Как признался заслуженный артист России, ему как человеку, пережившему лихие девяностые, сегодня ничего не страшно
Заслуженный артист России Эвклид Кюрдзидис по национальности грек. Он искренне гордится своей греческой родословной, хотя появился на свет в СССР. Сюда после окончания Второй мировой войны переехали жить его бабушка и дедушка. У Эвклида – двойное гражданство, он часто летает в Грецию, даже баллотировался в мэры одного греческого приморского города. Но как творческий человек, актер со своим узнаваемым обликом и почерком, он реализовался в России.
– Эвклид, кем вы себя чувствуете в этой жизни? Русским греком? Греческим россиянином?
– Когда приезжаю на историческую родину, в Грецию, родственники мне говорят: ты русский. А здесь, в России, мне говорят, что я грек. Сам себя я считаю счастливым человеком, потому что во мне живут две великие культуры, обогатившие мир: русская и греческая.
– Русская культура естественно вошла в вашу жизнь вместе с образованием. А греческую культуру, догадываюсь, пришлось постигать самостоятельно?
– Она у меня в крови от бабушек и дедушек – и по линии отца, и по линии матери. Я появился на свет в Советском Союзе, но в детстве не говорил на русском языке. Там, где я родился, – а это Цалкинский район Грузинской ССР, – были расположены 60 деревень, в которых жили только греки. Они говорили в основном на понтийском (византийском) языке, который приближен к древнегреческому. Так что прикосновение к греческой истории и культуре я впитал, что называется, с молоком матери. Легенды и мифы древней Греции, которыми я зачитывался гораздо позже, были сначала преподнесены мне моей бабушкой Фотинией – разумеется, в народной интерпретации.
Эвклид Кюрдзидис в сериале «Мужская работа». Фото из личного архива
А русский был для меня сложным языком. Он поначалу мне настолько не давался, что в первых классах я приносил по русскому одни «колы». Но я очень хотел его постичь. Старался, заучивал учебники русского языка и литературы целыми страницами. В классе 8-м, когда заметил, что у меня списывают диктант, понял, что нахожусь на правильном пути.
Но легкий акцент, который я сам у себя не слышал, у меня оставался еще долго. С ним боролись в Днепропетровском театральном училище, которое я закончил в 1987 году, потом во ВГИКе. Я занимался специальными упражнениями, но уезжал на каникулы к родителям – и акцент возвращался. В какой-то момент преподаватели под угрозой исключения из вуза запретили мне бывать в родных местах. Я года три не ездил домой и постепенно избавился от своего говорка. Но совершенствуюсь в русском до сих пор, он для меня неисчерпаем.
– А что у вас сегодня с греческим?
– Мама порой шутит: «Сынок, поговори по-гречески, а мы посмеемся». Но при этом я иногда выдаю такие словесные обороты, которые уже и мама не помнит. Но я стараюсь сегодня читать на греческом, учу стихи, пою песни. В 2009 году я баллотировался в мэры города Салоники, о чем в свое время широко писалось. Для того, чтобы выступать перед публикой, зазубривал наизусть на греческом свои тексты, как в школе зазубривал целыми страницами очерк о жизни и творчестве Гоголя – ныне одного из моих любимых писателей.
– Вся эта история с выборами, которые вы предсказуемо проиграли, – была для вас была игрой, авантюрой, или вы всерьез рассчитывали на победу?
– К любому делу, к которому доводится быть причастным, я отношусь серьезно. Но я, разумеется, не собирался становиться мэром города. Я политикой не занимаюсь. Как гражданин, я интересуюсь ею, искренне переживаю за то, что происходит на планете, в особенности в России и Греции, но я до мозга костей человек творческий. И на первое предложение принять участие в выборах отказался. Но меня уговорили.
Греция находилась тогда в тяжелом экономическом положении, люди были подавлены, разобщены. Мне сказали, что на меня возлагается некая миссия – поднять людям настроение, вдохнуть веру в завтрашний день, да и просто развеселить их. Греки, живущие в Салониках постоянно, меня знали мало. Но меня хорошо знала постсоветская диаспора – не только этнические греки, но и русские, украинцы, грузины, армяне, имеющие греческое гражданство. И я согласился баллотироваться, хотя у меня в то время шли съемки, я выпускал новый спектакль.
