Симптоматичное явление, которое мы можем проследить, глядя на развитие ранней персидской поэзии, заключается в прекрасной инфантильности и простодушности профанного творчества. Самые значительные авторы великого стиля на фарси были суфиями, то есть людьми откровенно и первостепенно религиозными. Всё их мышление — теологично и теоцентрично. Однако в первые века развития традиция брала разгон за счёт совершенно «непоэтических» бытовых тем.
Исфахан — древний персидский город
После вхождения иранских земель в состав Арабского халифата и распространения среди персов ислама должно было, как кажется, измениться всё, однако, как выясняется, изменилось не многое. Приняв внешние религиозные положения и задекларировав свою веру, многие персы, и особенно представители элиты, никак не изменили образ мысли (что объяснимо) и вполне открыто вели прежний образ жизни: с вином, куртуазностью и праздностью.
Это не значит, что изменений не было вовсе. Но мне, как человеку безнадёжно современному, в своё время было в новинку понимание, что религия в средневековье не обязательно была чем-то тотальным и внедряемым бескомпромиссно. Она преподносилась скорее как выигрышная доктрина, которую несли народам в качестве подарка пророческие наследники. Щедрый дар персы принимали, но обращались с ним уже в меру собственной ответственности.
Персы любили метафизику, но с трудом усваивали теологию, особенно исламскую с её принципиальным и бескомпромиссным единобожием. Столь же трудно было принять и всепроникающие положения шариата, никак не сочетающиеся с привычным вольнодумием и вольноделанием. Поэтому уже упомянутые в прошлый раз Рудаки и Фирдауси, как и другие ранние персидские авторы, были заняты либо социально-политическими одами и памфлетами, либо пиршественными восклицаниями и призывами к виночерпию (винная поэзия протянулась из доисламского древнего Ирана и уверенно и легко закрепилась почти во всей без исключения дальнейшей традиции), либо детской торжественной радостью по случаю… смены времени года.
Стихи, приуроченные к сезонным праздникам, конечно, особенно умилительны, потому как в этом наиболее ярко проявлена незрелость: как сугубо поэтическая, так и общекультурная. Почти сакральная радость по случаю смены времени года — это зороастрийское наследие и буквально культ времени. Народное творчество многих языческих народов занималось просто тем, что видело — природой, стихиями, домочадцами — все стихи (песни) сплошное описание, поток созерцания.
Так, в праздности и подобострастии проводили время персидские классики в ожидании суфизма, который, как ядерная (от слова «ядро»), сердечная, составляющая ислама — не просто перепахал тематику поэзии, но изменил систему координат. В том числе — изменил взгляд на саму поэзию. Дар стихосложения отныне будет приравнен к малому откровению, к духовному наследованию Пророку. Поэты по божественному призванию встают в оппозицию к стихотворцам на зарплате. В этом социокультурном напряжении рождается великое искусство. Поговорим об этом в следующий раз.
Талгат Иркагалиев
