Владимир Владимирович Шахиджанян:
Добро пожаловать в спокойное место российского интернета для интеллигентных людей!
Круглосуточная трансляция из офиса Эргосоло

Облавы на призывников и армейская каторга

Вводится система обязательного учета призывников. Согласно закону, который рассматривает сейчас Государственная Дума, ребята призывного возраста, то есть те, кому от 18 до 27 лет, будут обязаны теперь сообщать о своем местоположении. В случае отъезда с места жительства более, чем на 3 месяца, они должны извещать военкоматы. В случае же нарушения установленного порядка, законом будут предусмотрены соотв. меры наказания. В том числе, как предполагается, и административный арест. Фактически это тюремная практика, точно такой же порядок существует у нас в отношении условно-досрочно освобожденных.

Практика милицейских облав на молодых людей, благодаря новому закону, будет теперь узаконена. Я сам писал об облавах довольно часто, задавал даже вопросы военным чиновникам на соответсвующих брифингах в Минобороны и т.д., но все они как-то отворачивались от этой темы, не замечали ее. В то время как само существование этих облав — факт чудовищный. И выглядит это страшно. Вот расскажу такую историю. Прошлой весной, в середине апреля мы с одним приятелем прогуливались по Москве. Был уже теплый, спокойный вечерок, так что мы решили, выйдя из редакции, пройтись, да так и прошагали несколько километров по весенней Москве до проспекта Мира. Кажется, в Олимпийском только закончился концерт какой-то молодежной группы, и оттуда шел целый поток молодых людей, которые — весьма довольные, видимо, и собой, и концертом и приближающимся летом, распевали какие-то свои песни и т.д. Возле метро на моего знакомого, рассказывавшего мне в тот момент какую-то забавную историю о Крылове, налетел вдруг молодой человек — чрезвычайно растрепаный, с выпущеной рубашкой. От столкновения парень как-то неуклюже повалился на землю.

— Что же вы носитесь так, — произнес мой приятель, помогая мальчику встать.

— Да, извините, я просто это… Спешу, — ответил тот, глядя как-то в землю. — Друга вот забрали, я за его матерью, мать привести просил.

— А что такое?- спросил  я.

— Да менты остановили. Документы проверили и забрали. Говорят, в армию пойдешь служить.

— А тебя не задержали?

— У меня военный билет, ну по почкам, инвалидность.

— А где они его держат, — спросили мы.

— В отделение отвели, ну а там не знаю.

Молодой человек убежал, а мы пошли посмотреть.

За железной дверью, в помещении милиции, мы увидели следующую картину: задержаный, какой-то очень худой, рябенький мальчик сидел в углу, на табуретке, глядя на свои колени и время от времени потирая ладонью лоб, видимо, силясь не расплакаться. За ним с каким-то чрезвычайным интересом, и притом странно улыбаясь наблюдал милиционер — паренек, может быть, совсем чуть старше его — но в форме, даже почему-то с пистолетом и т.д. Дежурный, рыжий полный сержант за изрезаным столом заполнял протокол, сверяясь с бумагами, и все время дергая и расписывая на другом листке не писавшую, видимо, ручку. Мы спросили что происходит.

— А вы кто такие? — спросил нас рыжий милиционер, видимо старший.

— Мы журналисты, — произнес знакомый, достав удостоверение. — А за что вы задержали молодого человека?

— За уклонение от призыва. Сейчас придут люди из военкомата, отвезут на сборный пункт.

— Так это же не законно, существует порядок призыва, — сказал  я. — В законе не написано об облавах и т.д.

— Ну нам распоряжение дали, — тонким голосом произнес молодой милиционер. — Мы же сами не решаем.

— К тому же как вы считаете — уклонение от призыва — это правонарушение или нет? — с каким-то вызовом сказал вдруг рыжий, даже оправившись на стуле. — Вот мы и боремся с правонарушениями.

— Все-таки существует порядок призыва, а то, что вы делаете — нарушение закона.

Мы вышли на некоторое время с моим знакомым и постояли в вестибюле метро. Минут через двадцать прибыл лейтенант с двумя солдатами. Мы заглянули в комнатку.

— Ну что, деньги есть у тебя? — услышал я вопрос, заданный одним из солдат парню.

— Нет, — робенько ответил тот.

— Ну смотри, купили бы сигарет. Все равно деды отнимут.

В этот самый момент явился наш прежний знакомый с матерью этого паренька — пожилой женщиной, почти уже старухой, в ситцевом платьице, кофтенке и зачем-то еще, несмотря на теплую погоду, накинутой сверху кожаной курточкой с вытертыми рукавами и грудью.

— Витя, Витя, — произнесла она, кидаясь к сыну и обнимая его.

— Ну как же тебя?

