Родись Екатерина Шумякина в начале ХХ века, она могла бы, как Анка-пулеметчица, строчить из «Максима». Но в ХХI, бросив престижный финансовый вуз и оставив работу помощника депутата, она, к ужасу родных, пошла работать постовым милиционером в метрополитен. Патрулировала станции метро, ловила карманников, вычисляла в толпе наркоманов. Стремясь к оперативной работе, окончила юридический вуз и благодаря своей настойчивости попала на работу в 1‑ю оперативно-разыскную часть УВД ЮЗАО, которую в народе называют «убойной». Наравне с опытными операми ездила на задержание, сидела в засадах. Она точно знала, куда надо ударить ногой, чтобы дверь слетела с петель, и как одним движением вырубить преступника.
Проработав в правоохранительных органах 10 лет, не желая мириться с несправедливостью, гнаться за статистикой и раскрываемостью, Екатерина Шумякина положила на стол начальника рапорт об увольнении. Сейчас у нее свое детективное агентство. О том, каково быть женщиной-постовым, следователем и оперуполномоченным, накануне профессионального праздника, Дня сотрудника органов внутренних дел, который отмечается 10 ноября, Екатерина Шумякина рассказала «МК».
«Чистые погоны — чистая совесть»
— В детстве я мечтала стать детским врачом, но однажды друг семьи — доктор с большим стажем, в деталях рассказал, с чем мне придется ежедневно сталкиваться, я поняла, что при всем своем сильном характере не готова к этому, — делится с нами Екатерина.
Школьница Катя не предполагала тогда, что судьбой ей предначертано не лечить людей, а спасать их.
Но сначала, дабы утвердиться и почувствовать себя самостоятельной, после школы, в 1998 году, она пошла работать в компанию, которая занималась поставками топлива и леса. За два года с позиции менеджера доросла до помощника руководителя.
— Старший брат подсуетился и оплатил учебу в финансовом вузе. Я проучилась там очень короткое время и поняла, что финансы — это не мое, мне претит рутинная работа, я не могу сидеть на одном месте. Я стояла на перепутье. В это время как раз прошел большой отбор, и мне предложили работу помощника депутата в Гордуме.
Но судьба уже «перевела стрелки». У Екатерины в метро украли паспорт, впрочем, девушка допускала, что могла его просто потерять. С заявлением она обратилась в отдел милиции метро.
— С меня взяли объяснение, я, как говорится, прочувствовала атмосферу и выпалила: хочу у вас работать. Мне было 19 лет, а решения я всегда принимала очень быстро. Опера, имевшие большой стаж работы, только посмеялись надо мной. И предложили пройти в отдел кадров, дабы не отвлекать их от работы. «Доставив» меня на место, сотрудник, вздохнув, с хитрой усмешкой сказал: вот еще один претендент. Со мной общались начальники разного уровня, а потом и психолог. В результате мне выдали документы, и я отправилась проходить врачебную военную комиссию (ВВК). Прошла ее по нормальной рабочей группе. Здоровье было отменное. Меня определили в 4‑ю роту, сначала я была стажером, выходила на смену без формы, ходила «по гражданке», смотрела, как работает постовой милиционер.
А потом была специальная учебка МВД, которая располагалась в Ивантеевке. Занятия по огневой подготовке, самбо, спецкурс по криминалистике, охране общественного порядка…
— Занятия продлились полгода. Учебный центр был казарменного типа, но мы все на ночь уезжали домой. По окончании учебки мне присвоили звание рядового. Я потом всегда смеялась, когда вспоминала данное нам напутствие: «Чистые погоны — чистая совесть». В те годы я очень гордилась, что надела форму, искренне считая, что буду служить людям, делать их жизнь безопаснее. Конечно, было волнительно, когда первый раз ты патрон загоняешь в магазин, выходишь на смену с оружием. И тебя не отпускает мысль: а вдруг сегодня придется его применить?..
Екатерина попала в 7‑й отдел милиции УВД на Московском метрополитене. Работала с 8 утра до 8 вечера. Потом выходила в ночь, а далее следовал отсыпной и выходной.
