«Тюрьмы должны быть настолько страшными, чтобы тем, кто туда попал, не хотелось возвращаться». Примерно так звучит концепция развития уголовно-исполнительной системы, которая существовала в советской и даже современной России долгое время. Но она оказалась, мягко говоря, неэффективной: рецидив в разные годы доходил до 90 процентов (сейчас его доля около 60%). Так, может, попробовать, наоборот, сделать тюрьмы красивыми и комфортными, чтобы оказавшиеся там, возможно, впервые почувствовали себя людьми и после этого больше не совершали преступлений?..
Именно из этого, судя по всему, исходили в одном из самых богатых городов России — Сургуте, когда попытались реконструировать колонии и открыли в буквальном смысле идеальный исправительный центр. Сделать это оказалось непросто, особенно с учетом того, что Сургут раньше ассоциировали с пытками. Как живут сейчас осужденные, кто из них и почему просится на принудительные работы, а кто и повоевать — в материале обозревателя «МК», члена СПЧ Евы Меркачевой.
В свое время (это был 2019 год) член СПЧ Андрей Бабушкин, посетив Сургут, назвал его столицей пыток. И на то были реальные основания. Люди в ИВС и СИЗО пожаловались ему на применение к ним недозволенных методов на стадии задержания. «У одного помещенного под стражу проломлен череп, другой рассказал нам о том, как его пытали, и показал страшные ожоги на обеих ногах», — написал тогда в своем отчете мой коллега.
Еще один случай — когда насилие применяли против одного из последователей «Свидетелей Иеговы» (запрещенная в РФ организация) — Бабушкин расследовал отдельно. Он осмотрел место, где происходили издевательства. Но правоохранители предварительно из «пыточной» сделали архив — заполнили помещение бумагами. В общей сложности о пытках рассказали 8 членов религиозной организации. «Масштабы и безнаказанность пыток, надо сказать, меня шокировали. Я даже думаю, что ситуация может быть не каким-то изолированным событием, а надводной частью того айсберга насилия в правоохранительных органах, который к сожалению, по-видимому, здесь есть», — констатировал Бабушкин.
В возбуждении уголовного дела по факту пыток в СК отказали. Но сами издевательства с тех пор вроде бы не применялись. Но кто расскажет об этом правдивее, чем сами заключенные?
В Сургуте, как оказалось, нет собственного СИЗО. Потому арестантов отвозят в ближайший город Нижневартовск. Это весьма неудобно — в первую очередь для адвокатов и родственников. Сургутские правоохранители, которым нужно допросить подозреваемых, мотаться в Нижневартовск не любят, так что часто просят вывести их в ИВС. Однако в полицейском изоляторе (ИВС) условия содержания намного хуже, чем в СИЗО.
— Мы сейчас пытаемся сделать все возможное, чтобы СИЗО появилось в Сургуте, на базе ЛИУ 17, — говорит уполномоченный по правам человека в регионе Наталья Стребкова.
В самой ЛИУ (лечебно-исправительное учреждение) — меньше сотни осужденных с туберкулезом. В общем, это фактически исторический минимум: раньше число больных чахоткой доходило до полутора тысяч. Нынешние пациенты больницы — это в основном те, кто заразился туберкулезом за решеткой много лет назад.
Удивительно, но оказалось, что среди этих больных осужденных много тех, кто получил срок за вождение в нетрезвом виде.
— Я уже второй раз за решеткой по одной и той же статье 264.1 «Управление транспортным средством в состоянии опьянения лицом, подвергнутым административному наказанию или имеющим судимость», — рассказывает мужчина.
На отношение к ним со стороны медиков и на процесс лечения не жалуются. Но те, кто приехал из соседних северных городов — Лабытнанги или Салехарда, — рассказывают настоящие ужасы про условия содержания и выбивание показаний. Так что мы, члены СПЧ, знаем теперь, куда направляться в следующий раз.
А вообще, чтобы не было ни пыток, ни пыточных условий, достаточно, чтобы нормально работал хотя бы один из трех институтов: ОНК, уполномоченный по правам человека в регионе или местная прокуратура. Похоже, что в Сургуте все в порядке со всеми тремя. Но на фоне общего благополучия всегда опасно что-то пропустить.
ИК №11. Колония строгого режима для рецидивистов. Недавно здесь появился небольшой участок для «первоходов» (всего тут 19 человек). Но все остальные сидельцы, коих 862, имеют серьезный криминальный опыт. Убийства, грабежи, разбои, нанесение тяжких телесных повреждений, изнасилование, наркотики — это самые «популярные» статьи в колонии №11.
Вопрос о том, почему эти люди снова и снова совершают тяжкие преступления, главный на сегодняшний день для общества и государства. Ответ прост и банален: они малообразованные и не имеют профессий, которые были бы востребованы.
Первым делом идем в школу, где в небольших, довольно уютных классах занимаются «школьники-переростки» (так назвал себя один из осужденных). Выясняется, что примерно каждый десятый осужденный не окончил среднюю школу. С учетом того, что срок у них не первый, а у большинства даже не второй, выходит, что они не смогли сразу получить за решеткой образование.
