Нас только что приняли в пионеры. У меня есть атласный, ослепительно красный галстук, который я научился завязывать идеальной «подушечкой», который, снимая, расправлял и вешал на спинку стула, и он висел там и освещал мою маленькую жизнь.
— Ты мне не сын больше!!! Уходи куда хочешь!!! Живи на улице!!!
Сижу, вжавшись в стул, все слёзы уже выплаканы, только иногда грудь содрогается спазмами, жадно захватывая воздух, будто вынырнул из глубины. Это единственные звуки, которые я невольно издаю, я боюсь даже пошевелиться, потому что будет шорох, а шорох услышит мама на кухне, которая гремит чем-то и уже так много раз сказала, что я не её сын и чтобы я уходил, что я понимаю — надо уходить. Я слышал, что пацаны из старшего класса выкопали в лесу неподалёку землянку. Я почему-то уверен, что знаю, где они её выкопали. Осень. Там рядом огороды, буду морковь дёргать. Её можно сырой есть. Только надо обязательно где-то мыть морковь и руки. А пацаны, если придут, то я услышу, убегу из землянки и спрячусь, они уйдут, а я вернусь.
Сползаю со стула, двигаясь настолько медленно, насколько вообще могу. Надеваю две фланелевые рубашки, двое колготок, штаны, телогрейку, тёплые носки...
— Ты слышишь меня?!! Убирайся!!! Мне такой сын не нужен!!!
Судорожно заглатываю воздух и смотрю в последний раз на свои тетрадки, стол, игрушки, на свою кровать, кровать папы с мамой. Оказывается, слёзы ещё остались. Не всхлипывая плачу, утираюсь и на цыпочках иду к двери. Вдруг вспоминаю про галстук. Если его повязать, то мама в прихожей меня увидит и отберёт. Потому я его аккуратно сворачиваю и засовываю в карман телогрейки. Теперь можно идти.
Стою, дыша как можно тише, перед дверным проёмом в прихожую. Посмотреть на маму или нет? Если посмотреть, то знаю — могу опять кинуться просить прощения. Но меня уже отдирали от себя мамины руки и швыряли на пол. Значит нельзя, мама не хочет больше, чтобы я её обнимал. Долго уже стою, надо идти. Бесшумно и медленно ступаю в прихожую. Теперь мама может меня увидеть, если повернёт голову. Просовываю ногу в ботинок, и он предательски ширкает по полу.
— Ты куда?!!
— На улицу...
— Зачем?!!
— Жить...
— ...чего удумал?! Раздевайся!
Я ещё не знаю, что теперь будет. Но жить, наверно придётся всё-таки дома. Потом мама зовёт меня на кухню и спрашивает, куда это я собирался идти. Рассказываю про землянку, она смеётся. Ну всё. Кончилось. Это пришла моя другая мама. У меня их две, это очевидно. Где-то есть дверь, в которую они уходят и из которой возвращаются. Я иногда во сне вижу их обоих. Никогда рядом, но вот в темноте сидит на кровати злая мама, а в другой комнате, я вижу, смеётся добрая. И я не знаю, к какой маме идти. Потому что если пойти к доброй маме, то тогда злая мама конечно же выйдет из тёмной комнаты и победит. Папа с ней не справится. Никогда не справлялся.
Следующим утром, собирая меня в школу, все, папа, мама и я, лихорадочно ищут мой красный галстук. Потом в одно мгновение накатывает холодное знание из другого мира, где он. Бегу, хватаю телогрейку, достаю смятый комочек и кричу: «Вот он!» Меня ругают за то, что я его снял и засунул в карман, как делают плохие мальчики из старших классов после школы.
Но это ерунда.
