«...Не надо было ногой в живот бить!..»

На работу в Москву я теперь езжу на автобусе из подмосковного Егорьевска, где снимаю квартиру. Ехать далеко, времени много. Сперва по наивности думал, что спать удастся. Навязчивого сервиса, как в электричке, ведь нет. Но не тут-то было. И коленки втиснуть некуда, и кресла какие-то вывернутые. Но самое главное, что буквально «достаёт», так это мобильные телефоны, не выпускаемые иными типами из рук, как ребёнок соску изо рта. Говорят много, говорят громко и обо всём. Пришлось купить MP3-плеер c FM-радио и заткнуть себе уши наушниками. Втиснешься в кресло, глаза закроешь и слушаешь, что в мире делается.

«Около 4 тысяч сахалинцев продолжают оставаться без электроэнергии. В Москве возможен мокрый снег. Путин предложил Тимошенко бороться с кризисом вместе. Мощность бомбы, взорванной под машиной в Бутове, составляла 400 граммов тротила. Зона евро впервые скатилась в рецессию».

И так я «подсел» на это радио, что уже и когда на вызов еду, одним ухом слушаю, что там да как. В ухе муха-радио жужжит, глаза в карту вызова смотрят. Так-с, что там у нас? Повод к вызову: «Рвота кровью». Но в скобочках сноска: «Пил томатный сок». На вызове пьяный мужик с красной мордой, что в 57-дюймовую диагональ телевизора не влезет. Видно, всю ночь квасил. Мой фельдшер про таких говорит: «Палкой не убьёшь». Пальцы веером. Квартира «упакована». Давление повышено. Говорю, что надо укол делать от давления. После него тридцать минут лежать и уже никакой водки. Он чешет волосатую грудь и заплетающимся языком спрашивает: «Доктор, а можно сначала 100 грамм, а потом укол?» Так, отбой тревоги. Поворачиваюсь и ухожу. В машине снова припадаю к наушнику.

«Французские лётчики отказываются работать. Во французских аэропортах в воскресенье вновь ожидаются массовые отмены и задержки рейсов. Бастующие сотрудники компании Air France решили продолжить свою акцию протеста до понедельника. Накануне на работу не вышли ни пилоты, ни служащие аэропортов».

Ишь ты, «не вышли». А если бы мы всей «Скорой» не вышли? Да-а, «было б дело под Полтавой». Задуматься надолго, что было бы, не дают. По рации диктуют новый вызов. Перевозка 5-летнего мальчика из Дома ребёнка в больницу. Органическое поражение ЦНС. Вес 12 кг. Плюс врождённый ВИЧ, плюс тяжёлая пневмония. Пожилая педиатр говорит, отдавая историю болезни и кулёк с памперсами: «Да тут таких целый этаж. Этого уж сколько лет «тянем». И ласково обращаясь к ребёнку, завёрнутому в казённое одеяло: «Ну, держись малыш». Было бы за что тут держаться, думаю, принимая ребёнка со взглядом маленького старичка на руки. Боже, сделай так, чтобы хоть довезти его живым. Довезли. После сдачи ребёнка в приёмное отделение едем в свой район. Водитель с фельдшером курят в кабине, а я в салоне наслаждаюсь коротким отдыхом и новой порцией новостей:

«Торги на Токийской фондовой бирже начались с заметного падения. Команда „КамАЗ-мастер“ выехала в Южную Америку для участия в „Дакаре-2009“. Пермская прокуратура обнародовала результаты проверок, связанных с коррупцией».

Вот ведь, думаю, где-то жизнь. А у нас следующий вызов к женщине 68 лет с поводом «задыхается». Три года назад был выставлен диагноз неоперабельного рака груди. Метастазы уже везде. Фаза распада. Пошла в туалет, там упала, захрипела. Пока по пробкам доехали, женщина «ушла». Оформляем «трупный лист», вызываем милицию, пытаемся сказать что-то ободряющее родным. Обычные в таких случаях дежурные слова о тромбоэмболии, о том, что будь она даже в реанимации, ей бы уже и там не помогли. Так всем хоть чуть легче.

Это уже многолетняя привычка сохранять спокойствие в эпицентре взорвавшегося горя. Страшная привычка. В машине нервно кручу колёсико радио, ловлю станцию:

«Решения „Большой двадцатки“ будут иметь смысл, если будут основаны на равноправии, Япония вступила в рецессию. Полмиллиона автомобилей Volkswagen оказались лишними на рынке. Курс доллара вырос на 10 копеек, евро снизился на 24».

И так — утро, день, вечер, ночь. Ночью боль в животе у избитой два дня назад сожителем женщины. Живот твёрдый как доска, не дотронешься из-за боли. Говорю ей, что перитонит созрел, видимо. Она: «А не надо было ногой в живот бить». Руки у неё тоже все в кровоподтёках и синяках. Как же, спрашиваю, вы с таким живёте? Вот это (показываю на синяки) что такое? Отвечает, ухмыляясь через боль: «Это любовь с первого взгляда».

Утром мой язык уже не ворочается. На последнем вызове больная гипертонией основательно устраивается на диване и говорит: «Доктор, сейчас я вам всё расскажу». Я взмаливаюсь: «Всё, прошу вас, не надо. Только по делу и коротко». Обиделась.

Возвращаюсь на автобусе к себе в Егорьевск. Вдруг впереди через три кресла увидел знакомую и такую родную голову. Те же волосы, та же причёска, тот же овал щеки, та же мочка уха. Затукало в висках и груди. И уже в следующее мгновение я понял, что это не может быть она, что это совершенно другая, чужая. Но так не хочется в этом убеждаться. Хочется думать, что это та самая, знакомая всю жизнь. И потому хочу лишь одного, чтобы та, впереди в кресле, не повернулась, не разрушила возникшего образа. Ведь так радостно обманывать себя, что она рядом, что можно смотреть на неё, думать о ней. Это уже счастье. Но впереди сидящая повернулась к своей соседке… Не она.

Бессильно откидываюсь в кресле. Всё правильно. Так и должно быть.

Через сутки мне так же ехать в обратном направлении к своим больным, кроме которых, кажется, ничего в жизни не осталось.

Куда я еду?

Для чего вся эта жизнь на колёсах?

Почему где-то позади остались семья, своё жильё, здоровье, молодость?

А-а, лучше не думать и включить радио:

«Барак Обама освободил место в сенате. Саммит „двадцатки“ стал символом меняющегося мирового экономического порядка. Кризис вынуждает россиянок экономить на косметике и дорогом белье. Несчастные люди смотрят телевизор дольше счастливых».

…Зато счастливые дольше слушают радио. И где-то продолжается жизнь.

Георгий ЕГОРОВ