— Я в первую ходку закончил 1–4-й классы, — говорит один из мужчин. — Во вторую — еще три класса. А вот сейчас доучиваюсь…
По моим наблюдениям, среди «первоходов» примерно треть вовсе не имеет образования. Это подтверждает теорию о том, что преступления совершают в основном люди, не получившие даже базовых знаний по школьным предметам.
В одном классе шел урок истории, причем осужденные изучали период «холодной войны». В другом обаятельная молодая учительница (осужденным явно повезло — они смотрели на нее с восхищением) давала основы английского языка.
— Я в первый раз получил срок за наркотики, отсидел, вышел и через три месяца снова стал принимать и распространять, — рассказывает один из учеников. — Сейчас понял, что по-другому на воле жить не мог. Не было базовых ценностей, на которые можно было бы опереться…
Со школой соседствует ПТУ, где обучают по 7 специальностям, в том числе на сварщиков, швей и т.д. А про базовые ценности — их прививать и укреплять в ИК пытаются с помощью книг, в том числе электронных. Демонстрируют, как ловко пользуется таким гаджетом 60-летний рецидивист.
— Вот нажимаю кнопочку, выбираю автора, — показывает он. — Я Шолохова люблю. Жму на него, и вуаля — можно читать!
— Порнографических книг тут нет, — на всякий случай заметил сотрудник.
В ШИЗО и СУС сидят те, кто нарушает режим. Удивительно, но особых жалоб от них не поступает. Впрочем, в одной из камер у «штрафника» и свет тусклый, и арестант явно для этих помещений не подходящий. Оказывается, человек тяжело болен. Когда мужчина стал требовать назначить ему правильное лечение (уже 4 года — на сильнодействующих препаратах, у которых побочный эффект), натолкнулся, скажем так, на непонимание медиков. Ну и послал их в сердцах. Начальнику бы разобраться в этой непростой ситуации, а он его запихнул в ШИЗО.
В тюремном магазине — дикие цены. Баночка сгущенки стоит 308 рублей, килограмм колбасы — 916, «Доширак» — 146.
— Цены завышены процентов на 20–30, — аккуратно говорят сотрудники.
Какое там: они выше московских на 200 процентов! Предприятие-монополист установило такие ценники с учетом того, что это Север, доставка проектов сюда якобы дороже. Но позвольте: в других северных городах ничего такого нет. И, кстати, осужденным за труд в колонии не платят серверные надбавки.
— Я получаю 12 тысяч в месяц, — говорит один арестант в цеху деревообработки.
— А я в прошлом получил 300 рублей, — заметил другой.
То есть его зарплаты хватит только на банку сгущенки. Еще один рассказал, что заработал тысячу, то есть ровно на килограмм колбасы.
И все же справедливости ради замечу, что большинство получает около 10 тысяч при выработке нормы (средняя зарплата 7600). А с безумными ценами точно нужно что-то делать (мы подготовили запрос во ФСИН России).
В пекарне — отличнейший хлеб. Один из пекарей — бывший киллер, который получил последний срок за убийство сотрудника купного нефтяного предприятия. Говорит, что все осознал, больше руки кровью пачкать не будет — только мукой…
Напротив одного из отрядов выстроили арестантов. Мы расспрашиваем их про жизнь за решеткой, про перспективы.
— А когда к нам на вертолете прилетит Пригожин и вербовать будет? — раздается голос из толпы.
— В смысле — предлагать отправиться в зону СВО? — уточняю я.
— Да.
— А вы хотите?
— Да. Начнем жизнь с чистого листа.
— За что последний срок получили?
— 105. Убийство.
— Кто еще хочет? Какие у вас статьи?
— 132. Насильственные действия сексуального характера.
— 228. Наркотики…
Боевого опыта, разумеется, у них нет.
Идеальный центр: работа, ванна и любовь
Огромное здание, похожее на общежитие, ярко светится в темноте. Это и есть ИЦ — временный дом для осужденных на принудительные работы. Само помещение построено и функционирует (с конца прошлого года) за счет работодателя — крупного сургутского предприятия.
Внутри дежурят два сотрудника УФСИН, и это, собственно, все, что отличает здание от обычного общежития. Ни решеткой, ни колючей проволоки по периметру, ни собак. Уверена, что жители города понятия не имеют, что тут проживают осужденные.
Центр рассчитан на 210 жильцов, но сейчас там 76 осужденных, в том числе одна женщина (она проживает на отдельном этаже). Комнаты стандартные, рассчитаны на двух человек, но в большинстве располагаются по одному. Большое окно с тканевыми жалюзи, шкаф, стол, тумбочка, стул. Около кровати — симпатичный коврик.
В отдельном помещении располагаются гардероб для верхней одежды, прачечная, сушка, кухня (полностью оборудованная всем необходимым, включая кофеварку).
— Ну и как вам тут живется? — спрашиваю у мужчины, который готовит себе ужин.
— Нормально, — улыбается он. — Лучше, чем в колонии, это точно. Со смены вернулся вот. Сейчас поем и отдохну. На выходные к близким не отпускают, но они и живут у меня не в городе.
