День перед операцией у меня всегда проходит нервно, зло и сердито. Волнуюсь сверх меры.
В четверг, 4 марта, до трёх часов провёл дома, а потом поехал в офис.
Пообедал. Теперь небольшой перекус в шесть вечера, а потом есть ничего нельзя. Перед операцией есть ничего нельзя.
С Маратом Рауфовичем отвечал на оперативные письма. Старался писать всем по-особому. Хотел, чтобы фразы выходили добрыми, нежными и благородными. Вот, думал, прочтёт человек, и поднимется у него настроение. Это моё правило: когда тебе плохо, найди того, кому ещё хуже, и помоги, — тебе станет лучше.
Часа два слушал «Клабхаус». Пока всё ещё интересно. Меня многие уже там знают, публика-то одна и та же. Постоянных слушателей — две-три тысячи, не больше. На самом деле это очень мало, тем более, если учитывать, сколько организаторы «Клабхауса» в России потратили сил, энергии и денег на его продвижение.
Из этой площадки можно сформировать потрясающее действо. Слушатель будет улавливать рождение мысли, чувствовать, как она рождается, ощущать, как возникают возражения (или согласия), как формулируется та или иная мысль.
А ещё «Клабхаус» — это прекрасное место для того, чтобы люди могли выпустить пар, поговорить о том, что наболело.
В «Клабхаусе» практически нет идиотов. Открытое хамство и странные розыгрыши отсутствуют. Нет того, что меня так раздражает в интернете. Объяснение простое: участвовать в разговоре пока могут только обладатели устройств Apple. А это само по себе отрезает огромное количество школьников, бездельников и приколистов.
Мне «Клабхаус» интересен ещё тем, что люди там говорят ровно, спокойно, достойно, увлекательно и аргументированно. А главное — они слушают друг друга.
В сообществе «Клабхауса» особая подчёркнутая вежливость. Именно такую атмосферу мне хотелось бы создать в курсе «Учимся говорить публично».
Из офиса до дома меня привёз Николай Сергеевич. Посмотрел на часы: полпервого ночи. Сейчас соберу всё необходимое для госпитализации и попытаюсь уснуть. Утром за мной заедет Марат Рауфович и отвезёт на операцию.
5 марта — день операции. В отделении меня встретили как родного. Медсёстры, санитарки, врачи-ординаторы — все меня хорошо знают и замечательно ко мне относятся.
Через два часа после операции, когда я немного отошёл от наркоза, ко мне в палату зашёл профессор. И он радостно сообщил:
— Работайте, создавайте, действуйте и радуйтесь! У вас всё пока хорошо. Через три-четыре месяца надо провериться.
Современная медицина меня удивляет и восхищает. Раньше такие операции делали полостными. Серьёзный разрез, удаление всего лишнего, затем зашить, три-четыре дня побыть в послеоперационной палате, наблюдение, снятие швов… Сейчас врачи обходятся без всего этого. Техника!
В четыре часа дня меня отпустили из больницы. Я уговорил Марата Рауфовича поехать в «Ноев ковчег» и там славно пообедать. Есть хочу до безумия.
Странно (наверное, потому, что в палате был телевизор), но я сегодня размышлял на тему телевизионных новостей.
Телевизионщики их делают скверно. Телевидение конкурировать с интернетом и радио по скорости передачи новостей не в состоянии. А вот по способу подачи телевидение могло бы выигрывать. Только нужно научиться делать новости так, чтобы хотелось их смотреть и слушать, при этом не раздражаться.
Общий недостаток информационного вещания: каждый выпуск телевизионщики делают так, будто это последний выпуск в их жизни.
Новостями они не делятся (не рассказывают, не повествуют, не показывают). Они их прокрикивают.
Такое ощущение, что авторов репортажей дней 30 держат взаперти и не позволяют произносить ни слова. А потом, наконец-таки, выпускают и позволяют говорить только две минуты. При этом сообщают, что вместить надо текста на четыре минуты. И при этом добавляют: «Микрофон не работает. Чтобы вас услышали, надо кричать».
Репортёры начинают тараторить, не допуская микропауз, чтобы человек мог осмыслить то, что он слышит. Они кричат так, будто все мы глухие. В результате через три минуты у зрителей появляется усталость, перегруз, им хочется выключить звук.
Выпуск новостей на телевидении, как мне кажется, необходимо рассматривать не как живую газету, а как хорошее документальное кино со своей идеей, развитием сюжета, ассоциациями, общим стилевым оформлением по линии музыки, монтажа и режиссёрского решения тех или иных эпизодов.
Вроде, технических возможностей становится всё больше и больше, а новости смотреть всё сложнее и сложнее. Новости раздражают. Они раздражают сами по себе, а ещё и раздражают тем, как их преподносят.
Если бы я стал большим теленачальником, то попросил бы журналистов монтировать материал так, будто речевое сопровождение не требуется, — всё должно быть понятно и без слов. И хорошо бы выпустить приказ: с такого-то дня всех журналистов обязываем говорить спокойно и ровно, рассказывать, а не кричать, делиться с телезрителями, а не стращать, пугать и угрожать.
И 4-го марта, и 5-го (день особый — смерть Сталина; тиран умер, но дело его живёт) внимательно смотрел список новых читателей онлайн-книги «Курить, чтобы бросить!» и фотографии новых учеников по «СОЛО на клавиатуре».
Ваш Владимир Владимирович Шахиджанян
P.S. Как и почему возникают в голове те или иные ассоциации, понять невозможно.
В своё время я дружил с Сергеем Михайловичем Булавиным. Мы познакомились с ним, если я не ошибаюсь, в 1991 году. Мне был 51 год, а ему на 25 лет меньше.
Познакомились на одном из музыкальных вечеров, в котором он принимал участие в качестве исполнителя. По-моему, он играл Шопена и Листа. Своей игрой, манерой поведения, артистизмом, обаянием он поражал слушателей.
Оказалось, что Сергей Михайлович — ученик Виктора Карповича Мержанова, знаменитого пианиста, с которым меня когда-то знакомил Павел Алексеевич Серебряков. Виктор Карпович отзывался о своём ученике в восторженных тонах, хотя восторженность для Мержанова была не характерна.
— Булавин умён, трудолюбив, артистичен, блестяще владеет техникой. Его трактовка любых произведений всегда оригинальна и оправданна.
Я уговорил Сергея Михайловича подать заявку для участия в Международном конкурсе им. Чайковского, который планировалось провести в Москве в 1993 году.
Требовалось собрать документы, характеристики, справки. С этим справились. Понадобилась кругленькая сумма в долларах, которую необходимо было внести каждому участнику конкурса. А денег не было. Но, к счастью, нашёлся спонсор — он безвозмездно предоставил требуемую сумму.
В газетах «Московский комсомолец», «Вечерняя Москва» и других появились интересные статьи о Сергее Булавине. Лучше всех о нём написал молодой критик, мой студент Сергей Парамонов.
И за три дня до окончания подачи всех документов Сергей Михайлович Булавин вдруг решил с дистанции сойти. Я, конечно, огорчился, обиделся и разозлился.
В дни перед операцией я почему-то решил поинтересоваться, где он сейчас, Сергей Михайлович, чем занимается: концертирует, преподаёт или ушёл, как мне говорили, в журналистику?
Увы, ни концертирует, не преподаёт и не ушёл в журналистику. Полтора года назад он, оказывается, умер.
Жаль.
Если у тебя проблема — попробуй её решить. Не можешь её решить — тогда не делай из этого проблемы.
Будда
