Первая премьера Парижской оперы после карантина пройдет под фонограмму, в балете не будет массовых сцен, а билеты стоят вдвое дешевле, чем обычно. Об этом «Известиям» рассказала известная французская танцовщица, этуаль Леонор Болак. Она выйдет на сцену 2 октября в спектакле-оммаже Рудольфу Нурееву, который с 1983 по 1989 год стоял во главе балетной труппы театра.
— Нуреев был бы доволен посвященным ему спектаклем, который срежиссировала нынешний худрук Парижской оперы Орели Дюпон?
— Не сомневаюсь. Это настоящий гимн Нурееву. Мы представим его лучшие постановки, которые на протяжении десятилетий шли и идут и на нашей сцене, и во всем мире. Сейчас в его спектаклях занято новое поколение молодых танцоров, которые не застали при жизни Рудольфа, но наши педагоги работали с ним.
— В чем причина успеха его балетов, которые остаются основой репертуара Парижской оперы и всегда собирают полные залы?
— Нуреев — целая эпоха в нашей балетной истории, которая продолжается. Прежде всего его постановки очень эффектны. Он привнес новые моменты в классику, вывел на первый план мужские партии. Усилил драматическую ноту спектаклей, которые перестали, как, например, «Щелкунчик», быть слишком сентиментальными. Его хореография вызывает более сильные эмоции, чем другие академические постановки. Исполнять нуреевские балеты трудно, но танцовщикам нравится этот вызов.
— С какими чувствами вы ждете этого события?
— Волнуюсь, переживаю, горю нетерпением. Надеюсь, ничто в последний момент нам не помешает. Танцовщики возбуждены и нервничают, как звери перед тем, как откроют клетку и выпустят их на арену. Возвращения балета с огромным нетерпением ждет и публика.
— Артисты около года не выходили на парижскую сцену: в ноябре-декабре 2019-го спектакли сорвали забастовки, потом разразилась эпидемия. В результате пришлось отменить около 160 балетов и опер. Когда вы приступили к репетициям в театре?
— В начале сентября. До этого старались поддерживать форму в домашних условиях, что было крайне тяжело. Сейчас она постепенно возвращается, и к премьере, надеюсь, мы будем готовы.
— Дирекция приняла все меры предосторожности?
— Мы репетируем небольшими группами, не снимаем маски, постоянно проходим тестирование, по возможности соблюдаем дистанцию. В программе только дуэты и сольные танцы.
— Число мест в зрительном зале будет ограничено?
— Этот вопрос, который касается всех французских театров, решает не наша дирекция, а правительство. У нас не будет оркестра, выступим под фонограмму. Это связано с тем, что оркестровую яму закроет сцена с помостом, потому что на главной сцене продолжаются работы. Спектакль идет полтора часа без антракта. Не знаю, будет ли открыт буфет.
— На сайте Парижской оперы пока остаются билеты на 10 спектаклей Нуреева, которые пройдут в октябре, несмотря на то что самые дорогие стоят €90 — в два раза дешевле, чем обычно. Вас это не удивляет?
— Насколько мне известно, большинство билетов уже разошлось, да и в продажу они поступили относительно недавно. Так или иначе мы рады вернуться к публике, которая придет, несмотря на пандемию.
— Когда вы сами выступали в последний раз?
— В марте 2020 года на наших гастролях в Японии. В Париже в декабре прошлого года я должна была выступать в «Баядерке» — опять-таки в нуреевской редакции. Но спектакль отменили из-за забастовки. Получается, что в последний раз я танцевала в Париже ровно год назад.
— Как вы переживаете пандемию, которая снова набирает обороты?
— Уговариваю себя не зацикливаться на COVID-19, настраиваюсь на оптимистическую волну. Не унываю, занимаюсь разными делами. Как ни странно, нам стало психологически труднее после окончания карантина: артисты сразу не могли вернуться на сцену. Оставались в неведении, гадали, что нас ждет. Все это действовало удручающе. Сама я нашла себе занятия: на разных онлайн-платформах давала уроки танцев, в том числе и для балетной школы, в которой отменили занятия. Продолжаю помогать ассоциации «Что может сделать танец», которая занимается кенийскими детьми.