Возможность видеть родных — это одно из главных обстоятельств, ради чего осужденные просят заменить им неотбытую часть наказания на принудительные работы. Было несколько случаев по всей России, когда осужденные уходили (читай — сбегали) из ИЦ только потому, что их начальники запрещали им встречаться с женами, матерями или детьми. Один из осужденных ударился в бега после того, как ему отказали в выезде в другой город к тяжело заболевшей дочке. Был случай, когда осужденный не сбежал, но сильно об этом, по его словам, пожалел: его не пустили к страдавшей деменцией матери (только он мог уговорить ее лечь в больницу), в итоге она умерла дома без посторонней помощи.
В общем, возможность поддерживать связь с близкими не только через телефон (мобильники, компьютеры и Интернет разрешены) — важная составляющая ресоциализации.
— Но они же все-таки отбывают наказание, — говорит начальник УФСИН по ХМАО Александр Федоров.
И он, конечно, прав. Потерпевшие не хотели бы думать, что причинивший им вред человек (а ведь у многих есть и насильственные статьи) в таком ИЦ ведет жизнь разгульную. Но с этим в центре тоже все предельно просто: пришел осужденный с работы с запахом алкоголя — и все, его дело отправлено в суд, который, скорее всего, заменит вид наказания на колонию.
А пока суд не назначит заседание, нарушители сидят в ШИЗО. Собственно, это обычная комнатка, только на окнах резные решетки. А так есть даже… большая ванная.
— За что вас сюда поместили? Выпивали алкоголь? — спрашиваю у мужчины.
— Боже упаси! Что вы! Я не пью. Наказали за то, что зарядку отказывался делать. Систематически. Меня только недавно сюда доставили. Вот я не разобрался еще, что тут да как… Теперь суд, и в колонию?..
Мужчина хватается за голову и ходит из угла в угол.
За отказ от зарядки — в колонию?! Длинный горячий спор с сотрудниками центра о соразмерности наказания, судя по всему, всех оставил при своем мнении. Когда разрабатывались новые ПВР, мы, правозащитники, настаивали, чтобы требования делать зарядку там не было в принципе. Во-первых, это унизительно (вроде как государство не верит, что человек сам может позаботиться о своем здоровье). Во-вторых, разным людям требуется разный набор физических упражнений, и любая регламентация тут может пойти во вред, а не на пользу. В-третьих, наказание за невыполнение (или неправильное выполнение) зарядки — один из самых частых методов репрессий за решеткой. И, кстати, многие суды, слава богу, стали идти навстречу осужденным и признавать их незаконными.
Я прошу начальника центра рассмотреть вопрос о снятии взыскания и впредь не наказывать за невыполнение зарядки. Взгляд тем временем выхватывает из множества листов, висящих на стене, распорядок дня для нарушителей. Так вот, подъем там — в 5 утра. Для чего людям вставать так рано, особенно если они не идут на работу?!
— У нас режимное учреждение, — парирует начальник.
Но это почти что вечный спор между тюремщиками и правозащитниками по поводу режима в ИЦ. Мы настаиваем, что это наказание, не связанное с лишением свободы, и делать его подобием тюрьмы противоречит самой идее принудительных работ.
Что еще сказать про общежитие? Есть неплохая библиотека, место для просмотра телевизора и т.д. Но осужденные редко когда приходят в такие «места общего пользования». У каждого ведь свой мобильник или ноутбук, а общения им хватает и на работе. Впрочем… Именно в ИЦ познакомились один из осужденных и единственная женщина, проживающая в центре. Голубоглазый блондин и кареглазая брюнетка. Оба, судя по всему, попали за наркотики, но говорить об этом не хотят. Встретились в ИЦ, влюбились. В октябре у них свадьба. Правда, совместно проживать они смогут только после того, как срок закончится (а он у них примерно в одно и то же время истекает). Пока же будут, так сказать, ходить друг к другу в гости на разные этажи.
К слову, парень работает на производственной базе крупного сибирского предприятия. Его место работы и было следующим пунктом, куда отправились члены СПЧ. Огромный завод, где осужденные занимаются металлообработкой (один изготавливал изящную люстру), сваркой и т.д.
— Получаю 40 тысяч в месяц, но за вычетом «коммунальных» и того, что по суду назначили, на руки порядка 30, — говорит один из арестантов. — Деньги трачу на себя и домой посылаю немного. Я скоро освобождаюсь, но договорился, чтобы меня тут оставили работать…
Руководитель предприятия уверяет, что всем доволен, потому что работники мотивированы и дисциплинированы (нет ни пьяниц, ни прогульщиков).
Опыт этого ИЦ в Сургуте решили распространять дальше, так что еще целый ряд предприятий готовы построить общежития для осужденных и брать их на работу — строить дороги, мосты, качать нефть…
Что имеют от этого работодатели, кроме как дисциплинированных работников? Льготы по аренде земельных участков и налогу на имущество, компенсацию из местного бюджета на оплату труда. Но хотят еще, чтобы им разрешали вывозить осужденных на сезонные работы и вообще в командировки.
Ева Меркачёва
