Владимир Владимирович Набоков был не только замечательным писателем, но и прекрасным литературоведом, и даже литературным критиком. Он имел совершенно определённые предпочтения, порой крайне индивидуальные — к примеру, считал Достоевского посредственным писателем, который мог бы быть великим драматургом. А пантеон великих Набоков представлял так:
Набоков в 1973 году
1) Пушкин. Александра Сергеевича писатель считал «величайшим поэтом после Шекспира». Набоков считал, что «русские знают, что понятия «родина» и «Пушкин» неразделимы и быть русским — значит любить Пушкина».
Набоков фактически открыл англоговорящей публике творчество поэта: он перевел такие сочинения Пушкина, как: стихотворение «Памятник», трагедии «Пир во время чумы», «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», а главное — роман в стихах «Евгений Онегин». Позднее Набоков рассуждал: «Меня будут помнить благодаря «Лолите» и моему труду о «Евгении Онегине». Завершенный в 1964 году перевод пушкинского текста он сопроводил комментариями и предисловием на более чем 2500 страниц.
2) Гоголь. Николая Васильевича Набоков считал «самым необычным поэтом и прозаиком, каких когда-либо рождала Россия». «Когда мне кто-нибудь говорит, что Гоголь «юморист», я сразу понимаю, что человек этот не слишком разбирается в литературе. Если бы Пушкин дожил до «Шинели» и «Мертвых душ», он бы, несомненно, понял, что Гоголь нечто большее, чем поставщик «настоящей веселости», — записал он в своих «Лекциях по русской литературе».
Развитие сюжета известной «Шинели» Набоков описывал так: «Бормотание, бормотание, лирический всплеск, бормотание, лирический всплеск, бормотание, лирический всплеск, бормотание, фантастическая кульминация, бормотание, бормотание и возвращение в хаос, из которого все возникло». Своим американским студентам писатель говорил, что, для того чтобы прочесть Гоголя, необходима «каторжная работа по изучению русского языка». «Его произведения, как и всякая великая литература, — это феномен языка, а не идей».
3) Толстой. Набоков говорил: «Толстой — непревзойденный русский прозаик. Оставляя в стороне его предшественников Пушкина и Лермонтова, всех великих русских писателей можно выстроить в такой последовательности: первый — Толстой, второй — Гоголь, третий — Чехов, четвертый — Тургенев. <...> Читая Тургенева, вы знаете, что это — Тургенев. Толстого вы читаете потому, что просто не можете остановиться».
Для него творчество Толстого обладало могучей хищной силой, оригинальностью и общечеловеческим смыслом. Но стиль писателя был «на редкость громоздким и тяжеловесным оружием», в котором просачивались свежие детали и живописные мазки для передачи естества жизни.
4) Чехов. Владимир Владимирович Набоков считал, что Чехов «писал печальные книги для веселых людей». Юмор писателя был специфически чеховским — «мир для него смешон и печален одновременно», а все рассказы — «это непрерывное спотыкание, но спотыкается в них человек, заглядевшийся на звезды. Он всегда несчастен и делает несчастными других; любит не ближних, не тех, кто рядом, а дальних. Страдания негров в чужой стране, китайского кули, уральского рабочего вызывают у него больше сердечных мук, чем неудачи соседа или несчастья жены. Чехов извлекал особое писательское наслаждение из фиксации мельчайших разновидностей этого довоенного, дореволюционного типа русских интеллигентов. Такие люди могли мечтать, но не могли править».
5) Тургенев. Набоков говорил, что Тургенев «всегда излишне прямолинеен и недвусмыслен, он не оставляет никакой поживы для читательской интуиции, выдвигает предположение, чтобы тут же скучно и нудно объяснить, что именно он имел в виду». В то же время он называл Тургенева первым из русских писателей, «заметивших игру ломаного солнечного света и светотени при появлении людей».
Его размеренная проза «густа как масло» и хорошо приспособлена для передачи плавных движений. Поэтому образцы тургеневской прозы «больше напоминают акварели, нежели сочные, ослепительные фламандские портреты из галереи гоголевских персонажей». Неудачным произведением Тургенева лектор считал роман «Накануне», а лучшим — «Отцы и дети», один из мощнейших романов XIX века.
Талант Максима Горького не имел для Набокова «никакой ценности», а Бунина он назвал «старой тощей черепахой». Прозу Лермонтова Набоков окрестил «далёкой от изящества, сухой и однообразной», а Пастернак, по его мнению, «плоховато он знает русский язык, неумело выражает свою мысль». Такие вот у Владимира Владимировича были нетривиальные предпочтения.
