Мы часто не находим повода сказать о человеке добрые слова. Хотя повод – это сам человек. Он есть всегда. Не тот, так другой, кого вы действительно уважаете, любите, цените, кто одним фактом своего присутствия в вашем пространстве делает это пространство значительнее, интереснее, достойнее, кто задает планку, к которой хочется тянуться. Такими журналистами для меня в юности стали двое: Евгений Богат (его давно нет в живых) и Инна Руденко. Когда я решила, что свяжу свою судьбу с этой профессией, я стала ежедневно ходить в читальный зал библиотеки и брать подшивки газет, чтобы вчитываться в чужие слова, пытаться через них понять, как это делается, близко ли мне это, мое ли? И среди моря журналистов выделила особенных для себя. Чьи очерки оставались в памяти отдельными, яркими строками, абзацами. Некоторые помню до сих пор. Это что-то да значит. С Инной Павловной мне потом довелось сделать интервью, едва ли не первое в моей уже журналистской биографии. И опубликовано оно было символично в журнале «Журналист». Какие журчащие слова. Какая журчащая профессия… Инна Руденко родилась чуть меньше, чем 85 лет назад. 2 мая. Но разве обязательно ждать точной даты, чтобы признаться ей в любви? Она до сих пор в строю – такие стойкие солдаты не сдаются до последнего проблеска ума. В поисках какого-нибудь очерка Инны Павловны я наткнулась в интернете на тот, которым подкрепляю свое признание. С удовольствием перечитала его сама. А еще мне понравились слова, написанные о ней Юрием Лепским (и эту небольшую портретную зарисовку я тоже прибавила – лишним не будет). Знаете, зачем это хочется делать – писать о хороших людях независимо от «поводов»? Чтобы поддержать самих себя. Мы не одиноки, нас много. (Алла Перевалова, редактор сайта)
Очерк Инны Руденко "Старшая сестра"
- Что считаете главным в женщине?
- Пикантность.
- Как любите проводить свободное время?
- За рулем своей машины.
- Назовите одно из сильных эстетических впечатлений.
- "Юдифь" Джорджоне.
- Что считаете важным для своей профессии?
- Физическое совершенство.
- Вам знакома зависть?
- У меня есть все, чтобы не испытывать этого чувства,
- Хотели бы прожить свою жизнь заново?
- Да - исключая собственные ошибки.
- Что такое отчаяние?
- Не знаю. Я не испытывала этого чувства.
В ладно скроенной юбке, тугом свитере и облегающих ногу сапожках, она сидит на мягком диване, колени прикрыты замысловатого узора вязаньем. Она не только вяжет, но и шьет - предпочитает ножную машину - и вышивает (яркие цветы на вязаном костюме так элегантны!), умело готовит (щавельный борщ зимой - это чудо!), предпочитает парикмахерскую на дому ("Берете мисочку с теплой водой...").
Эдакий баловень судьбы.
Пикантность, согласимся, редко произрастает из суровой прозы жизни, так же, как и желание повторить эту жизнь заново, минуя лишь собственные ошибки. Видимо, так у нее благоприятно складывались обстоятельства. Посмотрим...
Ей было девять, когда из жизни ушел отец.
Последнее ощущение папки - так и сейчас она его называет, - запах новенькой кожи, когда ты прижимаешься к его широкой груди. Папка ходил в новом кожаном костюме. Костюм подарили ему за хорошую работу, и он носил его, не застегивая верхних пуговиц: чтоб была видна тельняшка. Тельняшку папка привез с Балтики. И еще имя ее брату - Марат, в честь крейсера, на котором служил.
Мама тоже ходила в кожаной куртке. Красная косынка на ее черных волосах всегда алела вызывающе ярко. Она повязывала косынку так, чтоб не была видна отметина у виска - след кулацкой пули. Но ненависти своей к тем, кого она считала врагами, мама не прятала никогда. Даже тогда, когда гестаповцы уводили ее из дома. За связь с партизанами. Ее увели из дома, потом в черной крытой машине увезли из села. И навсегда остался лишь ее последний крик: "Дети, берегите друг друга. Я вернусь!"
Она не вернулась. Ее повесили. 7 ноября 1941 года. Это была одна из первых публичных казней в Минске. Так в 16 лет она перестала быть дочерью, доченькой, дочуркой. И осталась только сестрой.
- Существует выражение: "Безумная любовь" Приходилось ли вам встречать такой силы чувство?