— Патрулировали станции, стояли на входе в метро, а однажды нам в подуличный переход коллеги с территориального отдела подкинули труп. Видимо, чтобы его не описывать. Была глубокая ночь. Мы сидели с дежурной по станции у нее в кабинете перед мониторами, на которые выводятся изображения с камер видеонаблюдения. И увидели происходящее на одном из экранов. Я доложила о случившемся дежурному. Начались разборки, изъятие камер видеонаблюдения, вызов территориального руководства. В общем, забрали они этот труп. Криминальный он был или нет, уже и не помню.
Бывало, что в переходе метро собирались скинхеды, распивали спиртные напитки, хулиганили, приставали к прохожим.
— Я в каждом, будь то бомж или депутат, стремилась видеть человека. Вот и скинхедов, нарушающих порядок, можно было задержать и, вызвав родителей, оформить, но я попыталась до них сначала достучаться, выяснить: а для чего они это делают? — рассказывает Екатерина. — Поняла, что многие из них из неблагополучных семей. Они ничего хорошего в жизни не видели, родителям на них плевать. Я с ними общалась, говорила: вот смотрите, ребята, я из благополучной семьи и пошла работать постовым, выбрала не самый простой путь. У каждого есть право выбора, и у вас тоже. Будете продолжать хулиганить, я буду вынуждена привлечь ваших родителей и совершеннолетних среди вас к административной ответственности. Вас задержат один раз, второй, а потом может грозить и тюрьма, а это в некоторых случаях клеймо на всю жизнь. Я нашла с ними общий язык, мы много говорили о жизни. Они перестали нарушать общественный порядок. А потом, помню, на 8 Марта, подрабатывая пару недель, они скинулись и подарили мне большой букет нежно-розовых роз.
Через метро каждый день проходило порядка 9 млн человек.
— Как иные из сотрудников ГИБДД чувствовали пьяных за рулем, так и у нас были постовые, кто невероятным образом выявлял в толпе наркоманов. Могли, например, час стоять, вообще никого не останавливать, а потом раз — и просили человека в толпе предъявить документы. А люди часто, если у них было что-то запрещенное при себе, стремились это сбросить. Как говорится, на воре и шапка горит.
Пригодились вскоре Екатерине и приемы боевой борьбы, которые она освоила в учебном центре.
— Как-то задержали мы в метро наркоторговца и поехали с ним в цыганский дом с обыском. И сразу попали в окружение его многочисленной родни. Одна из женщин была во взвинченном состоянии, могла наброситься на моего коллегу, который стоял к ней спиной. Чтобы этого не произошло, я обхватила ее, сложив свои руки «замком». Когда она начала сопротивляться, я спокойным голосом ей объяснила, что мы все действующие сотрудники, находимся при исполнении, и, если она нам причинит вред, окажется за решеткой. Когда она успокоилась, я ее отпустила, но попросила отойти на безопасное расстояние. И напомнила, что, если она попытается напасть, я к ней применю силу и, возможно, сломаю ей челюсть. Это психологический прием, который работает. Для женщины очень страшно осознавать, что что-то может произойти с ее лицом.
Приходилось Екатерине останавливать на входе в метро пьяных, которые могли упасть на рельсы.
— Погибший человек на рельсах — это очень неприятное, а зачастую шокирующее зрелище. И случайно люди падали, и целенаправленно кидались под поезд. Снимали сразу напряжение с контактного рельса, вызывали медиков. Собирали то, что осталось от человека, в одно целое и мы, и работники станции. Потом описывали труп, устанавливали очевидцев происшествия, чтобы понять, сам он упал или его толкнули.
Поработав постовым милиционером, Екатерина попросилась на оперативную работу. Начальник 7‑го отдела полиции УВД на метрополитене Петр Дмитриевич Холод поверил в инициативного работника. Дал девушке шанс проявить себя. В удостоверении у нее появился вкладыш, что она стажер по должности оперуполномоченного, которым она очень гордилась. К тому времени Катя уже училась в юридическом колледже и стала иногда выходить на работу с младшим оперативным составом.
