— Ты по городу хочешь еще прогуляться?
Я первый раз в жизни отрицательно мотаю головой.
Хотя обожаю коллекционировать города.
Не по чему гулять: Петропавловск-Камчатский — для меня это не город. Фантом.
Как можно назвать городом населенный пункт на берегу океана, где нет даже набережной? Бухта Авачинская — есть. Одна из прекраснейших бухт, какие мне доводилось видеть, нежная и туманная, обрамленная волнами сопок. А набережной, променада, места любования красавицей — нет. Яхт-клуба нет! К океану выходит огрызок площади, по бокам которой стоят администрация и драмтеатр, а серединка ударно мостится плиткой: Дальний Восток — с трудовым приветом Собянину. Но если Москва живет к Москве-реке боком, то Петропавловск живет к океану задом. С дороги, тянущейся над бухтой, на бухту смотрят зады гаражей. Раньше еще смотрела детская площадка. Ее ликвидировали, отдав под застройку. Теперь здесь хоромы, в абрисе которых читается уверенность хозяев, что только размер и имеет значение. Хоромы все зовут "деревней бедняков".
Сам же Петропавловск — просто просыпанные между сопками и по сопкам домишки, бараки да пятиэтажки, порой укрепленные, на манер средневековых крепостей, бетонными контрфорсами, потому что примерно раз в неделю город трясет силой в 3, а то и в 4 балла, и землетрясение здесь такая же банальность, как в Москве — пролет членовозов с "крякалками" и "мигалками".
— Ну, я когда сюда из Владивостока переехал, то первый раз, когда затрясло, зимой в ночи в одних трусах на улицу выбежал, а теперь не замечаю,— говорит мне глава местной "Европы плюс" Дима, хотя, по идее, радиостанции здесь следует называть "Азия минус".
— Может и дважды в неделю трясти,— вторит его коллега.— Ко всему привыкаешь. Ты лежишь, а лампочка мигает.
Перед землетрясением рыбки в аквариумах залегают на дно и укладываются набок, кошки и собаки мечутся, а люди не обращают внимания.
* * *
Над Камчаткой орбиты навигационных спутников пролегают так, что GPS пеленгует коммуникатор через пару секунд. Но в "Яндексе" на экране — серое поле с неутешительным: "Карт для этой местности не существует". Те, кому сильно нужно, пользуются аэросъемкой "Гугла". Если наложить на съемку схему дорог, выяснится, что схема с реальностью не совпадает. Ядерный щит родины, черт побери: сбивай прицелы своим, чтобы не целились чужие. Когда в Вилючинске передвигают — спускают со стапелей, выводят из доков, не знаю, что у них там происходит,— атомные ракетоносцы, говорят, грузовики на берегу создают задымление. Но "Гугл" про это ничего не знает, и на фотокартах в малейших деталях запечатлены 16 субмарин, похожих из космоса на треску. Четыре из них совсем крошки: наверное, покуда не подросли.
Свежая треска, кстати, на рынке в Петропавловске идет по 50 рублей за кило, я ее тушил в белом вине. Тем более что вино по 300 рублей бутылка качества такого, что лучше не пить.
Вилючинск, чуть не забыл,— это поселок по соседству с Петропавловском. Там — единственный на всю Камчатку аквапарк, и в Вилючинске обожают селиться семейные люди с детьми: закрытая, охраняемая территория и все такое. Чтобы приехать в аквапарк с детьми из других мест, надо заранее оформлять спецпропуск через турфирму.
* * *
— Скажи, а Петропавловск тебе что больше напоминает: Владивосток или Хабаровск?
А мне Петропавловск больше напоминает Шанхай, но не тот небоскребный, что в районе Пудонга, и даже не старый город, где по ночам горят на улицах жаровни, и старухи стирают в поставленных на табуретки тазах. А Шанхай районов-шанхаек эпохи Мао, кое-как и чуть не без всякого плана выстроенный, уляпанный рекламой и магазинишками как попало.
В Петропавловске, например, считается нормальным балконы и лоджии красить в разные цвета.
Правда, в Шанхае на каждом углу китайские едальни, а в Петропавловске их немного, и в них отсоветовали идти, а рыбного ресторана, или краб-хауза, или, черт его не знает, трепанг-кафе нет ни одного. Вероятно, потому что свои рыбой объелись, а на чужих не рассчитано. На рынке свежий кижуч идет по 150 рублей килограмм, а икра от 1200 рублей (кетовая) до 1600 (чавычовая и кижучовая), и в консервных банках ее покупают лишь идиоты, а нормальные берут развесную. Кстати, и целикового краба покупают лишь туристы, платя не за вкуснятину, то есть за фаланги, а за панцирную несущественную пустоту, если пустотой считать красоту.
При этом в кафе, где мы все же находим в меню палтуса, цены московские, хотя палтус убит наваленной сверху дрянью с майонезом. А модное петропавловское кафе — оно ровно такое же, как и модное костромское, и владимирское, и московское. "Цезарь", солянка, роллы, кальян.
