…Художник с мольбертом и палитрой на Монмартре. Друг Пикассо (так он себя представляет) с безупречным французским и настоящим французским паспортом. Он рисует сумасшедшей красоты этюды и дружит с богемой.
Но это только одна его жизнь. В другой он — русский разведчик-нелегал, который добывает уникальную информацию для Центра.
Этот художник — Герой России Юрий ШЕВЧЕНКО. Его имя в списке рассекреченных недавно главой СВР России Сергеем Нарышкиным разведчиков.
Пожертвовать жизнью ради Родины — не самое сложное. Сложнее отдать ей мечту. Но взамен можно обрести то, чего не даст ни одна другая работа.
Об этом и о самых «остросюжетных» эпизодах в своей жизни Шевченко — в беседе с обозревателем «МК».
Самая короткая вербовка
— Юрий Анатольевич, вы ведь архитектор по образованию. Когда вас брали в разведку, прикидывали, что можно использовать ваши архитектурные и художественные знания?
— Конечно. И я считаю, правильно они сделали, что нашли такого человека, как я.
Я не мечтал стать разведчиком, отнюдь. Когда у меня спрашивала учительница: «Юрочка, а кем ты хочешь стать?» — то отвечал, что стану только архитектором.
— Откуда такая мечта вообще появилась?
— Мы как-то ехали с бабушкой в деревню на Кубань. Проезжаем через Сталинград. Я смотрю: вокзал — руины. Кругом разбитая техника. Степи все выжженные, черные. Жутко. Представляете, вечерело, поезд проезжал мимо небольшой деревни, и остался в памяти такой образ: огород и стоит чучело — рубашка какая-то и вместо головы человеческий череп. Вот настолько меня, мальчишку, это поразило, что я решил: чтобы этого никогда не было, надо строить. Буду рисовать здания и города, архитектором стану. Ну а если я что решил, надо это претворять в жизнь. Поэтому окончил детскую художественную школу №1 в Москве. Педагоги у нас были великолепные. Приходилось учиться одновременно в двух школах: у меня два аттестата зрелости — об окончании художественной школы и общеобразовательной. Прибегал из школы, первая смена, быстро кушал и бежал в другую. А когда уроки делать? Поэтому я привык все запоминать, что учителя говорили. Вот отсюда еще у меня такая память, которая в разведке пригодилась.
После школы я поступил в Московский архитектурный институт. Как говорили профессора, такие студенты рождаются раз в 100 лет. Я уже тогда был исторической личностью, потому что в истории Московского архитектурного института оказался единственным и последним сталинским стипендиатом и первым ленинским стипендиатом. Директор института (это как сейчас ректор) Николаев говорил: «Юр, тебе распределение никакое не грозит, ты остаешься у нас. Задание тебе: 3 года —кандидатская диссертация, 5 лет — докторская». Я отвечал: будет сделано. Я знал, что это просто. «Ну и остаешься сейчас ты ассистентом заведующего кафедрой промышленной архитектуры». Там академик Фесенко был завкафедрой, великолепный педагог, хороший архитектор и организатор учебного процесса, но уже в возрасте человек, надо было ему замену готовить — профессора решили, что я достоин стать его преемником. Как-то недавно в гостях у друзей встретил сына этого Фесенко. Он мне: «Отец рассказывал о вас очень много. Он говорил, что был такой талант по фамилии Шевченко, лучший студент из всех, кого учил. И он с сожалением говорил, что потом этот студент куда-то делся. Я ему: «Думаю, папа, он ушел в разведку».
— Они вас разгадали! Надо же. А как вы пропали?
— Я не сразу пропал. Сначала попал (теперь-то я знаю, что это было неслучайно) в архитектурный вуз ГДР, чтобы немецким языком овладеть в полном объеме. Я в одиночестве в немецкой среде жил. И там был интересный 3-й секретарь посольства, который отвечал за всех студентов, обучающихся в ГДР. Я и не думал, что он как-то связан с разведкой и что есть резидентура, оказывается, где-то. И он часто приезжал в Ваймарскую высшую техническую школу, где я учился, из посольства в Берлине — посмотреть, как себя веду, не безобразничаю ли, не пью ли слишком много пива.
