я замечала, что остальные актеры говорили чуть ли не себе под нос. Меня очень смущало, что я говорю, как на сцене, а они нет. В результате оказалось, что мне тоже не надо было сильно стараться — если что-то пойдет не так, есть переозвучка. Хотя для меня до сих пор остается странным, почему у артистов принято говорить впроброс.
Мой основной опыт — театральный. В театре всё должно быть понятно: жест ясен, эмоция на лице читаема, а текст произнесен так, чтобы люди не переспрашивали: «Что он сказал?». Но в современном кино эти навыки оказались не так важны.
— Вам бы хотелось сняться еще?
— У каждого есть свое место. Если ты артист балета, нужно танцевать, если певец — петь. Ты актер? Учился этой профессии? Тогда ты должен играть. Но бывают исключительные случаи. Андрею Сергеевичу, например, понадобилась настоящая балерина, которая смогла бы сыграть. Если такая возможность предоставится снова, буду только рада: сниматься в кино — очень интересный опыт. Но я против того, чтобы занимать чье-то место — это нечестно. Соглашусь на новую роль, если буду понимать, что нужна именно я. Если по каким-то параметрам буду на кого-то похожа, смогу здорово кого-то изобразить, подойдут мои внешность, типаж, голос...
— В фильме ваша героиня рассказывает, что принимают ее за границей хорошо, горячо аплодируют, но она чувствует, что к русским отношение предвзятое. Это правдивый эпизод?
— Так было всегда, и сегодня ничего не изменилось. Дело не в русских артистах, а в русских людях. Я патриот, и отношение некоторых иностранцев меня неприятно удивляет. Западная публика, в особенности британцы, реально считает, что в России ходят медведи, все русские поголовно пьют водку. Меня оскорбляет, когда на каких-то банкетах спрашивают: «Почему вы не пьете водку? Вы же русская». Знали бы вы, как Андрей Сергеевич настаивал на этой моей сцене, как он за нее болел! А я всё это прекрасно и без него понимала, потому что всё сама вижу и меня это сильно раздражает.
— Но вы в силу своей тактичности не подаете вида?
— Иногда не сдерживаюсь и говорю таким людям всё, что думаю. Считаю, что неуважение, глупые вопросы и подобные высказывания лишь отражают их невежество. Не знаешь страну — промолчи, не можешь сказать ничего умного — не говори вовсе. Кира, моя героиня, об этом и рассказывает.
Я много работала в Лондоне — с 2009 года была приглашенной прима-балериной в Королевском балете Великобритании. Британцы, на мой взгляд, одни из самых сложных людей. На себе испытала, что с ними никогда нельзя быть искренней, да они и сами никогда не бывают искренними. И если тебе улыбаются, это не значит, что к тебе хорошо относятся.
— Ваша героиня в фильме курит. Курящие балерины — это норма?
— Сегодня их всё меньше и меньше, тем более что курить сейчас не везде можно. В 1957 году я, конечно, не жила, но сознательную часть своего детства провела в гримерке театра и за кулисами — моя мама тоже балерина. И скажу я вам, тогда курили все и везде: в буфете, балетных классах, чуть ли не за кулисами. Наши педагоги рассказывали, что раньше концертмейстеры курили прямо в зале. На рояле стояла пепельница, и пианист закуривал во время игры. Сейчас такое даже представить не получается.
— Один из персонажей «Француза» говорит: «Большая балерина — это всегда жуткий характер, потому что всё подчинено одной цели — каторге». У вас тоже жуткий характер?
— Да, просто ужасный! (смеется).
— В чем это проявляется?
— Постоянное моральное и физическое напряжение, ответственность, какая-то бесконечная гонка, отсутствие нормальной размеренной жизни и свободного времени — всё это в комплексе дает какой-то отпечаток нервозности, по-другому не скажешь. Это даже не характер, который дан тебе от природы и не меняется. Именно профессия накладывает свою печать.
Мы с вами общаемся, я думаю выпить кофе, а внутри паника — уже через час на репетиции мне надо выдать такое, что я сама не знаю, как это выдам! В голове всегда вертится: должна, должна... Не могу себе позволить отдохнуть, нет возможности расслабиться, на сцене передо мной тысячи глаз.
— Это вы имели в виду, когда сказали, что хотели бы для своих дочек менее физически и психологически травматичную профессию?