- Да.
- Кто эти двое?
- Мои родители.
- Что они любили больше своей любви?
- Свою страну.
- Родительская любовь - чем ее измерить?
- Силою духовного, не только кровного, родства.
- Самое сильное впечатление вашего детства?
- Все впечатления моего детства - сильные.
- У вас было трудное детство...
- У меня было счастливое детство.
Она подчеркивает интонацией слово "счастливое". Ладно. Пусть так. Но я же знаю, что ждет ее там, впереди, уже через несколько месяцев, в этих застывших от мороза и смерти, горячих от крови и огня партизанских лесах. А она на вопрос, какой день самый счастливый из всей ее жизни, отвечает: "Когда я пришла в лес". Из всей своей жизни...
До леса был допрос: её били стеком, а когда падала - ногами. Потом бессилие болезни от этих побоев. Потом каторга торфоразработок. Потом ужас скитаний - облавы, развалины, шеренги гитлеровцев, выгребные ямы. Но страшнее всего, сказала она мне, страшнее выгребных ям и гитлеровцев было одиночество. С приходом в лес оно кончилось. В лесу был брат, ее маленький, моложе на четыре года, брат с тонкой детской шеей и большелобой головой. Брат стал разведчиком в партизанском отряде и носил на поясе две гранаты. Одна - для фрицев, объяснил он ей, другая для себя.
Ей выдали винтовку, нашли какие-то бурки. Бурки, конечно, не грели. Но она не замечала этого и когда ходила на задания, и когда в лагере чистила картошку, и когда лагерю пришлось сняться - отряд попал в окружение, - и идти днем и ночью по лесу, и лежать не минутами - часами, вжавшись в морозную, снежную землю. Она не замечала этого потому, что была с друзьями.
Но и их ей пришлось потерять.
...Она лежала на телеге, под елью, в полном сознании, не чувствуя боли от боли, не думая о предстоящей операции, стараясь не смотреть на сопровождавшего её парня, который, зная, что её сейчас ждет, беззвучно плакал, упав на круп лошади.
Операция не помогла, и было принято решение отправить ее на Большую землю. Она простилась с тем, так жалеющим ее юношей и еще с одним, которого полюбила и который, знала, любит ее, и со многими, многими другими и пять месяцев добиралась до аэродрома, и часто в дороге пела, шутила и смеялась. Потому что не знала, что никогда уже не вернется в отряд.
- Без чего человек не может прожить?
- Без друзей.
- У какого человека могут быть истинные друзья?
- У того, кто точно знает, где его враг.
- Назовите ваших друзей.
- Комбриг Баранов, мы часто видимся. Антоля, в ее избе мы остановились на пути к аэродрому. Теперь её дети бывают у бывают у меня. Юршевич Геннадий, ровесник брата. Врач Галина Филадельфовна, первой встретившая на Большой земле, - мы переписываемся. Саша, Зина, Миша, Иван... Все наши партизаны. Все наши учителя.
Она вернулась в родное село уже на исходе войны, зная, что брат погиб. Но не зная, конечно, того, что он навеки будет стоять памятником на одной из площадей Минска. Впрочем, может ли камень уменьшить боль?
Он возвращался с задания вместе со своим командиром. В деревне их окружили каратели, командира убили, брат на холме у кустарника стрелял до последнего патрона, потом бросил первую свою гранату, потом затих, потом встал и крикнул: "Все, теперь берите меня!" - и они поднялись и побежали к нему, почти к самым кустам добрались - и тогда он снял с пояса ту, вторую гранату...
Она знала, что брат погиб, но когда к маленькому домику вокзала подъехали за ней розвальни и она увидела на них мальчишку с тоненькой шеей и большелобой головой, все у неё дрогнуло, смешалось и она закричала, теряя память: "Ма-ра-ат!"
Это был и вправду Марат. И вправду брат. Только другой, двоюродный. И так угодно было распорядиться судьбе, что и этого Марата, который с того дня вошел в её сердце навсегда, она потеряла тоже. Бросился в горящий дом вдовы фронтовика, вынес на руках девочку. И прожил ещё одиннадцать дней - будто только для того, чтобы умереть 11 мая, месяц в месяц, день в день смерти и её Марата, спустя пять лет.
- Вы часто плачете?
- Не часто. Но плачу.
- Когда в последний раз?
- Когда наши проиграли в хоккей.
- ?