И уже по возвращении на родину я его встретил в коридоре нашего института на Рождественке. «Здрасьте» — «Здрасьте». «Какими судьбами? Как у тебя с распределением? Остаешься в институте? У меня есть к тебе лучшее предложение». Я ему: «Меня ничего не интересует, это моя любимая профессия, я буду ее передавать будущим архитекторам. И сам буду заниматься творчеством». — «Нет, у меня есть еще более интересная работа. Работа с людьми». — «Ну, я и так буду работать с людьми, студентами!» — «Но знаешь, эта работа еще связана с выездом за границу». А это тогда была замануха (это был 63-й год), выезд за границу. Но я был уверен, что и так буду ездить за рубеж, стану членом Международного союза архитекторов, а у них симпозиумы за границей.
Через несколько дней меня вызывают в отдел кадров. Опа, а там сидит мой знакомый и нахально читает мое личное дело. Говорю: «А там есть мои экзаменационные работы? Вот это мне надо посмотреть, за что мне поставили «4».
За все время обучения это была единственная четверка. Он дал посмотреть. А потом завербовал.
— Как уговорил, с учетом того, что профессия архитектора была мечтой?!
— Он сказал: «Мы хотим предложить вам учебу в высшей разведывательной школе Советского Союза». Я задал единственно правильный вопрос: «А разведка без архитекторов обойтись не может?» Он сказал хорошие слова (наверное, у него это была самая короткая вербовка в его жизни): «Нет, разведке архитекторы не нужны. Ты нужен Родине. И только ты». Я говорю: «Дайте мне три дня подумать». Я так сказал не потому, что мне надо было действительно поразмыслить. Нет, я сразу знал, что принимаю это предложение, ведь Родина позвала. Но мне надо было три дня погоревать, чтобы этого никто не видел.
— Трагедия…
—Да, это было трагедией для меня. Но я, отгоревав, никогда потом не пожалел о своем выборе. И я думаю, что они с самого начала знали, что я пригожусь как архитектор. Мне в разведшколе задавали этот вопрос: «Скажите, как вы считаете, как можно использовать ваши знания архитектора в разведке?» Я говорил: извините, на этот вопрос я ответить не могу, потому что не знаю, что такое разведка».
Наши люди на Монмартре
— Как все-таки удалось архитектору проявиться в разведке?
— О! Из меня сделали иностранца. Сначала хотели сделать немца, потом посмотрели на мой нос: «Какой он немец? Это же француз! Будет болтаться с этюдником на Монмартре, богема у него будет портреты рисовать». Они за меня уже всю мою жизнь придумали наперед.
Короче говоря, о том, что я буду нелегалом, я не мечтал. Моя специальность оказалась подспорьем для того, чтобы у меня было прикрытие в ЮНЕСКО.
Никаких фальшивых документов, между прочим. Если я француз, то я знаю, кто мои родители, где меня крестили, и там была запись в книге, что вот такой мальчик родился тогда-то… Все по-честному. Французские власти выдали мне документы. Никаких фальшивок у меня не было. Я нормальный «француз», и я знал всю свою жизнь. И какая она была трудная, эта жизнь. Вы расплачетесь, если я буду рассказывать о своем вымышленном детстве.
— И вы на самом деле стали художником на Монмартре?
— Да! Купил мольберт, этюдник. Великолепное общество меня окружало. Богема — художники, артисты.
— И, я так понимаю, была возможность знакомиться с людьми, которые потом для разведки что-то могли сделать, принести какую-то ценную информацию?
— Они будут позже. Расскажу эпизод из своей новой жизни. В один прекрасный день я оказываюсь в одной из стран Европы. Французский художник в берете. Я занимаюсь искусством, работаю в библиотеках, изучаю теорию, делаю зарисовки древних памятников. Делаю научную работу «Проникновение мавританского стиля в европейскую архитектуру»…
— Вы меня уводите от темы?
— Это я умею! Вот вы правильно вопрос ставите, какого рожна я там? У меня задание было. Информационное. Политические, военно-политические и экономические вопросы в себя оно включало.
— А как художник может знать о политике или экономике?
— Вот снова совершенно верно задаете вопрос. Я придумал как. Я решил открыть в этой чужой стране свое дело. Свою мастерскую архитектурную. Я знал, что мне нужно примерно 5 сотрудников, бизнес-план. А денег у меня хватало.
По легенде, я начинал свою трудовую жизнь в одной из африканских стран. И вот когда там произошла революция и кровь лилась рекой, я уехал.
— То есть вы были, по легенде, очень богатым художником?