* * *
Странно живут в моем сознании собранные в коллекцию города. Вот один, не хочу даже называть, на большой реке,— никак не могу полюбить. Там массовый уличный тип — угрюмый мужик в спортивных штанах, черном кожане, смотрящий исподлобья. И ведь он не с вохры, он местный средний класс.
Это я к тому, что в Петропавловске мне как раз нравятся люди. Открыты, приветливы и, кстати, словоохотливы, что для меня вообще клад. Взять Витю, владельца гостиницы, в которой я живу. Это загородный коттедж в дюжину номеров, из которого по диким пробкам еще почти час добираться до города,— выстроен он в красивом месте, но как-то нелепо, однако ж так, чтоб всем было хорошо, то есть чтоб у всех в номере душ и крантики в позолоте. Деньги на застройку Витя, скорее всего, отбивает не на туристах, а на праздничных корпоративных бардаках, но это неважно, а важно, что хозяин гостиницы из Вити такой, каких я сто раз встречал во Франции или Испании: олицетворенное гостеприимство и счастье.
— Собирай,— говорит,— своих ребят человек двадцать и прилетай на хели-ски.
— А почему двадцать?
— Так вместимость вертолета, аренда, иначе невыгодно...
Начинаем считать: получается, что неделька катания по вулканам Камчатки обойдется по 15 тысяч евро с носа.
— Спасибо,— говорю,— но дешевле в Чили взять лодку с вертолетной площадкой, спускаясь вдоль побережья. Или на Сицилию слетать, в жерле Этны покататься...
Витя вздыхает:
— Да... Это проблема — люди приезжают, природой восхищаются, но дорог нет, гостиниц нормальных нет, инфраструктуры нет, цены дикие, и больше не возвращаются...
О том, каким образом Витя в свои 27 лет заработал на постройку коттеджища, он говорить избегает. Но вскользь замечает, что Камчатка живет рыбой. Ну, выкупают люди квоты у МНС — малых народов севера. Или на грузанах прут по бездорожью километров триста, когда в нерест воды в реках нет, а одна рыба, но понятно, что берут только икру. Икра и рыба, рыба и икра. Вон, Шойгу прилетал, три дня учения МЧС проводил — так потом вся Камчатка гудела, что учения были только прикрытием и что борта улетали в Москву, полные икрой.
А то, что показывают по телевизору, мол, тонну левой икры перехватили и бульдозером по земле размазали,— это для идиотов. Тонну перехватили, а сто тонн пропустили, потому что всем отстегнули. И еще: зачем эту икру в землю было зарывать? Что, нельзя было детям, старикам или солдатикам отдать?!.
Кстати, о детях: в камчатских магазинах маленькая бутылочка "Активии" — 120 рублей. А кило икры стоит столько же, сколько гигабайт закачки из интернета. И самый непопулярный телефон здесь — iPhone: без интернета он теряет смысл, а с интернетом становится золотым.
* * *
Пожалуйста, не спрашивайте меня, побывал ли я в долине гейзеров. И камчадалов не спрашивайте.
Поездка в долину обходится в три часа жизни (два часа на вертолет, час — на осмотр) и в 24 тысячи рублей с брата.
Так что отдыхать камчадалы предпочитают в Таиланде.
Двухнедельный тур, однако, стоит 150 тысяч рублей. "Чтооооо?! Сдурели?! Да из Москвы втрое дешевле!" — "Ну, кое-кто из Москвы и летит. Просто билет до Москвы и обратно под Новый год 100 тысяч. Те, кто умнее, летят из Хабаровска".
В общем, я не видел гейзеров, зато покупался в горячем источнике. Источники делятся на дикие и окультуренные. Окультуренный — это бассейнчик под открытым небом, в котором за 200 рублей греешься сколько хочешь, но дольше четверти часа все равно не усидишь, а рядом обычного бассейна, чтобы поплавать, устроить никто не догадался. Диких же я не видел, потому что ехать до них далеко, а дорог на Камчатке нет.
По единственной здесь федеральной трассе А-401 ни в какой субъект Федерации не добраться, потому что дорог, позволяющих выбраться с Камчатки своим ходом на Чукотку, в Хабаровск или в Магадан, не существует.
Федеральная трасса соединяет аэропорт и морпорт и являет собой пробку на разбитом асфальте, чему никто не удивляется: одна из петропавловских дорог называется ласково "Бомбежка".
При этом на одного камчадала приходится 1,5 автомобиля; в семьях 3-4-5 машин — японских, подержанных, праворульных "автоматов" (4-летняя "субару" в 265 "лошадей" — 800 тысяч; средняя зарплата — 25 тысяч).
Из интереса я выясняю, каков размер взяток, собираемых гаишниками, скажем, за выезд на "встречку", и неожиданно обнаруживаю, что помимо партии, утверждающей, что звери берут от 12 до 50 тысяч, существует и партия, утверждающая, что звери не берут вообще.
