Необъяснимое
Вообще-то я собирался в этом выпуске продолжить тему авторского права. Но на днях кроха сын ко мне пришел и спросила кроха Впрочем, кроха повыше меня будет, а спросила (точнее, спросил) он меня вот о чем: в чем, говорит, идея романа Булгакова «Мастер и Маргарита»? Им по литературе задали. А он вроде как эту идею понимает, но словами сказать не может. Я немедленно вскипел и выдал речь, которую дальше и воспроизвожу
Ну, как можно задавать такие вопросы: основная идея «Мастера и Маргариты»? И как можно на них отвечать? И можно ли вообще ответить, а главное, нужно ли? Это все наше проклятое инструментальное мышление Обязательно надо все разложить по полочкам, да еще и в зависимости от генеральной линии.
Но дело не только в убогом школьном подходе. Речь, в общем-то, и не о нем. Тут вся штука в чем. Есть литература, а есть беллетристика.
С беллетристикой все гораздо проще. В принципе, любой неглупый человек с хорошо поставленным слогом в состоянии ее писать. У беллетристики есть одна важная особенность: ее можно пересказать, ничего особенно не потеряв. Кроме, разве что, языка. Хотя нередко беллетристика как раз на языке и держится. Нередко читаешь ее, не обращая внимания на сюжет, а просто наслаждаясь языком.
Ну, так вот, опять о том же. Беллетристику можно пересказать. Можно ответить на вопрос: а этот рассказ, он вообще о чем? Какая в нем идея и есть ли она вообще? Кстати говоря, многие отличные рассказы вообще не несут никакой идеи. На то они и рассказы: в них о чем-то РАССКАЗЫВАЕТСЯ. И все дела.
А вот литература совсем другое дело. Там писатель создает (ну, или описывает, что в данном случае оно и то же, поскольку создает он объект именно словами) некий объект, который иными словами описать невозможно. То есть, он, писатель, этот объект ощущает и понимает, и мучается этим пониманием, но не может его выразить иначе, чем написав именно такой рассказ, или именно такой роман. Вот именно этот рассказ или роман этот объект и описывает, и иначе, как описано, автор свое понимание выразить не может. Я уверен, что если бы Михаилу Афанасьевичу Булгакову задали вопрос «В чем идея романа Мастер и Маргарита», он просто отшутился бы и не стал отвечать. Потому что он и сам этого не смог бы сказать. Точнее, он сказал это, написав роман. И это единственно правильное описание весь роман, от первой строчки до последней. Стоит оттуда убрать хотя бы абзац и уже получается совсем другой роман. Вот какая штука
То же самое происходит и с читателем. Кстати говоря, читатель должен быть готов к прочтению романа, иначе он увидит там только всяческую смешную фантастику, что нередко, увы, и происходит. Так вот, читатель, прочитав этот роман, тоже понимает этот самый объект, который описал автор. Но точно так же, как автор, не может выразить его словами. Точнее, он может попробовать это сделать (и этим неблагодарным делом литературные критики даже умудряются зарабатывать себе на хлеб), но слова эти неизбежно огрубляют суть, отсекают что-то важное и нужное. В результате тот объект, о котором они говорят, бесконечно далек от того, который имел в виду автор.
«Мастер и Маргарита» образец как раз такой литературы. Там, помимо некоторой фантастической, но понятной линии, есть еще множество параллелей, намеков, каких-то слов, сказанных как бы мимоходом, но очень важных, на которых, собственно, и строится роман. И это не листочки дерева, привешенные для украшательства, это ствол. Из них-то и состоит вот этот недоступный пересказу объект
Вот еще один пример такого романа тот же самый «Степной волк» Гессе. Я читал его много раз, в разные периоды жизни, и он всегда приходился кстати и попадал в точку. И всегда у меня оставалось ощущение, что я этот роман ПОНЯЛ. Но ни разу я не смог выразить это понимание словами. Хотя пытался. То есть, можно выцепить из романа тему множественности «Я», можно тему маргинальности, можно еще что-нибудь но все это, как отдельные нитки из ковра, которые не дают понимания того, что на ковре было выткано. Хотя нитки несомненно оттуда, и ниоткуда еще. И, сколько я ни читал размышлений на тему «Степного волка», там опять-таки были нитки. Ковра не было. Ковер только сам «Степной волк», вот какая штука
Любопытно, но писатель нередко против воли создает совсем не тот объект, который собирался. То есть тот объест, который он собирался создать, был слишком груб, слишком ложен. И его, автора, внутренний камертон не дает ему соврать. Выражаясь высоко, в момент создания произведения писатель слышит музыку высших сфер. И он пишет именно так, потому что написать иначе нельзя. Почему, не ясно, но нельзя и все. Самый яркий пример «Душечка» Чехова. Антон Палыч, собственно, намеревался эту самую Душечку высмеять. Ну, дура дурой вроде бы и обезьянничает к тому же Но музыка сфер не дала соврать и Чехов, сам того не желая, сложил одну из величайших од Женщине.