- Одно дело, когда встречаются наши команды друг с другом. Иное - там, за границей.
- Что такое мещанство - жадность, злость?
- Я встречала добрых мещан. И мещан без полированной мебели.
- Кого же тогда вы назовете мещанином?
- Человека, который не чувствует себя частицей своего народа.
- Что считаете своим главным долгом?
- Рассказывать о брате.
- Что вам труднее всего?
- Рассказывать о брате...
В детстве её звали "огневкой". Она с одинаковой страстью плясала в клубе, играла с мамой в любительских спектаклях, пела. Однажды к ней подошел военный - в их местах стояла воинская часть. "Кем вы хотите стать?" - спроси он её. "Летчицей", - ответила она. "Прошу вас, - сказал военный, -- идите в балетную школу. Вы создан быть балериной".
Она не стала ни летчицей, ни балериной. Деревенская девчонка, успевшая до войны закончить лишь 8 классов, она поступила, не имея аттестата о среднем образовании госпитали, как известно, мало приспособлены для учения, - в университет. И стала учительницей.
- Почему вы сказали, что в вашей профессии очень важно физическое совершенство?
- Потому что в класс надо не входить - влетать на крыльях.
- Кем, по-вашему, должен быть современный учитель для своего ученика?
- Тем же, чем две тысячи лет назад Ментор был для Телемаха.
- Какая психология, по-вашему, наиболее вредна для профессии учителя?
- Психология старой девы.
- Какие ученики вам нравятся?
- "Неурымзливые", точное белорусское слово - неудержимые. И с чувством юмора.
- А послушные?
- Послушание - бич школы.
- Почему?
- Послушный никогда не полезет на рожон за принципы.
Она-то всегда лезла "на рожон" за свои принципы... Потому потеряла и мужа. Обычно говорят в таких случаях: "Не сошлись характерами". Характерами-то они сошлись, считает она, а вот жизненными принципами - нет. И потому расстались. По ее инициативе.
Она была одна уже, когда - через десятки лет - приехал тот, кто тогда, в их партизанском лесу, отдал ей первое чувство. Она была приветлива, сердечна и внимательна - и с ним, и с его женой. На ее маленьком "Запорожце" поехали в лес. В тот, их партизанский лес... У чудом сохранившегося блиндажа он, грузный, немолодой мужчина плакал. И сквозь слезы уронил: "Скажи только слово..."
Она этого слова не сказала.
...В комнату, где мы сидим с ней и - который час! - говорим, входит юноша: тонкая шея, большелобая голова. Нет, это не Марат. Это Андрей. Марат Андрею - дядя. Дядя, оставшийся навеки пионером.
У нее сын и дочь. Дочь, как и она, - учительница. Вышла замуж за военного. Сын на военного учится.
- Вы часто рассказываете своим детям о войне?
- Они просто часто ездят со мной по местам боев.
- Какое самое сильное впечатление от этих поездок?
- Как мы вместе догоняли однажды дождь.
- Были ли случаи, когда дети не слушались вас?
- Не часто. Но были.
- И как вы поступали?
- В каждом случае по-своему. Общим было одно: не требовать извинений.
- Почему?
- Слова "извини, мама" надо употреблять так же редко, как слова "я люблю тебя", "Родина", "патриотизм".
- Какие увлечения ваших детей - ваши увлечения?
- Стихи - мы пишем их друг для друга. Книги - часто читаем вслух. Дорога - любим ездить в лес. Звери - мы растили собак, рыбок, хомяков, тритонов, птиц. А однажды Андрей принес ужа.
- И ужи вам нравятся?
- Терпеть их не могу. С войны - когда, выходя утром из землянки, видела эти плети, свисающие по ведру с водой. Бр-р!
- И вы выбросили ужа?
- Нет, сын сказал: "Мама, это же раненый уж..."
;Она стоит на пороге еще одной потери. Любимой работы.
С первого дня в школе она неизменно придерживалась правила: ни разу, ни на секунду, за все сорок пять минут урока не присесть. Только стоя! Только "как на крыльях"! Но годы и старые раны подсекают . . .
- Вам было когда-нибудь скучно?
- Нет. Никогда.
- Чего человек должен в себе стыдиться в первую очередь?
- Душевной лени.
- Чего вы больше всего страшитесь?
- Быть безразличной людям.
- Прощание с любимым делом старит...
- Если нет новой перспективы.
- В чем она для вас?