Даже раз в неделю вылетать в Грецию для меня было сложно. Но я отнесся к своей миссии всерьез. Давал интервью, дискутировал с оппонентами, приходил к людям на свадьбы, на дискотеки. У меня подобралась замечательная команда, в которой были писатели, ученые, управленцы. В случае моей гипотетической победы я мог передать власть кому-нибудь из них. Не случилось. Но переполох наша команда наделала нешуточный. А лично мне было очень полезно поучаствовать в этом предвыборном марафоне. Я столько увидел новых лиц, глаз, пережил столько эмоций, мне это еще пригодится как актеру.
– Кстати, греки вас не зовут сниматься?
– Для меня это больной вопрос, но не зовут. Вернее, предложения время от времени возникают, но ничем не заканчиваются. Я в этом никого не виню. В Греции много своих хороших актеров, а фильмов снимается мало. Актеры, как правило, работают за небольшой гонорар или вовсе бесплатно. Тратить деньги на мои перелеты, переезды – чрезмерная роскошь, которую продюсеры не могут себе позволить.
Я, конечно, в меру сил слежу за греческим кино. Оно не стоит на месте. Одно имя Тео Ангелопулоса – классика мирового кино, недавно ушедшего от нас, чего стоит. Я, кстати, встречался с ним, когда он снимал один из последних своих фильмов в России. Мы хорошо поговорили, он выразил сожаление, что поздно познакомился со мной, поскольку все актеры были к тому времени уже утверждены. Я пробовался в голливудские проекты, играл в немецком фильме «Бабий яр», снимался в Швейцарии, Ливане, переиграл много иностранцев – французов, итальянцев, испанцев, евреев, арабов, грузин, чеченцев. Не теряю надежды сыграть грека в греческом кино.
– Насколько я знаю, ваши родители вернулись на историческую родину. У вас не было искушения податься вслед за ними?
– При получении греческого паспорта у меня и мысли не возникло навсегда уехать из СССР. Я здесь родился, учился, работал в театрах, служил в ракетных войсках под Астраханью. Это моя среда, мои университеты, моя судьба. Так, во всяком случае, я думал до начала 1990 годов, которые меня сначала, как и всех нас, окрылили свободой.
А потом начался весь тот ужас, который мы расхлебываем до сих пор. Страну разрывали на части, начался передел собственности, который затронул все сферы жизни. Театр в Пятигорске, где я в то время служил, находился в старинном здании в центре города, в исторической зоне. Так вот, его сожгли. Потом восстановили, но забрали под бизнес. Находясь в жестокой депрессухе, я тогда всерьез задумался об отъезде в Грецию.
По счастливой случайности в то время мне позвонил друг Николай Анашкин, который учился в Литинституте. Предложил приехать в Москву, побыть здесь некоторое время. Я приехал, и с первых шагов по московским улицам у меня возникло ощущение, что я здесь уже однажды жил. Что я причастен к жизни этого города. Что он соразмерен моим ритмам, надеждам, мечтам, масштабам.
Я тыкался в разные театры, меня не брали. Пришла мысль, что надо закончить московский вуз, чтобы иметь право здесь жить и работать. Театральное образование у меня было, а вот кино… Не то чтобы я был к нему равнодушен. Но оно было от меня далеко и высоко – как Олимп, на котором живут кинобоги. Тем не менее, решил попробовать поступить во ВГИК. Меня отговаривали, пугали огромным конкурсом. Но я поступил с первого раза. И закончил институт с красным дипломом. Так началась моя московская жизнь, которая в течение десяти лет меня испытывала, проверяла, примеряла к себе и в итоге приняла.
– Вам повезло в начале пути. Вашим педагогом во ВГИКе был Анатолий Ромашин, свою первую роль в кино вы сыграли у Владимира Мотыля. Первые роли на московской сцене вы репетировали под началом Нины Чусовой и Петера Штайна. Но, как мне кажется, в последние годы личности такого масштаба на вашем пути встречаются реже…
– Не скажу. Были незабываемые встречи с Алексеем Балабановым, у которого в фильме «Война» я сыграл возрастную, острохарактерную роль чеченского чабана. Интересно работалось с Владимиром Хотиненко, Леонидом Квинихидзе, Вячеславом Криштофовичем. А какое количество выдающихся актеров встретилось на моем пути! Помимо своего мастера Анатолия Ромашина я многому научился у Армена Джигарханяна, заглядывая к нему на уроки. Я ходил на занятия к Алексею Баталову, который руководил актерским факультетом. Как я могу не назвать их моими учителями?
И потом, я снялся в 60 картинах – и почти в каждой были встречи с легендами нашего кино: от Людмилы Чурсиной и Леонида Каневского до Елены Сафоновой и Ларисы Удовиченко. Так что общением с выдающимися мастерами я не обделен. Другое дело, что в последние годы уровень картин, уровень предлагаемого мне материала, скажем так, помельчал.
