Ощущение кукольности собственных текстов, о котором мне сказал один из авторов нашего сайта, ободряет и держит в тонусе. Текст всегда получается, если получается, удовлетворительным, но не более. Он не становится победой, не позволяет расслабиться, не закрывает вопрос. И, главное, в нём нет жизни, которая цветёт в ощущениях и образах.
Луис-Леопольд Буальи — Вход в Жардин Турк, 1812
Из-за того, что живое создать не получается, хочется попробовать перевернуть подход и сразу делать мёртвое. Хорошее мёртвое. Для этого нужно устранить экзальтацию, постараться начать с нулевой степени письма, о которой говорил Камю.
Но получается ещё хуже. Перефразируя известное выражение: был плохой текст (в коме/в анабиозе) — стал труп плохого текста. Упражнения в текстовой некромантии для человека, думающего живые мысли, это всё же скорее вредно, — тем более эта ниша занята и успешно освоена прекраснодушными копирайтерами и адептами инфостиля, живи они долго и интересно.
Получается, у нас есть тело, где теплится самый слабый огонёк жизни и задача состоит в том, чтобы аккуратно раздуть его, не затушив. С такого драматического ракурса очевидно, что лить воду — сразу гибель. Прибегнуть стоит к более мистическим жидкостям. Нужен сеанс спиритизма — только дух может активировать теплохладное.
Как нам известно из Апокалипсиса, худшее, отверженное, положение — тёплое, то есть бытие «ни холодным, ни горячим». Так вот и текст — должен либо остужать, либо разжигать. И то, и другое — только в созидательном русле. То, что следует остужать, то нельзя разжигать, и наоборот.
И морализаторство — главный грех моих текстов, избавиться от которого по щелчку пальцев я не смогу, — это плохо именно потому, что оно находится в тёплой позиции, из которой грех и благодеяние выглядят равно недоступными опциями. Всё, что с ними можно сделать, это оценить — заявить мораль. Жизнь же обретается в погружении: хорошо если в благо, плохо — если в порок.
Кукольность текста — это указание на вечное несовершенство человека в качестве творца, на то, что мы здесь креаторы постольку-поскольку. Наше ремесло — кукольный театр, который мы нервно разыгрываем, потому что забыли, что мы сами актёры на контракте.
Речь перетекает в чревовещание, а чревовещание в прорицание. В оркестровой яме сидит юродивый и плюёт в нас косточки от вишен.
Талгат Иркагалиев