И те, и другие сходятся на том, что на посту на въезде в Вилючинск работает знаменитый гаишник Козлодоев, которому если какая машина не полюбится, он будет шмонать ее методично и ежедневно, проверяя, например, соответствие ГОСТу длины буксировочного троса, не обращая внимания на то, что "автоматы" на тросе буксировать вообще нельзя.
* * *
Вокруг бушует даже не золотая, а какая-то червонно-пурпурная теплая осень. Недалеко за сопками — Тихий океан с черным вулканическим песком, как на Тенерифе, но купаться можно только в гидрокостюме: +12 даже в июле. Зато ходить по пляжу босиком приятно при октябрьском солнце: в песке — 85 процентов содержания железа. Пляж вычерпывают для строительных целей огромные экскаваторы. Океан за время штормов залижет раны. Была даже идея железо добывать, но вовремя спохватились, поняв, что тогда берег не восстановить. Тихий океан поражает тем, что на берегу, от горизонта до горизонта, ни души, ни человечка, ни даже пластикового мусора, которым завалены сопки в самом Петропавловске. Та сопка, на которой телевышка, и откуда на город открывается открыточный вид с вулканом на заднике, и на которую после метели взлетают на джипах сноубордисты, чтобы рвануть вниз по пухляку, она своими склонами являет, по сути, городскую помойку.
— А у нас тут всегда так,— соглашаются аборигены,— где нет человека, там красотища, а где есть человек, там срач.
* * *
Когда я говорю коллегам в Петропавловске, что интернет вытесняет в Москве телевидение и радио, на меня смотрят как на проповедника каббалы.
И когда снимаю на коммуникатор лежащих в городской черте сивучей, морских львов, и тут же посылаю картинку с комментарием в "Твиттер", то "Твиттер" для Камчатки такая же экзотика, какая для меня сивучи. Потому что на Камчатке весь интернет идет через спутник, его возможности ограничены, а других нет, и трафик нужен и военным, и МЧС, и администрации.
На обратном пути, уже после сивучей, когда мы проезжаем поселок Елизово, и машина после разбитой дороги переходит вдруг на почтительный, свежего асфальта, шепот, меня спрашивают:
— Догадаешься, с какого дуба тут свежий асфальт?
— А чего гадать? Либо Путин прилетал, либо губер живет!
— Ага, наш губернатор новый. Он себе под жилье детский садик переделал. Но это еще до губернаторства, он на платине заработал. У нас тут платину добывают.
Елки зеленые, они что, не видят этой своей тайной, то есть явной, символики: сивучи — на помойке, губернатор — в детском саду?!
* * *
— Приезжай, слышишь, обязательно приезжай еще. На лыжи приезжай. У нас, учти, катаются все как боги, если девочка-мальчик плохо катаются, они в школе чуть не изгои. Приедешь?
Я грустно улыбаюсь. Я бы хотел приехать, но врать неохота.
Аэропорт в Петропавловске крохотный, самолет в Москву огромный, и рейс задерживают просто потому, что две створки спецконтроля за два часа регистрации не в состоянии переварить толпу, над которой возвышаются гигантские, двухметрового размаха, оленьи рога, которые везет парень в камуфляже, с потерянным видом выслушивающий, что за такой сувенир придется доплатить 16 тысяч рублей. Перед посадкой я делаю снимок — самолеты на фоне вулканов, и подбегает охранник, требующий все стереть, потому как это "объект", на что я вежливо отвечаю, что сфотографирую сейчас его самого и вышлю на твиттер Медведеву. Мужик улыбается и отходит в сторону.
В самолете я думаю о том, что местные напоминают не имперских колонизаторов и не колонизованных аборигенов, а колонизованных колонистов, так будет точнее. Которые живут на Камчатке всю жизнь как бы временно, то есть не всласть и не вразмах, не обустраивая красивейший край, а упрыгивая в личную жизнь, урывая кусочек из мира вокруг. И еще о том, что у Москвы есть тьма резонов держать в руках Дальний Восток — икра, платина, щит и меч. Но скажите, какие у Дальнего Востока резоны держаться за Москву? Нет даже обычных колониальных соображений — типа, метрополия даст нам передовой опыт и вообще цивилизацию принесет.
Рядом со мной у иллюминатора сидит местный мужик. Знакомимся: отставной силовик. У него ранняя пенсия, раз в год бесплатный билет, вывезенная в Подмосковье семья и купленная в Подмосковье земля.
— А чего в отставку?
— Достало. Знаете, когда в ночи ребята из транспортной прокуратуры звонят и говорят, что им надо бы на одном судне груз по весу проверить, а им из "Единой России" угрожают и требуют не проверять, это уже не прокуроры, это не работа.
Мы взлетаем, и под крылом образуется вид, по красоте соперничающий с тем, что я видел как-то поутру, пролетая над Альпами, когда розовые макушки гор выныривали из океана облаков, как острова.
С Москвой восемь часов разницы, до Москвы восемь с лишним часов лету.
И в Альпы лететь из Москвы и дешевле, и проще
Дмитрий Губин