– Именно это я имею в виду. Раньше в вашей судьбе были фильмы-события. Сейчас в основном вы снимаетесь в сериалах, увы, не всегда высокого творческого полета. Скажите, вы отбраковываете какие-то сценарии или соглашаетесь на все роли, которые вам предлагают? Мол, времена нынче суровые, «не до грибов»…
– Знаете, как человеку, пережившему лихие девяностые, мне сегодня ничего не страшно. И в профессию я пришел не из-за денег или славы. Я стал актером потому, что не мыслил себя в ином качестве. Именно поэтому я позволяю себе роли выбирать. Читаю иной сценарий, а там играть нечего. Персонаж заявлен номинально, с ним на протяжении всего сериала ничего не происходит. И я имею смелость (или наглость, как считают некоторые) говорить «нет». Но ничего. В нашей профессии надо уметь ждать, я это знаю точно. И верю, что в моей жизни еще появятся Мотыль, Балабанов, Ангелопулос…
– И что, вы праздно сидите на диване и ждете звонка?
– Нет, я не сижу без работы. В моей жизни есть театр. Если бы его не было, я бы, наверное, сошел с ума или даже умер. Я и в кино шел для того, чтобы, приобретя какую-никакую экранную известность, потом в новом качестве вернуться на сцену. Сегодня я играю в трех представлениях: в антрепризных, очень популярных спектаклях «Только для женщин» и «На высоких каблуках», а в репертуарном Театре Луны играю царя Креонта в древнегреческой трагедии. Театр для меня – это и постоянный тренинг, и отдушина. Кроме того, я читаю стихи, сказки, рассказы из книги архимандрита Тихона Шевкунова «Несвятые святые» в сопровождении оркестра, гастролирую со своей сольной программой «Наедине с тобой», это такой концерт-импровизация. Так что паузы в кино меня не пугают.
– На своем веку вы сыграли бездну отрицательных персонажей. Как это случилось при вашем безусловном обаянии?
– Я начинал свою кинокарьеру в нулевые. Тогда фильмы практически не снимались. Но стали появляться первые сериалы. И я сыграл у Тиграна Кеосаяна в «Мужской работе» чеченского боевика. Потом появились сериалы «Спецназ», «Оперативный псевдоним-2», уже упоминавшийся фильм «Война», в которых я играл все тех же отрицательных типов. И тут я испугался, что только в этом качестве меня отныне и станут воспринимать. Однажды я пришел на кинопробу и честно сказал, что не могу больше играть подобных персонажей. И знаете, что мне ответили? – «Да посмотрите на себя в зеркало, кого вам еще играть?».
Я не снимался три года, терпел. И когда мне предложили в сериале «Мой личный враг» сыграть романтического персонажа, француза, героя-любовника с аристократической кровью, это стало для меня спасением. После этого чередой пошли положительные персонажи. Но когда мне теперь опять предлагают идеального героя, я ловлю себя на мысли, что порой мне интереснее было бы сыграть антигероя. Он выписан ярче, колоритнее. И знаете, что я слышу в ответ? – «Эвклид, посмотрите на себя в зеркало. У вас эффектная внешность, добрые глаза. Ну, какой из вас бандит?».
В фильме «От 180 и выше». Фото из личного архива
Между тем наша профессия предполагает не демонстрацию себя, своей стати, а перевоплощение. Преодоление наработанных приемов и штампов. Мучительный поиск персонажа, в чью шкуру ты должен влезть. Я к такому поиску готов. Опыт учит: настоящее рождается только в творческих муках, в преодолении себя. А то, что легко далось, легко забывается.
– И последний вопрос. Знаю, что в юности вы экспериментировали с виноделием, делали наливки, настойки. Нет мыслей заняться виноделием всерьез, подобно вашим знаменитым коллегам – Пьеру Ришару, Жерару Депардье, Никите Михалкову?
– Когда у меня появятся такие возможности, как у Депардье или Михалкова, я подумаю о вашем предложении. А если говорить серьезно, то я больше думаю в последнее время о своем ресторане. Для меня это опять-таки не способ заработать побольше денег. Просто у меня есть довольно большой круг друзей, которых я люблю и которые меня любят. В Москве есть достаточно сплоченная греческая диаспора. Наконец, у меня есть мой зритель. И мне кажется, я смог бы создать ресторан, где была бы не только вкуснейшая греческая кухня, но и прекрасная творческая атмосфера.
– И когда планируете открыться?
– Как только это случится, вы будете приглашены в качестве одного из первых гостей.