- Постичь Пушкина - до конца. Научиться вязать - классически. Фотографировать - как профессионал. А общественная работа? А внук? Ездить, ходить, дышать, смотреть, смеяться ... - о, сколько у меня перспектив!
Когда сын приближался к порогу школы, она усадила в машину его, дочь, и они уехали в Брест. На развалины крепости. Там, у этих героических развалин, и прошел последний из беспечного дошкольного детства день рождения сына.
Возвращались они молча. Сдержанный её сын, тонкая, ранимая её дочь... В маленькой машине было тесно от потерь. Высоких, если потери могут быть высокими, - но таких горьких потерь. Своих и чужих. И тогда она сказала: "Смотрите, здесь, на дороге, пыль, а там, впереди, дорога блестит. Это дождь! Давайте догоним дождь!"
И она нажала на газ, и они понеслись по дороге мимо сосен, стоявших рядом, как сестры, и "Запорожец" ревел, как ракета, и дети кричали что-то, и лица их загорелись радостным нетерпением, а дождь все уходил вперед, и она уже стала бояться, что они его не нагонят, и нажимала ногой на газ, и смеялась, и что-то кричала тоже, и, наконец, они его настигли. Теплый летний дождь хлынул на них, весело забарабанил по крыше, дети выскочили из машины и, враз измокнув до нитки, смеялись этому дождю, и солнцу при дожде, и соснам-сестрам на дороге.
Слушая этот ее рассказ, я подумала: многие ли из нас с такой радостной страстью способны догонять не дождь - нечто менее преходящее?..
Она поднималась на четвертый этаж чужого ей дома и мысленно представляла себе, как поднимается по этим ступеням, утром и вечером, Лариса. Каждый день. С больной ногой. Боль накапливает обиду, обида рождает раздражение, раздражение выливается на соседей, соседи... Она медленно поднималась на четвертый этаж и думала о том, что она, депутат, должна непременно добиться, чтобы чужая ей больная женщина не поднималась домой по ступе- ням.
Лариса переехала в новую квартиру - на первом этаже.
Сама она живет на втором. Ноги у нее не болят. Потому что ног у нее - нет.
Да, там, на санях под елью, зимой, в лесу в 43-м, без наркоза - какой в лесу наркоз? - ноги, обмороженные, отрезали. Обыкновенной пилой.
Вот такой она "баловень судьбы" - Ариадна Казей, сестра Героя Советского Союза Марата Казея, чье имя знает каждая девочка и каждый мальчик в нашей стране. И сама Герой Социалистического Труда...
Жизнь ее полна ударов, каждый из которых мог бы сбить с ног. Она же стоит на своих ногах вызывающе уверенно, сказала бы я - если бы это не звучало такой неуместной здесь игрой слов. Жизнь ее полна потерь, каждая из которых может повергнуть другого в непроходящее уныние. А ею жизнь эта воспринимается как обретение.
- Что такое мужество?
- Любовь к людям.
- Вам знакома зависть?
- У меня есть все, чтоб не испытывать этого чувства.
- Кого вы назовете мещанином?
- Человека, который не чувствует себя частицей своего народа.
- Что такое отчаяние?
- Не знаю. Я не испытывала этого чувства...
Статья Юрия Лепского "Точка Ру..."
Забившись в свой гостиничный номер, я открыл папку и стал читать то, что написала Руденко
Время от времени я прихожу к ней в гости. Случается это не часто, может быть раз в полгода. К сожалению, Инну Павловну одолевают всякие хвори, а к гостям она предпочитает выходить в хорошей форме - это принципиально. Но когда она назначает время встречи, уже я начинаю волноваться и готовиться: что принести, какие книги, фотографии, маленькие приятные сувенирчики, последние публикации... Я иду к ней, как на строгий творческий отчет, предчувствуя заранее, за что она будет ругать, а что, возможно и похвалит.