— Какой сегодня ваш главный проект?
— Танцевать. Мне нравится поочередно выступать в академическом, неоклассическом и современном балетах, но больше всего скучаю по классике. Скоро вернусь к репетициям той же «Баядерки», премьера которой намечена на декабрь.
— Джордж Баланчин говорил, что балетоманы всего мира делятся на тех, кто предпочитает «Лебединое озеро» или «Спящую красавицу», которую сам он любил больше. А ваш выбор?
— Мне трудно ответить на этот вопрос, потому что 2 октября я впервые станцую «Спящую». А вот в «Лебедином», напротив, выступала часто и возведена в ранг этуали именно после этого спектакля в нуреевской редакции. Поэтому с особым трепетом отношусь к Одетте-Одилии. Так или иначе из всех балетов больше всего люблю те, музыку к которым написал Чайковский.
— Не стареют ли великие балеты? Некоторые поставщики и критики призывают стряхнуть с них вековую пыль.
— Мне хотелось бы, чтобы современные хореографы сами сочиняли балеты в классическом стиле. Только нужны спектакли, которые говорят о сегодняшнем дне, а не рассказывают бесконечные истории принцев и принцесс, ундин и фей. Поэтому мне очень нравятся балеты Кристофера Уилдона.
— Какой вы представляете на сцене Ольгу в балете Джона Кранко «Онегин»?
— Юной ветреной особой, которая хочет нравиться мужчинам. Она делает это с обезоруживающей наивностью, не осознавая, что причиняет боль возлюбленному. По-моему, персонаж Ольги актуален и в наши дни. (Смеется.)
— А как с Татьяной?
— Мечтаю исполнить ее партию. Пока не сложилось, но именно она моя любимая героиня.
— Что отличает русскую Терпсихору от французской?
— Три года назад в Большом театре я исполняла дуэт из «Ромео и Джульетты» с этуалью Юго Маршаном, который тогда стал лауреатом «Бенуа де ла Данс». Выступала и в Мариинском театре на гала-концерте. У наших балетных школ разная манера интерпретации. В русском балете больше лиризма, возвышенных чувств, выразительности в движении рук. Сегодня благодаря видео мы смотрим лучшие спектакли разных стран. Меня поразила прима Большого театра Ольга Смирнова в «Бриллиантах» и «Даме с камелиями». Я не копирую русских балерин, но они помогают мне найти что-то новое. В России по-прежнему главная любовь — классический балет, основы которого заложил Мариус Петипа. Кстати, главный репетиционный зал, который находится под самой крышей Оперы Гарнье, назван его именем.
— «Я всегда любил танцевать, даже без публики», — говорит ваш постоянный партнер, этуаль Жермен Луве. Разве это не скучно?
— Совсем нет. Я сама обожаю танцевать в репетиционном зале, где меня видят только педагог и партнер. Время от времени танцую в своей квартире. Нет, под душем не рискую — слишком опасно, и к тому же он у меня совсем крошечный.
— Иногда считают, что нынешние артисты балета — настоящие атлеты, они менее артистичны, чем предыдущее поколение. Так ли это?
— Надеюсь, что нет. Действительно делается определенный упор на атлетизм, который очень важен. Но не сам по себе, а исключительно в артистических целях.
— Французский зритель, как и русский, по-прежнему предпочитает балетную классику?
— Она всегда собирает полные залы, публика хранит верность «Лебединому». Как артистка и как зрительница сама я предпочитаю нарративные балеты с сюжетом, которые часто основаны на известном литературном произведении, скажем те же «Евгений Онегин» или «Дама с камелиями». Их персонажи созданы большими писателями, поэтому и на сцене смотрятся интереснее. Будь я хореографом, я бы поставила известный роман «Орельен» Луи Арагона, посвященный Франции прошлого века в эпоху между двух мировых войн.
— Искусство балета по-прежнему требует жертв?
— Я иду не на жертвы, а занимаюсь любимым делом. Однажды мне пришлось танцевать в «Ромео и Джульетте» со сломанным ребром. Моей жизни ничто не угрожало, но никогда мне не было так больно, хотя у танцовщиц высокий порог терпимости
Юрий Коваленко