— Совершенно верно. Этого всего не хочу. Конечно, мы не можем решать за наших детей — если у них появится сильное желание, я не буду им препятствовать. Но как мама я бы не хотела, чтобы мои девочки занимались этой профессией — она очень и очень сложная для женщины. При всей ее красоте, с виду невесомости и легкости, это камень, который ты каждый день тащишь. Я очень сильно устала от балета, поэтому мне было безумно интересно сняться в кино.
— Но ведь балетная профессия тоже дает много плюсов? Одни путешествия чего стоят.
— Да, мировая сцена открывает огромные возможности путешествовать, смотреть мир. Мне безумно интересно ездить, но и от этого я тоже устала. Хочется сменить род занятий кардинально! Хотя бы на время. Таким вариантом для меня стало кино: вроде как отдохнула от балета, но не закончила интересную творческую деятельность.
— Чувствую, что кино вас манит гораздо сильнее, чем было сказано.
— Ну, во всяком случае, не надо ноги мучить. Мучается что-то другое — это серьезная психологическая работа, нервное напряжение и ответственность. И всё же поверьте мне как прима-балерине Большого театра: тяжелее балета нет работы. Знаете, что такое для меня отдых? Когда хотя бы неделю можно не вылезать из джинсов, хотя бы день не надевать пуанты… Это такое счастье!
— Вы снялись в большом кино, запустили свой бренд балетной одежды, что дальше?
— Есть у меня одна идея. Хотелось бы создать микс балета (в широком понимании пластического искусства), смешанного с искусством драматическим: повествованием, может быть, даже пением, с интересной музыкой, понятной большинству зрителей. На мой взгляд, хорошо подошел бы джаз или джазовая обработка классики...
— Так в чем же дело?
— Это большая история. Одного моего творческого желания недостаточно. Нужны организаторские способности, люди, которые с этим помогут. Я сейчас продумываю все детали.
— Сезон в Большом театре вы открыли балетом «Онегин». На входе в театр был замечен ваш муж, скульптор Андрей Коробцов с букетом розовых роз, которые потом вынесли на сцену. Он смотрит каждое ваше представление?
— Да, и можно по пальцам перечесть спектакли, на которых его не было. Всего раза два или три — только когда устанавливал какой-нибудь памятник. Самая моя большая поддержка — он и моя мама. Но она живет в Петербурге, часто помогает с детьми и не всегда бывает на спектаклях, а Андрей — всегда.
— Кстати, о детях. Меня искренне радует отношение к материнству современных балерин. Спокойно уходят в декрет, потом без проблем возвращаются. Сейчас это сделать легче, чем во времена Майи Плисецкой, которой пришлось поступиться материнством?
— Думаю, Плисецкая в этом плане индивидуальна — никто не смог бы ей запретить, если бы она захотела. Недавно мне довелось познакомиться с Эммой Липпой, легендарной пианисткой, сейчас уже преклонных лет. Много интересного из жизни артистов удалось узнать от нее, она знала каждого, с кем работала. Эмма была личным концертмейстером Майи Плисецкой и уверяла, что Майя в принципе не любила детей и никогда всерьез не думала о материнстве: сцена была для нее безусловным приоритетом.
Балерины ее времени решались на детей. Но времена — да, были посложнее. Считалось, что, уходя на год, ты можешь потерять свою позицию. Сейчас, если ты уходишь, тебя легко заменить, но так же легко ты можешь и вернуться — достаточно обрести ту же форму. Всё решаемо. У меня есть дети, но я чокнутая мать — всё равно пойду танцевать. Вот, аж стих получился!
А есть те, кто, родив, понимают, что теперь их мир возле колыбели. Это даже хорошо — нормальная мама должна быть со своим ребенком. Для меня в свое время была большая дилемма в связи с этим. Я оказалась чокнутой, но меня всё же тянет к моим детям, значит, я не конченая (смеется).
— Вам повезло — сразу двойня получилась. Наверное, вы на этом не остановитесь?
— Не остановлюсь, хочу еще детей. Надеюсь, что получится. Мои педагоги были для меня лучшими учителями в этом плане. Почти все они были бездетны, но ни от одной из них я не слышала, как это здорово и что профессия того стоила. Зато все они хотя бы раз мне сказали: «Как жаль, что мне не к кому вернуться домой после репетиции. Ты молодая, пойдешь веселиться, гулять, искать свое счастье, а у меня муж умер, детей нет, дома собака...». От этого веяло такой безысходностью, что я уже с тех лет понимала: главное — не повторить их судьбу.
Наталья Васильева