— Мы ездили и выявляли воров-карманников. «Инженеры карманной тяги» — хорошие артисты и психологи. Сколько у человека денег, они могли определить и по одежде, и по выражению лица. Орудовали щипачи остро заточенной пятирублевой монеткой. Вкладывали ее в газету и незаметно для окружающих резали сумки и карманы. Поймать их с поличным было непросто. Действовали карманники в основном группами: одни окружали человека, отвлекали, другой резал, вытаскивал кошелек, передавал его подельнику. Помню, мы задержали одного парня-карманника, а с ним оказались три женщины. Они подняли страшный крик, начали заводить толпу, как они умеют. Формы на нас, естественно, не было, мы работали «по гражданке». С нами был один оперативник, роста он был небольшого, но голос у него был как иерихонская труба. Когда он начал «вещать», женщины быстро заткнулись. Наша задача была задержать вора с поличным, а дальше дело было уже за следственными органами.
«Я боевая единица»
Екатерина понимала, что нужно двигаться дальше, расти, получать офицерское звание. Из 7‑го отдела полиции УВД на метрополитене она уходила со слезами на глазах, настолько «приросла» и к коллективу, и к начальству.
— Уходила, потому что понимала, что женщину на должность оперуполномоченного в метрополитене не пропустят. Была бы мужчиной, не было бы никаких проблем. В Восточном округе как раз требовался следователь, а у меня тогда уже было среднее юридическое образование. Я вышла на работу, мне присвоили звание младшего лейтенанта. Но, посидев в следствии около года, я поняла, что превращаюсь в бумажного клерка, и заскучала.
Екатерина решила добиваться перевода на оперативную работу.
— Я жила в Конькове, а ездила на работу на другой конец Москвы. Решив перевестись поближе к дому, поехала в управление внутренних дел Юго-Западного административного округа, сказала, что я действующий сотрудник, меня пропустили. И, о чудо, застала на месте начальника отдела уголовного розыска (ОУР). И я, такая козявка, младший лейтенант, прорвалась к нему и сказала: «Вот я боевая единица. Вам требуются кадры, — а я знала, что они требовались везде. — Возьмите меня. Хочу работать по тяжким преступлениям, раскрывать, ловить, задерживать».
Напористость и целеустремленность молодого сотрудника сделали свое дело. Начальник ОУРа запросил копию личного дела Екатерины. И после всех проверок и множества собеседований ее взяли в первую оперативно-разыскную часть, которую в народе называют «убойным» отделом.
— Начала с того, что сформировала литерное, совсекретное дело, переданное от предыдущего сотрудника, куда входила вся оперативная информация. Включала в него то, что считала нужным, в том числе аналитику по округу. Ездила по территориальным подразделениям, со всеми знакомилась, общалась. Поднимала оперативно-поисковые дела по нераскрытым преступлениям, в частности по изнасилованиям. Ребята стали привлекать меня к своим делам, потому что лишние руки-ноги всегда были нужны. И по убийствам я с ними ездила, и на задержания.
— Страшно было?
— Что удивительно, я боюсь высоты, боюсь летать. Когда самолет идет на взлет, у меня коленки трясутся. А когда выезжала на задержание, не испытывала страха. Работала на задержании в группе. И держать помогала, и наручники застегивала. Много разных случаев было. Надо понимать, что человек, совершивший преступление, понимающий, что сейчас его поймают, может пойти на все, вплоть до убийства. Они часто вооружены, у них с собой кастеты, ножи, шила.
Однажды, чтобы группа захвата могла попасть в квартиру, где засели бандиты, Екатерине пришлось изобразить соседку-домохозяйку. Она надела халат, тапочки, взяла в руки мусорное ведро, позвонила в дверь и разыграла сцену: вышла, мол, выбросить мусор, а дверь захлопнулась, помогите. Щелкнул замок, дверь приоткрылась, этого было достаточно, чтобы оперативники проникли в квартиру.
— А каково видеть полуразложившиеся трупы с характерным запахом?
