Живопись Айвазовского побила мировой рекорд по стоимости, но многие русские художники по-прежнему недооценены на Западе, а спрос на советское искусство за последние годы сильно вырос. Об этом «Известиям» рассказал глава департамента русского искусства Sotheby's после онлайн-торгов, на которых картина великого мариниста «Неаполитанский залив» была продана за 2,3 млн фунтов.
— Как вы оцениваете результаты русских торгов Sotheby’s?
— Мы очень довольны. Прежде мы только два раза продавали русское искусство онлайн, но это были нонконформисты — определенный сегмент, востребованный на Западе. И вот в первый раз наши главные торги прошли через интернет.
Интересно, что среди покупателей — не только постоянные клиенты, но и много новых. Их примерно 20%. Для русских торгов это редкость. Еще интересно, что 30% участников были в возрасте 40 лет или моложе — думаю, новый формат привлекает новое поколение.
— На этих торгах было представлено два полотна Айвазовского, одно из которых — «Неаполитанский залив» — стало топ-лотом. И оба ушли с существенным превышением эстимейта. Как вы это объясняете?
— Айвазовский остается, наверное, самым популярным русским художником XIX века, и если смотреть наши торги за последние пять лет, он почти всегда продается с превышением эстимейта.
Однако я лично не ожидал, что обе работы так хорошо уйдут (вторая работа «Проходящий корабль лунной ночью» ушла с молотка за 435 тыс. фунтов при оценке в 150–200 тыс. — «Известия»). Конечно, они исключительно красивые, в хорошем состоянии. Одна была на аукционе больше 10 лет назад, другая и вовсе новая для рынка — она хранилась в одной коллекции больше 100 лет.
— Когда только были объявлены эстимейты на эти торги, «Известия» отметили, что оценка топового лота достаточно осторожная: от 800 тыс. до 1,2 млн фунтов для двухметрового полотна Айвазовского — это довольно мало. Результат подтверждает наши соображения. Почему Sotheby’s не выставил его дороже?
— Действительно, нынешним продавцом эта работа была куплена больше 10 лет назад в Швейцарии и стоила тогда, по-моему, 2 млн швейцарских франков. Наш эстимейт был ниже цены прошлой продажи. Но клиент на это согласился, потому что такие оценки больше привлекают покупателя.
— Следовательно, влияния пандемии здесь не было?
— Мы с продавцом этой работы договорились обо всем еще до того, как случился кризис и было решено перейти в онлайн-формат. Но это оказалось правильной стратегией. И для русских торгов такое особенно хорошо работает. Коллекционеры видят, что оценка явно ниже, чем вещь должна стоить, и это вызывает интерес. Но когда начинают идти ставки, люди забывают, какой была первичная оценка — им очень хочется получить-таки понравившееся произведение. Особенно когда есть конкуренция. Это своего рода игра, возникает азарт.
Кстати, если посмотреть не только топовые лоты, у нас были превышения эстимейта в 10 раз. Такие результаты показало искусство советского периода: Стожаров, Обросов. Еще лет 10 назад из живописи СССР мы продавали в основном нонконформистов, сейчас же мы видим, что интерес вызывают самые разные направления этого периода, а цены — выросли. Но, на мой взгляд, до сих пор много русских художников, которые недооценены.
— Какой результат для вас стал главным сюрпризом?
— Наверное, все-таки результат топ-лота: на данный момент это самая дорогая картина в истории, которая когда-либо была продана на онлайн-торгах. До этого рекорд был сделан в Нью-Йорке. Произведение Джорджо Моранди с эстимейтом $1–1,5 млн ушло за $1,58 млн. Но рынок импрессионистов и модернистов — международный, там есть покупатели со всего мира. А русское искусство покупают все-таки в большей степени те, кто из вашей страны или как-то связан с ней. Следовательно, рынок меньше. Поэтому я не ожидал, что здесь будет побит мировой рекорд.
— Можно ли сказать, что русские покупатели, даже несмотря на ситуацию, которая сейчас разворачивается в нашей стране и в мире, активности не снижают, а, может быть, даже наращивают?
— Да, но это не только на нашем рынке. Мы перевели большинство наших аукционов в режим онлайн. В этом году у нас прошло 85 отдельных торгов через интернет, и на них было продано искусства на $145 млн. Это значительное превышение по сравнению с онлайн-продажами в прошлом году. Действительно, люди охотно покупают. Я думаю, дело в том, что они сидят дома, у них больше времени, скучно, хочется чем-то себя порадовать. Наверное, влияет и то, что многие стремятся вложить деньги в альтернативные активы.
— В целом аукционный бизнес из-за пандемии теряет или, наоборот, приобретает?
— Если судить по сегменту русской живописи, то общий результат, конечно, ниже, чем обычно. В прошлом году за двое торгов, которые у нас прошли в июне и ноябре, было выручено суммарно около 20 млн, в этот раз — за одни торги — 5,6 млн. Но дело не в том, что хуже покупают — здесь как раз всё хорошо. Просто было гораздо сложнее найти вещи на аукцион и вовремя их доставить к нам: мало самолетов, грузовики по Европе тоже не ездили.