— Да я, мама, это, того, ну просто шел с Вадиком, — ответил мальчик, высвобождая руку из мокрых ладоней матери, отстраняясь и стараясь смотреть поверх ее головы. Но в то же время словно ища кого-то глазами по комнате. — Вот, задержали, документов не было. Вадик, пойди сюда, ну подойди, — сказал он, остановив взгляд на своем приятеле, который робко встал в дверях, нагнув голову.

— Ребята, ну что вы, что вы? — сказала женщина уже слезливым голосом, глядя то на лейтенанта, то на обоих солдат, то на рыжего милиционера, отводившего взгляд и переминавшегося с ноги на ногу. — Он же поступать будет, он второй раз поступит! У него плоскостопие, справка есть, отпустите, я справку дам! Не забирайте!

— У нас порядок, — сказал лейтенант. — Это такой порядок. Все равно отслужишь. Быстрее отслужишь, домой скорее вернешься, — прибавил он, обращаясь теперь к мальчику.

— Нет, ну я буду жаловаться, — уже в каком-то исступлении голосила мать. — Один сын, без мужа растила. Я вам не позволю!

— Садитесь, хоть тут жалобу пишите, — сказал ей рыжий милиционер. — Мы примем, не вопрос.

Женщина села за стол, придвинула бумагу, но ничего не написала и вдруг заплакала. — Витенька, Витя, сынок, — причитала она, закрывая лицо дрожащими красными руками с надувшимися венами. Опомнилась только когда сына стали выводить, подбежала, сняла с себя старую куртку и накинула на него. Мальчик сам растрогался, уже не выдержав, расплакался, обнимал то мать, то своего друга.

«В Чечню тебя все равно не отправят, ничего не будет. Отслужишь и все», — повторял тем временем каким-то странным, монотонным голосом лейтенант, видимо привыкший к таким сценам и не впервый раз смущенный.

Добавлю, что эта история окончилась хорошо. У мальчика в самом деле оказалось плоскостопие, и домой его отправили сразу же, из ЦВК на другой день. Более того, милиционеров, кажется, наказали, во всяком случае в ответе на запрос, который отправил я по просьбе несчастной женщины (мы оставили свои визитки ей), говорится именно это. Мой знакомый тоже писал запрос по этому поводу и звонил несколько раз в МВД. Вообще, он увлекся этой темой и выпустил даже цикл статей.

Но сколько было случаев, когда такое заканчивалось плохо? Бывали случаи, когда детей просто забирали с улицы, о них — ни слуху, ни духу по месяцу, у родителей — паника и сердечные приступы, а через месяц приходит письмо от сына с сообщением о том, что принял присягу и сейчас — в в/ч такой-то Орловской области. И вот, как я и говорил, эта порочная, отвратительная практика, свидетельствующая о крайнем неуважении к человеку, будет теперь узаконена.

Кто-нибудь из отслуживших, обиженных жизнью и озлобившихся на людей, считающих, что если сам он мучился, то и другие обязаны отстрадать, обязательно скажет, что я сам не служил и потому против облав и т.д.. Но нет, я служил, очень хорошо знаю, что такое дедовщина (интересующиеся этим явлением могут найти у меня в журнале соотв. заметки). Вообще я не против призыва, считаю его необходимым. Другое дело, что я против формы, в которую организована сегодня военная служба. Фактически это тюрьма. В армии смеются над прежним патриотизмом и т.д., самой веселой комедией у нас, например, был советский фильм «Максим Перепелица», где главный герой — молодой человек призывного возраста ужасно переживает, что его не возьмут в армию. Еще такая подробность — помню, мы писали на каком-то первом собрании свои биографии, и никто из трехсот (!) человек, бывших на КМБ (курсе молодого бойца), не написал «меня призвали в армию», у всех было — «меня забрали». Вот такие пироги. Впрочем, утеря патриотизма не только у солдат, да она и неудивительна. Ну нет патриотизма, нет. Кого защищать? Не Путина же с Абрамовичем, в которых персонофицируется в сознании людей власть и элита… Сегодня же власть признает фактически, что армия — тюрьма, армия — пугало. Что просто так, из-за патриотизма, без принуждения, туда никто не пойдет…Все рассуждения о долге перед Родиной, о воинской чести и проч. — отброшены. Как говорится, не надо соплей — вот вам голые факты. А факты таковы, что армия — это зона и каторга. Каторга, на которой они ничего менять не хотят и не будут. И, кстати, каторга, на которую своих детей никто из них не отдает и никогда не отдаст… Очень печально.

Ваш Михаил Борисович Поляков

1089


Произошла ошибка :(

Уважаемый пользователь, произошла непредвиденная ошибка. Попробуйте перезагрузить страницу и повторить свои действия.

Если ошибка повторится, сообщите об этом в службу технической поддержки данного ресурса.

Спасибо!



Вы можете отправить нам сообщение об ошибке по электронной почте:

support@ergosolo.ru

Вы можете получить оперативную помощь, позвонив нам по телефону:

8 (495) 995-82-95