— Видеть трупы — это просто неприятно. Я помню, специально ездила в морг, присутствовала на вскрытии, натаскивала себя, закаляла характер. Конечно, первое время доходило до рвотного рефлекса, но вскоре привыкла. Видела потом немало трупов. Помню, приехали мы в Теплый Стан, лежит убитый, под ним крови совсем немного. А когда его перевернули, увидели, что у него практически нет лица, нет глаз, выбиты зубы — настолько жестоко его били, в том числе молотком, а потом еще и прыгали на голове. Я смотрела и понимала: передо мной лежит тело, фиксировала повреждения, слушала, о чем говорят коллеги и судмедэксперт. А кому нужна «боевая единица», кому будет плохо при виде трупа? Бояться нужно живых.
В то же время Екатерина говорит, что, если это тело ребенка, то это очень больно. Как бы ни говорили, что нельзя принимать все близко к сердцу, нужно быть циником, бывший оперуполномоченный возражает: «Да ничего подобного! Все равно все пропускаешь через себя. Нормальный, живой человек, когда перед ним лежит труп ребенка, не может на это смотреть спокойно».
Работа в уголовном розыске была сопряжена с колоссальными нагрузками — как физическими, так и психологическими. Рабочий день был ненормированным.
— Я помню, как-то ранним утром мы завтракали перед работой вместе с мамой. Потом обе разъехались. Вернулась я домой только через сутки, как раз к завтраку. Села пить с мамой чай, есть совсем не хотелось... Конечно, она за меня переживала, понятен ведь криминальный контингент задержанных, случайных людей среди них очень мало.
Иной раз Екатерина в своей работе прибегала к помощи специалистов из бюро специальных технических мероприятий (БСТМ).
— В 2008 году в районе ВДНХ мы вместе разрабатывали, выслеживали насильника. Я как раз вышла из декрета, в котором пробыла всего четыре месяца. Стояла, обнималась с сотрудником БСТМ, у которого на груди висела специальная сумочка с аппаратурой, позволяющей выявлять сигнал, устанавливать связь с телефоном. Настраивая аппаратуру, он поворачивал меня, то в одну, то в другую сторону. Смотрел, что ему выдает система. А создавалось впечатление, что он меня гладит. На все это смотрели мой муж и следователь, которые в тот день поехали на место вместе с нами.
— Муж не был против вашей работы?
— Он принял меня такой, какая я есть. Понял, что удерживать меня дома бесполезно. Я хотела работать, и ничто и никто меня бы не остановил. Я успела и дочку родить, и получить, как и муж, высшее юридическое образование. Все успешно совмещала. Муж работал в ГУВД, у него был нормальный график. Я же первое время, пока дочка была маленькой, работала на полставки.
«Это дело было из разряда нераскрываемых»
В Юго-Западном округе Екатерина Шумякина была закрепленным сотрудником по делам, касающимся половой неприкосновенности граждан. А в эту категорию попадали в основном женщины и дети.
Весной 2009‑го они с коллегами выслеживали серийного насильника, который нападал на женщин в лифте. Когда удалось выйти на его след, Екатерина неделю практически не уходила с работы.
— Это дело было из разряда нераскрываемых. Потому что у нас ничего на него не было, кроме очень плохих кадров с камеры видеонаблюдения: темный силуэт, шапка, надвинутая на глаза. Была привлечена аналитика, биллинги телефонных разговоров. Мы изначально установили его третью связь, то есть третьего человека в цепочке, который был связан с насильником. Когда стал известен его телефон, я сфотографировала себя, как сидела на диване в свитере и джинсах, и отправила ему снимок с предложением познакомиться. Он написал в ответ: мол, вы ошиблись номером. Я продолжила валять дурака, написала, что свободная девушка, ищу отношений, вероятно, вам написала случайно. Это сработало, на следующий день мы с ним договорились о встрече около метро «Профсоюзная». Когда пообщались, и я убедилась, что на встречу пришел именно он, сделала определенный жест, мы его задержали, привезли в управление. В два ночи мы взяли уже второго человека в цепочке, кто лично знал и общался с насильником. И заставили его вытащить преступника на встречу к метро «Университет». Мы с молодым следователем Сашей Рогожкиным, который в душе был оперативником, сидели в 4 утра в машине и изображали влюбленную парочку. Тот, кого мы ждали, прошел прямо мимо нас. Ребята скрутили его вчетвером, в том числе и наш начальник отделения. Он отчаянно сопротивлялся. Серийным насильником оказался 22-летний уроженец Узбекистана Умар Бабажанов, который работал дворником в районе проспекта Вернадского. Когда мы привезли его в отдел, там сидела девушка, которую он изнасиловал. По ее реакции стало понятно, что это именно он.