— Когда в 2008 году в мире случился ипотечный кризис, рынок сильно просел во всех странах, включая Россию. Но в течение нескольких лет цены восстановились. Потом у нас начался кризис 2014–2015 годов, опять снизивший планку. И опять все вернулось к прежнему уровню. По вашей оценке, сейчас рынок сильно просядет из-за нынешней ситуации?
— Сейчас совсем другая ситуация, чем была, допустим, в 2014 году. Я бы сказал, что произошла перестройка рынка, а не падение. Люди стали более избирательно покупать. Не думаю, что эти два полотна Айвазовского были бы проданы дороже, если бы нынешний кризис не случился. Торги показали, что рынок русского искусства жив, он в хорошем состоянии, коллекционеры готовы платить высокую цену за хорошие вещи.
— Проще говоря, цены на Айвазовского всё равно будут расти и в долгосрочной перспективе это выгодное вложение?
— Предсказать, что будет через 10 лет в России и в мире, очень сложно. По логике, да, цены должны расти. Существует ограниченный запас шедевров, которые долгое время не попадали на аукционы. Но появляется новое поколение, которое хочет коллекционировать, и часто начинают как раз с более традиционных вещей — Айвазовский, Шишкин и так далее. Поэтому, я думаю, здесь по-прежнему большой потенциал.
— Каждый год на ваших аукционах продается несколько полотен Айвазовского. Почему его работ на рынке так много?
— Айвазовский очень много писал и еще при жизни был настолько популярен, что люди со всего мира охотно его покупали. Много его вещей в США, Европе. Это нетипичный для нас пример.
Думаю, можно найти еще больше работ, чем сейчас есть на рынке. Это мне лично очень нравится в русском искусстве: здесь постоянно случаются находки. Это или вещи, которые были вовсе неизвестны, или работы, считавшиеся утраченными — знакомые исследователям только по дореволюционной литературе и, может быть, черно-белой фотографии в каком-нибудь старом журнале.
С импрессионистами и модернистами такое бывает куда реже. Их произведения отслеживались, выставлялись, они есть в каталогах.
— Можно ли сказать, что советскую живопись сейчас покупают охотнее, чем раньше?
— Думаю, да. И в России, и на Западе произошла переоценка этого искусства. В 1990-е на рынке было довольно много соцреализма. Галереи в Лондоне успешно продавали официальное советское искусство. После распада СССР это было интересно как раз западным коллекционерам, а русским клиентам — не очень. Теперь и в России его активно покупают. Хотя за рубежом не все понимают, что ценятся вовсе не портреты Ленина и Сталина, а иное. Например, те же пейзажи Стожарова.
— Интерес к советскому искусству связан с ностальгией или с объективными художественными качествами этих работ?
— И то и другое. В том, что мы продаем, есть несомненные художественные достоинства, и покупателям это важно. Но элемент ностальгии все-таки присутствует — это видно по тому, какие сюжеты продаются. У нас была работа Стожарова два года назад — с видом Ростова Великого. Клиент, который ее купил, сказал: «О, я помню, мы туда ездили на отдых».
— Вы родились в Швейцарии. Почему решили заняться именно русским искусством?
— Это получилось случайно. По первому образованию я политолог. В начале 2000-х я год жил в Санкт-Петербурге, потом еще несколько лет — в Москве. В обоих городах я ходил по музеям и открыл для себя очень многое. Потом выучил русский язык, начал стажироваться в Sotheby's. Так всё началось. Но чем больше ты знаешь, тем интереснее это всё становится, поэтому сейчас я уже представить себя не могу без русского искусства.
— Когда вы приезжаете в Россию, в какой музей и к каким произведениям идете в первую очередь?
— Когда я приезжаю в Москву, каждый раз стараюсь попасть в Третьяковскую галерею. Всегда посещаю зал Врубеля, а в зале Серова смотрю «Девочку с персиками» — это, мне кажется, любимая работа практически всех людей, которых я знаю. И, конечно, хожу по временным экспозициям. Выставочная деятельность в России сейчас на таком высоком уровне, что ничего не хочется пропускать. Я сейчас смотрю на книжную полку моего дома, уставленную каталогами: Серов, Айвазовский, Левитан, Серебрякова, Верещагин — это всё третьяковские выставки последнего времени. А на выставке Поленова я был даже дважды.
По работе я 5–6 раз в год приезжаю в Россию, в основном в Москву, потому что у нас там офис. Но свой прошлый отпуск я тоже решил провести в России — сначала был в Москве, потом поехал на север: Ростов Великий, Ярославль, Вологда... Поразительно, что даже в маленьких провинциальных музеях у вас можно увидеть что-то очень интересное — например, коллекцию авангарда в Ростове Великом. В России ты всегда можешь открыть для себя что-то новое, известное тебе только по каталогам. Три часа от Москвы, и ты находишь в маленьком городе какой-то шедевр. Моя мечта — три месяца путешествовать по России и посещать все маленькие музеи.
Сергей Уваров
