Впервые я услышала нотки гордости в рассказе о собственной боли и унижении ещё в юности. Ребята, вернувшись из армии, хвастались: — А у нас, представляешь, били так, что молодняк еле живой ходил… — делился Лёха.
— Бьют везде, — невозмутимо отвечал Димон. — Нас деды заставляли зубной щёткой сапоги им начищать. Кто отказывался, приседал, пока не падал в обморок.
Чуть позже, захмелев, ребята рвали струны старенькой гитары: «Сбивая чёрным сапого-о-ом с травы прозрачную рос-у-у-у». Герои. Ну, если не герои, как минимум мужики, у которых в жизни уже что-то стоящее произошло.
Прошло несколько лет. Детская площадка, молодые мамы с колясками:
— А у нас акушерка была — зверь… Так орала на рожениц — никакой стимуляции не нужно. Швы на живую, и ещё приговаривала: «А ты что думала? Что рожать приятно будет?»
И опять звучала едва уловимо гордость: «нас душили-душили…» Спокойно отслужившие и благополучно родившие интереса и уважения не вызывали.
Антропологи и культурологи в этом месте, возможно, вспомнят о необходимости инициации и ритуального «перехода». Посвящение мальчиков в воины, девочек в матери.
Например, кандидат культурологических наук Екатерина Белоусова объясняет хамство и жестокость в современных роддомах так: «Ситуация несколько прояснится, если мы вспомним, что роды традиционно относят к переходным обрядам, теория которых разработана А. ван Геннепом (van Gennep 1960) и развивается В. Тёрнером (Turner 1983). Суть обрядов перехода заключается в повышении социального статуса иницианта. Для этого он должен символически умереть и затем вновь родиться в более высоком статусе».
Проблема в том, что не только в ритуальных «переходных моментах» проявляется ценность страдания. В нашей культуре то, что получено через боль и унижение, воспринимается как настоящее и более осмысленное. Моя сестра, массажист, рассказывает, что её пациентки буквально требуют синяков — как подтверждения качества антицеллюлитного массажа.
То же самое часто наблюдается в среде начинающих психотерапевтов: если тебя «вывернули наизнанку» и ты «ревел как белуга», это настоящая психотерапия. А также среди верующих: если батюшка строг и суров, а ты корчишься, но терпишь — это духовный рост, однозначно. Вопрос о том, какое право имеет акушерка/психотерапевт/священник/сержант издеваться над другим человеком и почему это воспринимается как норма, даже не встаёт.
Да, пережив критическую ситуацию, человек получает опыт. Те, кто прошёл «огонь, воду и медные трубы», — ценные экземпляры, доказавшие свою устойчивость. Крепкие орешки. Но ведь трубы трубам рознь. Одно дело, когда это подвиг и преодоление объективных обстоятельств. Иное — оправдание и культивирование садизма в других; более того, поиск садиста, который сделает тебя «героем». С тем же успехом можно гордиться встречей с маньяком и благодарить его за собственную стойкость.
Пострадавшие, но «преодолевшие», как правило, презирают тех, кто «пороха не нюхал», и пытаются устроить дедовщину там, где это удаётся. Из лучших побуждений. При этом цитируют Ницше: «Всё, что не убивает, делает нас сильнее». Правда, Фридрих Вильгельм опустил один нюанс: то, что не убивает, может здорово покалечить. Чем кончил сам мыслитель, надеюсь, все помнят: последние годы жизни он провёл в психбольнице. Автор «сверхчеловека» и «воли к власти» умер одиноким и несчастным.
Опубликовано в журнале «Кот Шрёдингера» №6 (32) за июнь 2017 г.
Источник: kot.sh