Пять лет из 10‑летней службы в правоохранительных органах Екатерина Шумякина посвятила работе в убойном отделе.
— Мне повезло с руководителем. Начальник нашей «убойки» Руслан Владимирович Попов был опером от бога и лучшим руководителем. Он за своих людей стоял горой, сам раскрывал преступления. Помните сериал «Метод» с Хабенским и стиль его общения? Вот у Руслана был такой же абсолютно нетривиальный подход к работе. В то же время он был очень человечный. Я с огромной теплотой вспоминаю этот период своей работы и рада, что мы до сих пор общаемся.
А ушла Екатерина Шумякина из органов из-за «дела Багдасаряна». Мужчину обвиняли в том, что он неоднократно насиловал семилетнюю дочь своей сожительницы.
— В течение года был проведен огромный комплекс мероприятий. Я подключилась уже ближе к концу, следователь Василий Касаткин, профи своего дела, попросил помочь ему, оказать оперативное сопровождение по делу. Девочка несколько раз меняла показания. Описывала совсем другую квартиру, куда ее якобы водил Багдасарян. Мы четко доказали, что не было там ни изнасилования, ни развратных действий. Были проведены множественные экспертизы. Учтены показания свидетелей и многое другое. Следователь вынес постановление о прекращении уголовного дела за отсутствием события преступления. Оно было подписано двумя прокуратурами — Зюзинской и Юго-Западного округа. После этого руководство следственного отдела прислало письмо-благодарность на имя генерала округа, Андрея Павловича Пучкова, который издал приказ о награждении, я получила премию в размере 3500 рублей. В газете «Петровка, 38» вышла большая статья с заголовком «Установить истину».
Дело ушло в архив. Пролежало там два года. А в разгар кампании по борьбе с педофилами его реанимировали.
— Из архива вытащили не только это дело. Произошел скандальный случай, гремело «дело Макарова» (судебный процесс по обвинению чиновника Минтранса Владимира Макарова первоначально в сексуальном насилии, а позднее в развратных действиях по отношению к собственной семилетней дочери в июле 2010 года. — С.С.). И из прокуратуры города во все районные прокуратуры пришло указание вернуть из архива дела данной категории, возбудить их и начать расследовать. Меня вызвали на допрос, забрали мое удостоверение под предлогом сфотографировать его для уголовного дела и не отдавали, пока я не подпишу протокол допроса. Я отказалась его подписывать, так как считала, что мои слова там извратили. Я написала мужу, он сидел, ждал меня в машине. Он пришел, а у него достаточно внушительная внешность… Удостоверение мне отдали, вызвав двух понятых, чтобы они подтвердили, что я отказалась подписывать протокол допроса. Я написала в прокуратуру города на Зюзинскую прокуратуру заявление о том, что они превышают свои полномочия. Мне этого не простили. Я поняла, что мне безопаснее будет уйти.
Уволившись из органов, Екатерина Шумякина продолжала «биться за Армена Багдасаряна», ходила на заседания суда, давала показания.
— Я чувствовала свою правоту, по-прежнему считала, что Багдасарян невиновен, его оговорили — это сделала его сожительница в отместку за то, что он на ней не женился. Мне хотелось спокойно спать. Я сделала для человека все, что смогла. Но Багдасаряна посадили на 10 лет. Он должен выйти в 2021 году. Если, конечно, выйдет, потому что у него в тюрьме уже было несколько инсультов.
Весной 2011‑го Екатерина Шумякина оформила лицензию и стала работать частным детективом. А еще она ездит по школам и читает бесплатные лекции по личной безопасности детей вне стен школы и когда они дома одни.
— Мой постулат по жизни: человек приходит в этот мир, чтобы служить другим людям. Особенно тем, кого некому защитить. И не за деньги или какую-то выгоду, а просто потому, что не может иначе.
Светлана Самоделова
