Как сказал Эйнштейн,
осенью листья опадают.
Известная шутка
Соблазн подкрепить собственное мнение, суждение, оригинальное исследование отсылкой к ранее высказанному, да ещё и освящённому традицией или громким именем, был силён во все времена.
Собственно, не избежал его и автор, причём трижды: сначала снабдив эту скромную записку эпиграфом, затем приписав известному человеку слова, которых он никогда не произносил, а для пущей важности – сообщив этой фиктивной цитате критерий «известности».
Маскировка собственного авторства диктуется самыми разными соображениями. Простейший пример – употребление псевдонима. Дескать, это не я, Вася Пупкин, сочинил эту крамолу, а кто-то совсем другой. Иногда псевдонимизация имеет целью безобидный розыгрыш, прикол, как в случае «древнего индийского мыслителя Нянаждихаша». Иногда – попытку защититься от реального уголовного наказания, как «Николай Аржак» и «Абрам Терц» у Юлия Даниэля и Андрея Синявского соответственно (правда, обоим это не слишком помогло). Иногда целью становится придание тексту изначального нравственно-этического статуса, как это было с Жаном-Полем Маратом, подписывавшим собственные провокационные прокламации не больше не меньше как «Друг народа».
Но чаще фиктивная атрибутизация, прошу прощения за наукообразность, используется для придания собственным словам, действиям и намерениям дополнительных сакральных смыслов. Дескать, не по собственной инициативе учу и обличаю, но «именем Пославшего мя». Или «так нам сказали боги!». Это, как вы понимаете, уже совсем другой коленкор.
С человеческой точки зрения однозначно и рационально оценить природу учения Христа, пожалуй, невозможно. Был он действительно сыном Божьим, оригинальным философом и учителем или же мошенником и самозванцем – споры об этом ведутся среди приверженцев различных религий и школ уже двадцать первый век. Это вопрос веры, а не знания. Впрочем, если природу оценить нельзя, то реальное влияние на всю последующую историю – вполне.
Однако очевидно одно. Если предположить, что всё сформулированное Христом – лишь плод его личных размышлений, то никакого другого шанса донести этот плод до тысяч и миллионов последователей, кроме как предельно сакрализуя, обожествляя собственное знание, у него действительно не было. И в этом смысле он не только поступил предельно рационально, но и положил начало достаточно любопытной традиции.
Вспомним Ницше с его «Так говорил Заратустра». Или гораздо более циничного, но едва ли не столь же известного Лафайета Рона Хаббарда, прямо сформулировавшего уже в наше время: «Хочешь стать успешным и богатым – создай свою религию!».
В створе той же традиции действовал выдающийся мистик Георгий Гурджиев. Был ли это сознательный подход или же подсознательная догадка, но он в какой-то момент чётко понял, что «продать» измышления некоего Гурджиева будет затруднительно. А вот поделиться с человечеством «секретами древних суфиев» – всегда пожалуйста. Это захватывает, это интригует, это работает!
В свою очередь, если дать волю полёту фантазии, можно предположить, что авторитет самого Христа был достаточно эффективно использован его учениками-апостолами, в частности – четырьмя евангелистами. Четыре канонических евангелия достаточно заметно различаются и по стилю, и по ракурсу взгляда, и по манере повествования, и легко заметить, что каждый из их авторов делает акцент на чём-то своём. Но в любом случаен главное для автора – защитить собственный текст и позицию бронёй сверхавторитета: «Се говорю не аз многогрешен, но Сын Божий!».
На почве укоренившейся традиции недооценки значения собственного мнения и переоценки мнения авторитетного родились многие любопытные вещи. Например, культ цитатности – в общественной ли жизни (см. лозунги), науке (вспомним любую диссертацию) или искусстве (постмодернизм). Хочешь произнести что-то и не подвергнуться перекрёстному дискуссионному артобстрелу – вложи свою мысль в уста великого. Хуже точно не будет, а с большой долей вероятности – будет намного лучше.
Значительная часть замечательных рубаи Хайяма написаны вовсе не Хаяймом. Казалось бы – в чём резон жертвовать авторством в пользу и без того знаменитого, а чаще уже покойного творца? Ответ один: так будет гораздо весомее. К известному имени больше интереса и внимания, у атрибутированного известным именем текста больше шансов уйти в народ и остаться в истории.
Очень ярко такой подход преломлялся в условиях социалистической реальности. Самый растиражированный труд выдающегося публициста Анатолия Аграновского – повесть «Возрождение» – маркирован именем Леонида Брежнева. Это, правда, совсем другая история – пример работы «литературным негром». Но зададимся вопросом: мог ли Аграновский написать то же самое под своим именем? Да, мог. Имел ли он доступ к необходимым историческим материалам, мемуарам и статистике? Он – имел, в отличие от многих.
Тогда зачем же?? А затем, что заявить «я написал книгу» могли все 10 тысяч Союза писателей СССР. А с интеллигентской скромностью, потупясь, глядя в пол, полушёпотом произнести: «Я написал книгу Брежнева» – считанные единицы. Да, собственно, и произносить не требовалось – все и так знали… А если серьёзно, то имя главы государства на обложке было той самой «окончательной, фактической бумажкой», выражаясь словами профессора Преображенского, которая могла дать автору возможность высказать кое-какие собственные точки зрения без страха тюрьмы и сумы.
Возвращаясь к защитной функции авторитета. Когда известный автор-исполнитель (но прежде всего – выдающийся поэт и драматург) Юлий Ким за свою диссидентскую деятельность попал в опалу и был отлучён от работы под собственным именем (к счастью, только под собственным, ибо под псевдонимом «Юлий Михайлов» ему удалось создать без преувеличения божественные тексты песен к таким фильмам, как «Бумбараш», «12 стульев», «Про Красную шапочку», «Обыкновенное чудо» и десяткам других), по радио как-то прозвучала песня «Ходят кони над рекою». Объявлена она была следующим образом: музыка Владимира Дашкевича, слова народные…
Понятно, что в такой подаче, с точки зрения того времени, было гораздо больше плюсов, чем минусов. Редакторы на радио отдавали себе отчёт, что песня отличная, публикой востребованная и должна звучать невзирая на все печальные обстоятельства. И потому предпочли поступиться именем автора, нежели оборвать жизнь произведения. Причём поступиться весьма деликатно: приписать стихи не какому-то подставному Пупкину, а тому самому народу, с которым не поспоришь... К слову, сам Ким воспринял произошедшее весьма иронически и, по рассказам близких, целую неделю брал трубку со словами «Русский народ у телефона!».
…Так что когда в следующий раз столкнётесь с ранее не известным изречением, подписанным именем Шекспира или Эйнштейна, Заратустры или Черчилля, дайте себе труд отнестись к этому с необходимой долей критицизма. Ибо в лучшем случае автору просто не хотелось тратить время и силы на розыск истинного автора высказывания. В среднем случае – имя автора не представлялось ему достаточно весомым аргументом. А в худшем – вами просто манипулируют, выдавая собственные сомнительные умозаключения за продукт действительно великого интеллекта.
Дмитрий Токман