Однажды, когда я был принят на работу корреспондентом "Комсомольской правды" по Новосибирской и Омской областям, всех нас, собкоров "Комсомолки" со всей страны, вызвали в Москву на совещание. Среди известных и знаменитых я был новеньким, успевшим за это время написать две или три заметки. Неизменное правило тогдашней "Комсомолки": творчество собкоров изучают и оценивают великие - знаменитые и прославленные журналисты страны ( к счастью, в ту пору почти все они работали в этой газете) - Василий Песков, Ярослав Голованов, Валерий Аграновский, Инна Руденко, Юрий Рост, Геннадий Бочаров, Юрий Щекочихин... Мое "творчество" досталось Инне Руденко. Когда я узнал об этом, то решил, что позора не избежать и даже подумал, что надо бы собрать манатки и уехать в Новосибирск, не дожидаясь публичной оценки собственных публикаций. Однако, накануне все мы получили рецензии великих на собственные заметки. Получил и я. Забившись в свой гостиничный номер открыл папку и стал читать то, что написала Руденко. От волнения и страха я мало что понял с первого раза. Потом перечитал еще. И еще. И несколько минут сидел потрясенный. Обо мне ли там было написано? Инна Павловна писала о толковом, умном журналисте, подмечала индивидуальные особенности письма. Замечала, впрочем, и неловкости, и штампы, и спешку... Но первый урок, который она тогда преподнесла мне, остался таковым на всю жизнь: настоящий глубокий и талантливый мастер всегда доброжелателен, доступен и прост и никогда не бывает заносчивым, надутым и чванливым. Если вам встречается великое чванство, то скорей всего ни о каком величии, уме и таланте речи нет, что бы там о нем (или о ней) не говорили.
Потом был еще один урок Руденко. Она выступала дежурным критиком на редакционной летучке "Комсомолки". За окном был конец семидесятых годов, разгар застоя и апогей тихой, ползучей реабилитации Сталина. Так вот, она выступала на летучке и своим тихим голосом твердо и бесстрашно говорила о Сталине, чудовищных репрессиях и номенклатурной тоске по сильному вождю. За окном было время, когда легко могли посадить только за чтение "Архипелага ГУЛАГа" Солженицына. Она говорила тихо, но мне казалось, что у нее в руках мегафон: вся летучка "Комсомолки" превратилась в безмолвный камень, съежилась от страха и восторга, от ее бесстрашия и мужества.
Ну и потом, каждая ее публикация была уроком. "Долг" - она заступилась за парня, которому душманская пуля перебила позвоночник. Она первой сказала о том, что в Афганистане идет настоящая война, первой потребовала от власти ответственности за искалеченных ребят из "ограниченного контингента". Такое могли не простить. Но испугались: слишком большая сила за ней была - братство прошедших "афган". "Заземление" - она написала о том, как погибла обычная девушка в обычном общежитии от оголенного провода в обычной стиральной машине. И это при том, что вокруг в этом городке висели лозунги, призывавшие заботиться о человеке. Если разобраться, тоже вполне нынешняя ситуация...
Даже если бы она не напечатала больше ничего - все равно ее имя было бы вписано злотом в историю отечественной журналистики. Она написала в сущности не так уж много, но лучшую (на мой вкус) ее книгу - "Улица, по которой ты идешь каждый день" - составленную из ее публикаций в "Комсомолке", читают по сей день и в бумаге, и в Интернете. Что бы она там ни говорила. А говорит она вот что: "Ну, это когда было! Все это в прошлом". И с грустью добавляет: "Теперь мне трудно так работать". Но вот строки, написанные ею совсем недавно: "Из чего состоит жизнь человека? В первую очередь из других людей. Без всего можно прожить, но не без человека" Или: "Жизнь, как известно, не состоит из героических свершений, эпохальных событий или исторических поступков. Иногда нужна минута, чтобы стать героем, - и целая жизнь, чтобы стать достойным человеком". Это ее фирменная, Руденковская точка зрения, говоря современным языком, "точка Ру...". Годы прошли, но высота размышлений о жизни - та же, ее планка не опустилась ни на сантиметр. Она востребована и сегодняшним молодым поколением, отцов и матерей которого она спасала от лжи, безверия и угара развитого социализма.
Знаете, в журналистике это большая удача - возможность идти по улице Руденко каждый день. Это неплохо воспитывает. А уж встречаться и говорить с ней!..
...Наконец я нажимаю нужную кнопку лифта, поднимаюсь на ее этаж, звоню в дверь. Открывают, как всегда, ее дети - дочка Танечка и сын Павел. А вскоре навстречу мне появляется она - маленькая, сухонькая, но с сияющими глазами, но великолепно одетая и причесанная, но поразительно сильная, но с неизменным своим: "Ми-и-и-ленький! Как я рада тебя видеть!"
2014 год
P.S. А вот здесь есть обзор писем, сделанный Инной Павловной в 2011 году.