Кстати говоря, женщины мастера такого вот строительства объектов. Они все поголовно писатели и художники, их материал они сами. Они выстраивают свой внешний образ, исходя из обстоятельств, и приводят в соответствие внутренний мир. Например, они решили быть сегодня агрессивными и все, от выбора косметики до выбора туфлей, нацелено на эту агрессивность. И она действительно может стать агрессивной только потому, что к этому макияжу лиричность не идет. Так же как не идет агрессивность, положим, к платью с васильками. Это я все к тому, что эту самую музыку сфер женщины чувствуют куда лучше. Вот как писал об этом Залыгин: его героиня строила себя «из платьев, зимних и летних, из прически, из голоса, из выражения своих глаз, из своих форм, из своего замужества, из своего материнства, из своего стиля, из своей работы, из своего общения с людьми и окружающим ее миром». Кстати, попробуйте многие из этих объектов, выстраиваемых женщинами на стихийном интуитивном уровне, описать словами. Ну-ну
После таких имен переходить к собственной прозе как-то неуместно. Но все, что я выше написал, я не из головы придумал. Это все выстрадано и пережито. Хотя большинство моих творений в лучшем случае беллетристика, но вот, скажем, «Скучно в городе Пекине» все-таки имеет некоторое отношение к литературе, уже хотя бы потому, что я сам не в состоянии сказать, о чем эта вещь. Я сам вот уже десять лет пытаюсь это выразить какими-то другими словами и бесполезно. Ну, то, что это никакой не курортный роман, ясно любому читателю, у которого больше двух извилин. Курортный роман даже не сюжет, а фабула. И сюжет, и фабула могли бы быть совершенно другими, и это ничего не изменило бы. Речь-то идет совсем о другом. О чем? Например, об одиночестве. Да, это так, но не только о нем. Это было бы слишком просто. Или о вредности избытка ума. Или вот еще одно объяснение «Пекину», которое я как-то придумал (и оно наиболее близко к истине): рассказ на самом деле о ПУСТОТЕ. Но как написать пустоту? Какими-то мазками вокруг, которые на первый взгляд что-то там такое описывают, но на самом деле очерчивают пространство, внутри которого пустота. Вот и курортный этот роман это как бы стеклянная банка. Но речь идет не о банке, а о той пустоте, которая внутри ее содержится. Вот эту пустоту я и пытаюсь описать! А отнюдь не банку
Вот видите, как я опять косноязычен, пытаясь описать идею своего собственного рассказа. А если бы речь шла о чужом?
И вот есть там, например, такой эпизод: герой ни с того ни с сего вспоминает, как в детстве к ним в поселок приехал медвежий цирк, и как билетов не досталось, и он пошел в соседний поселок, и билет купил, но, когда артисты приехали, билет отдал незнакомому пацану, а сам пошел домой, и его подобрала пожарная машина с пьяными пожарниками, и как они перевернулись. На первый взгляд, вся эта история не пришей кобыле хвост. Зачем я все это написал и именно в этом месте? Непонятно. И мне, кстати, тоже непонятно. А на самом деле это самая важная часть рассказа. Почему не знаю. Но, как только я убираю эти два абзаца из рассказа, рассказ тут же погибает. Более того, сдается мне, именно в этом эпизоде весь рассказ (или его идея, да даже и сюжет) аккумулирован (или, так сказать, зазипован). Но о чем эти два абзаца? Я не могу сказать это словами. Точнее, я сказал, когда их написал. А какими-то другими словами у меня сказать об этом не получается, хоть тресни. Да и надо ли?
А теперь представьте себе, кто-то пристал ко мне с вопросом: в чем, типа, идея «Пекина»? В ответ я, сам автор, буду мучиться, придумывать что-то и что-то абстрактное говорить но все будет не в жилу. В конце концов я разозлюсь и скажу: ну вот, читай рассказ и поймешь, какая в нем идея. Или не поймешь, это уж как получится. Может быть, тебе даже удастся выразить ее одной-двумя фразами. Только я тебе в этом деле не помощник
Ну вот, примерно так я и объяснил сыну. На что он почесал репу и сказал, что я все это хорошо и понятно объяснил, но он боится, что их учительница это вряд ли поймет. Ну и зря думаешь, сказал я. Путняя учительница за такой ответ должна сразу поставить пятерку, поскольку именно такой ответ демонстрирует правильное понимание литературного процесса. Попробуй, сказал я, ну что ты, корову проиграешь? Хм, сказал сынуля, попробую.
И попробовал. Говорит, пятерку получил. Так что школа наша еще не окончательно погибла.
2000 год.
Продолжение следует
