Архивный текст 2009 года
«Хороший вопрос! Я ждал его!»
(Камиль, «День радио»).
С одинаковым успехом, на мой взгляд, его можно задавать политику и сантехнику, танкисту и она… иллюзионисту.
«Лодка», Анри Кросс, 1899
Большинство людей в нашем смешном мире могут ощутить свою нужность и полезность только в момент острой необходимости в их профессиональных навыках (это о сантехнике) и в негасимом желании толпы, паствы, электората набить кому-нибудь морду (это о политиках). Частенько о всеобщей нужности и незаменимости очередной «прорехи на человечестве» говорят на её похоронах. Прореха ещё не успела договориться с Петром-ключником о безвизовом посещении райских чертогов, а снизу такой плач по безвременно усопшему поднимается, такую пустоту во Вселенной обнаруживают селебранты, что прореха новопреставленная начинает испытывать сомнения по поводу: а не слишком ли я поторопилась? Не слишком! Снимай пятаки с глаз и ищи щель в турникете, который, как и положено порядочному турникету, открывается только в одну сторону.
Ну какая может быть, скажите мне, вселенская полезность от радиоведущего, если мы говорим о нормальном, крепко сколоченном профессионале? Радио — вещь сиюминутная, слова живут лишь в момент произнесения, мысль изречённая становится ложью через мгновение, и ты сам через час не помнишь, что говорил и о чём спрашивал. В этом, в сиюминутности, стало быть, и беда и кайф радио. Картинки в калейдоскопе повторяются, Библия и Коран переводятся клишированными фразами, Большой Па — Паваротти и Билан поют одни и те же ноты в O Sole Mio (за исключением коды), а радио-ток — всегда в первый раз и всегда в последний.
Если и можно говорить о полезности радиоведущего ток-шоу, то только в контексте отвлечения контингента от небогоугодных занятий и членовредительства. Все эти рассказики экзальтированных дамочек пост-пост-постбальзаковского возраста об изменении их сознания (в куда как лучшую сторону, разумеется) после передачи мусье
Мне никогда не хотелось быть радиомессией. Даже в самом начале «творческого пути». Была, правда, история с излечением звёздной болезни, которую я подхватил после полугода эфира. Сами понимаете, поклонники по телефону, поклонницы во плоти (причём частенько в очень неплохой плоти), редкие автографы и уж совсем редкие интервью. Зазвездил, короче…
Терапия была простой, спасибо коллегам. Поставили на месячишко поработать по четыре ночи в неделю, что есть тяжело, некомфортно и, главное, являлось, является, и будет являться даже в бессонной Москве ссылкой. Терапия прошла успешно, рецидивов до сих пор не возникало. Но даже в момент поражения моего неокрепшего радиомозга мне не хотелось нести людям свет благих идей, учить тому, в чём и
Радио — оно, знаете ли, не для просвещения, и радиоведущий — не лектор общества «Знание». Если задолго до момента навострения ушей на радио «дорогой радиослушатель» не озаботился содержимым своей черепной коробки, ничего ты ему не докажешь, не объяснишь, не растолкуешь. Да и не за этим он ручку-тюнинг крутит. Он хочет развлекаться.
А есть и такой (и опыт мой заставляет поверить в то, что он не один), кто радиоведущего воспринимает просто как собеседника, у которого интересно послушать даже монологи. После финальной «шпицы» о собеседнике можно и забыть, но пока флажок не упал, он нужен.
Это всё о пользе говорения в микрофон. А востребованность — это совсем просто. Определяется потребностью рынка и заинтересованностью работодателя в именно твоей персоне, скромной или не очень… Приглашают — значит, востребован. Нет — думай о полезности.
Игорь Ружейников