Дэвид Копперфильд страдал от социальной тревожности, тексты Диккенса — готовые сценарии для немого кино, а компьютерной графикой зрителя уже не удивить. Об этом «Известиям» рассказал британский режиссер, номинант на «Оскар», создатель нашумевшей картины «Смерть Сталина» Армандо Ианнуччи в преддверии онлайн-премьеры своего нового проекта — хулиганской экранизации «Истории Дэвида Копперфильда». Мальчика Дэвида играет известный по «Миллионеру из трущоб» британский индиец Дев Патель, которому уже 30 лет, а остальные роли розданы таким звездам, как Хью Лори, Тильда Суинтон и Бен Уишоу.
— Кажется, для такого режиссера, как вы, выбор «Истории Дэвида Копперфильда» для экранизации не самый очевидный. Так почему вы за него взялись?
— Хотя бы потому, что Диккенс — мой любимый писатель лет с 12, всегда им был и остается. Меня поражает, как ему удается говорить о самых сложных социальных, а иногда и философских вопросах и при этом быть невероятно увлекательным. Лет десять назад я перечитал «Дэвида Копперфильда» и был поражен, насколько это современно написано. Он начинается с того, как маленький Дэвид изучает формы, слова, лица, пытается понять, какой у них смысл, как они связаны друг с другом. Это же абсолютно точное и актуальное описание того, что сегодня называют социальной тревожностью!
Всё ли я делаю правильно? Что думают обо мне мои друзья? Нужно ли мне поменять себя, чтобы те, кто вокруг меня, были удовлетворены мной? Ну это же всё современный контекст, об этом сейчас только и говорят! А взять подробное изложение обстоятельств умственного помешательства мистера Дика, которого у меня Хью Лори играет. А совершенно не потерявшее свежести описание того, как в большом городе богатые живут бок о бок с бедными, практически без дистанции. Когда я всё это читал, я сразу очень живо представил, как можно об этом рассказать сегодня.
— Но постановки по этому роману делались уже не раз.
— Я точно понимал, что не буду делать еще одну традиционную костюмную драму, это бессмысленно. Нет, это должно было быть совершенно новое прочтение. Этот фильм будет смотреть сегодняшний зритель, и он просто не обратит внимание на нафталиновую сказочку по мотивам романа. В общем, поставить фильм по Диккенсу для меня было самым естественным делом, мне даже странно, что кого-то это может удивлять.
— Роман большой, и сегодня чаще всего в таких случаях предпочитают форму сериала. Да и вы не раз работали в этом формате. Почему все-таки выбрали полный метр?
— Я хотел, чтобы у зрителя перед глазами пронеслась вся жизнь Копперфильда и тех, кто его окружал. Единственная возможность для такого абсолютного, непрерывного погружения — полнометражная картина. Ее нельзя разбить на эпизоды. Вот это было, конечно, серьезным вызовом, потому что в книге больше 800 страниц. И она как раз построена по эпизодам. Мне же нужно было создать из всего этого нечто цельное, единое. Я оттолкнулся от того, что Копперфильд долго искал себя, чтобы в итоге понять, что он писатель. И вот он пишет историю своей жизни как автор, его «биография» — это его произведение, где он один из персонажей.
— Вы сильно изменили сюжет, особенно это касается возраста Дэвида, который из мальчика у вас превратился во взрослого. Насколько правомерны такие вмешательства в классику?
— С самого начала я понимал, что не стоит слишком привязываться к сюжету. Но нужно более чем бережно относиться к духу романа, к его языку, изобретательности, юмору. И сделать так, чтобы история постоянно двигалась, разрасталась. Я подумал, что правильнее всего это сделать через Копперфильда: он начинает вспоминать прошлое, воскрешать всё новые его подробности, домысливать то, что память не сохранила. Мы чувствуем его любопытство и наблюдательность, выхватываем вместе с ним какие-то детали
В то же время у памяти есть особое свойство: она меняет действительность. Так, реальные исторические обстоятельства того времени — это грязь, нищета, картина довольно мрачная. Но в памяти Копперфильда всё наполнено солнечным светом и подано оптимистично. В общем, и в романе маленький и взрослый Дэвид всегда рядом, словно один ведет другого за руку. Я просто, скажем так, через киноязык позволил им встретиться чуть раньше, чем в книге. Диккенс ведь писал очень визуально, как мы бы сегодня сказали — кинематографично.
Сергей Эйзенштейн считал, что это практически готовые сценарии. Там прописано, где стоял персонаж, куда он пошел, что было рядом и какие эмоции можно было рассмотреть на его лице. На самом деле это даже почти сценарий немого кино, потому что многое дано через пластику, мы не читаем, а смотрим его роман. Эйзенштейн был абсолютно прав.
— Вы усиливаете эту аналогию, потому что в вашем фильме на стенах иногда возникают такие «немые фильмы» в виде оживших картин, например.
— Да, эти визуализированные воспоминания действуют гораздо сильнее, чем компьютерная графика. Люди привыкли к ней и уже не удивляются. А таким образом я создаю более сильный эффект присутствия. Аудитория должна постоянно удивляться, но при этом это должны быть какие-то очевидные и понятные вещи. Например, метафору «дом-корабль» я решаю так, что семья действительно живет внутри корабля на суше, и всем персонажам кажется, что это нормально.
Всё это — чтобы разрушить привычную грамматику рассказывания истории, заставить зрителя подпрыгнуть в кресле. Дэвид не только рассказывает свою жизнь — он развлекает нас, это можно передать средствами кино. Реальное и фантастическое сливаются в его рассказе.
— Ваш фильм «Смерть Сталина» вызвал в России скандал. Не боитесь повторения с новой лентой? Она ведь получилась тоже хулиганской — по отношению к первоисточнику.
— В Британии и других странах реакция исключительно благожелательная. Пожалуй, так ни один мой фильм еще не принимали. Мне говорили, что если даже поначалу фильм кажется странным, то к концу просмотра это ощущение пропадает.
— А зачем позвали индийца на главную роль?
— Ну, здесь вообще много намеренной провокации. Кастинг начался с Дева Пателя. Он для меня воплощал все главные черты Копперфильда. В нем есть боль, трагедия, харизма, любовь, он доверчивый и смешной, энергичный. И идеально вписывается в эстетику слэпстик-комедии в стиле немого кино. Когда я выбрал Дева, я решил, что и остальных актеров буду рассматривать не по внешнему сходству с персонажем, а именно по идеальному соответствию самой роли. Мне кажется, и зрителю так было в итоге проще, потому что история Диккенса в итоге подана так, чтобы найти соответствия в любой эпохе — и в любой жизни.
— При этом другие актеры у вас играют в гротескной манере, а Патель — в реалистической! Почему?
— Потому что он наблюдатель. Его привлекает всё эксцентричное, и мы видим всё его глазами. Вокруг него вихрь событий и личностей, и он старается со всеми ими вступить в какое-то взаимодействие.
— Какое самое трудное препятствие при экранизации классики?
— Пожалуй, необходимость из многостраничного повествования выбрать эпизоды, складывающиеся в фильм с началом, серединой и концом. А еще на монтаже приходится повозиться. Такого рода фильм может существовать только в том случае, если напряжение не только не спадает ни на секунду, но нарастает от сцены к сцене.
Сергей Сычев
