Необычные мысли

В свой «творческий актив» могу занести необычные мысли, которые посещали меня в Конотопе лет эдак в четыре-пять.

Я мог размышлять, например, о Змее Горыныче. Как одно сознание может быть размещено в трех головах? И когда одна голова смотрит на другую, что они обе ощущают? Или все-таки каждая голова живет как отдельное существо?..

Но главное — меня посещали там необыкновенные сны.

Однокомнатная квартира бабы Маши — так мне казалось тогда, в этом я уверен и теперь, — была пропитана мистикой, которая тогда еще не вошла в моду и не была опошлена поп-экстрасенсами (не хочу никого обижать, поэтому никаких имен) и энергичными журналистами. В углу на кухне висела икона, которую я очень боялся: страшный Бог с пронзительными глазами смотрел на меня, как бы сквозь потустороннюю хмарь…

Я закрывал глаза, и начиналось: с кухни в комнату проходил, как-то враскоряку, тяжело топая, крупный лохматый чертушка; я всегда просыпался, не досмотрев, что ему у нас надо. Какой-то здоровенный еж в полумраке вставал на задние лапы и начинал передними сосредоточенно и деловито выдергивать свои иголки, все более и более превращаясь в человека, причем вся «картинка» была в моем сне стилизована под кинохронику: зыбкая, дрожащая, черно-белая. Снилось и такое: бабушка держит меня, маленького, на руках, стоя у окна, мы смотрим на то, как падают с неба наискосок черные камни, одновременно я смотрю на себя и бабушку, поднявших глаза в небо, со стороны, и во всем этом есть какая-то монументальность, мрачное величие. Через много лет я уловил то же настроение на картинах Караваджо, Босха…

И так далее.

Было кое-что еще интереснее. Однажды ранним утром я встал пописать, и прямо передо мной из-за угла кухни выпросталось то ли птичье крыло, то ли мохнатая рука, проскребло по стене и втянулось обратно. Я был обескуражен, но не сказать, чтобы очень напуган: у меня уже наладилось какое-то свойское отношение к местным призракам. Потом вспомнил: видел уже это крыло недавним вечером, когда к нам пришли гости, комната была ярко освещена, а дверь в темный коридор — распахнута, и вот там-то, в черном проеме, мелькнуло, а я подумал, показалось. И говорить никому не стал: не поверят, засмеют.

Объяснить все это предоставляю специалистам, которые свободно оперируют терминами «аура», «тонкое тело», «карма», «полтергейст» и все прочее. Наверное, им пригодится еще и такая информация: метрах в тридцати от бабушкиного дома был овраг — яр по-украински. Не Бабий, правда, но там фашисты во время оккупации тоже расстреляли много людей. Мемориальное кладбище располагалось прямо на склоне — могилки, решетки, стелы со звездами среди берез и сосен…

В пять лет о потустороннем думается мало. Позже у меня, конечно, сложилась своя концепция мироздания. Здесь не место и не время распространяться на эту тему. Говоря вкратце, я верю в мировую гармонию. Если разбить здесь стакан, то для соблюдения гармонии где-то должен жахнуть полноценный взрыв. Или — засмеяться ребенок. Еще можно усилием воли взорвать любую звезду и зажечь новую, не говоря уже о всяких ужимках и прыжках в стиле «Матрицы», но никто, слава Богу, не знает как.

Насчет веры в Бога… Как модно отвечать, это мое личное дело. В России, на мой взгляд, исчезающе мало истинно верующих, зато под видом веры подается этакая сентиментальность с надрывчиком, когда пьяный мужик вдруг призывает всех покаяться, пойти в церковь, покреститься тех, кто не крещен (как я, например). Никто не покается, никто никуда не пойдет… И, между прочим, это правильно. Я считаю, что креститься надо искренне верующему, что называется, воцерковленному человеку. А делать это только потому, что уж больно красивый и трогательный обряд, который вызывает положительные эмоции, слезы, временный подъем души, — просто пошлость.

Будь я американским кинорежиссером, конечно, сделал бы «мистический» бабушкин дом этакой избушкой на курьих ножках, со мхом, печкой и совой. Нет. Обычная хрущоба, пятиэтажка, где, кстати, воду надо было греть в так называемом титане, который топился дровами, — вот и вся романтика.

Первый свой рассказ я, под воздействием такой вот ауры, сочинил тогда совершенно в сюрреалистическом духе — про каких-то весенних зайцев, которые живут в пузырях из талой воды и смешно отражаются в их стенках.

Но главное, что именно в Конотопе я научился читать.

Всегда, насколько себя помню, я любил «экранизировать» в уме любую прочитанную книжку. Или прослушанную музыку. Радио, как у многих пожилых людей той поры, у нас практически не выключалось, а звучали по нему тогда главным образом советские патриотические песни. Вот слушаешь вечером, например: «И снег, и ветер, и звезд ночной полет…» — и представляешь себе все это. (Кажется, именно после «ночного полета» мне и приснился высокохудожественный сон про камни с неба.) Уже никто не сосчитает, сколько образов, «клипов» и полноценных «фильмов» родилось и умерло в моем мозгу за эти годы, оросив меня волной первобытного кайфа созидания. А сколько еще успеет родиться!

Я чувствовал себя «оком, разверстым в мир», я удивлялся, почему другие не чувствуют так тонко… — словом, случай достаточно классический, чтобы его нужно было особо пояснять. На самом деле довольно тяжело таскать в себе такую переносную киностудию, ну да у каждого свой крест.

Тут вот какая загвоздка. Если внутри тебя есть такой замкнутый и самодостаточный мир, с персональным освещением, пейзажами, курортами и пещерами с сокровищами, то ты перестаешь нуждаться в так называемой реальности. А у реальности достаточно способов и инструментов, чтобы дать тебе по голове. Это главный недостаток воображения. Ну ничего, пока справляюсь.

Ваш Роман Олегович Иванов