— Да, я кое-что унаследовал. И мне надо было, в соответствии с моим планом, выяснить, есть ли возможность иностранных капиталовложений в той европейской стране, где оказался. Я же законы не знаю. Значит, мне нужны связи в юридических фирмах. Есть конторы, которые готовят весь комплект документов для регистрации своего бизнеса. Я иду в эти конторы, начинаю знакомиться с юристами…
Нужно просеять столько «пустой породы», прежде чем найдешь одного интересного человека. Такого, что владеет секретной информацией. Потому что он не просто юрист здесь, а юрист государственный.
— И так на политику выйти. А экономика?
— Я же хитрый. Прежде чем делать капиталовложения, надо знать, какова экономическая ситуация! Я начал устанавливать связи в Торгово-промышленной палате, в Министерстве экономики и финансов.
В общем, нашел людей, которые имеют доступ к секретной информации. Подружился. Я говорил им примерно так: «Приглашаю тебя на ужин в ресторанчик». Халяве все рады. И уже на встрече под бокал вина я задаю вопросы: что будет завтра? Какие силы политические сейчас главные? Ну и так далее.
— А их не настораживало это?
— Нет. Они понимали, что я переживаю за свои капиталовложения и за свою судьбу. Рассказывал им, что уже потерял большие деньги, когда случилась революция. Если бы заранее знал ситуацию в Африке, то мог бы спасти больше капиталов. Говорил в духе: «Так что я уже стреляный воробей, и мне лапшу на уши не вешай! Рассказывай, что будет». И человек рассказывал. Правду. Зачем ему врать? Мне же не нужны какие-то секреты для кого-то. Мне нужно для себя (по легенде).
— А как передавали информацию потом? Вы с женой уже были тогда?
— Я был женат, но супруга пока была в другом месте, тоже «в одной из европейских стран». Потом мы познакомимся с ней якобы в Риме, будем дружить, будем готовиться заключить брак, но этого не случится. Она интересная была у меня — студентка, архитектор, естественно. Все это по легенде, вы поняли?
По поводу способов передачи информации, ее сначала надо получить. К тому времени я еще не добыл ничего особо ценного. Мало ли, что одна баба где-то что-то сказала. Это неинтересно.
Но где-то же люди отдыхают. Носители настоящих секретов. А я еще на них не вышел пока. Бьюсь как рыба об лед, а результаты так себе.
— И как вы нашли в итоге ценнейшие источники?
— Думаю: надо мне вступить в какой-то элитный клуб, где собираются все сливки общества. Есть гольф-клубы, теннисные клубы. А что я умею? Ну, в теннис нас учили играть еще в разведшколе, у нас были обязательные занятия. Но это сложно: надо инвентарь покупать, нужно терять много часов — на этих кортах проводить. Но я играю в шахматы. О! — думаю, — а почему не использовать это хобби? У меня какой-то разряд даже был по шахматам в школе. Вот нашел клуб, где есть шахматная секция.
Друг Пикассо на базе НАТО
— Но в этот клуб еще надо проникнуть…
— Представьте: субботний день, центр столицы. Великолепный, богатейший клуб. Стоит местный серьезный мужчина: старше меня, репрезентативная внешность. Я ему говорю: «Как записаться к вам в клуб, стать членом вашего клуба?» — «Да вы что, молодой человек! Так просто стать членом нашего клуба нельзя. Для того чтобы стать членом нашего клуба, нужно иметь как минимум две рекомендации — от наших уже членов клуба со стажем не менее года. Вот получите — мы на комиссии рассмотрим. Если вы достойны…» — «Да нет, я архитектор, только приехал сюда, я люблю играть в шахматы. Не нужны мне ваши клубы, и всё. У вас есть шахматная секция, и вот я хотел просто поступить, стать членом вашей шахматной секции». — «У, как вам повезло. Я как раз являюсь председателем шахматной секции». Не придумаешь, такого не бывает. Говорит: «Ладно, пошли со мной, поиграем в шахматы». Ну, сели мы, начали играть блиц. Полтора часа резались. «Слушай, классно играешь! Вот ты нам вообще нужен, в нашей шахматной секции. У нас как раз сейчас турнир начинается». Смотрит, а там два члена клуба гоняли шары на бильярде. «Вот ты и ты, идите сюда, пишите ему рекомендации. Кстати, как тебя зовут?» Написали мне. Я стал членом шахматной секции. И какие связи у меня появились! Посол, отставной генерал, личный друг главы государства (они с ним воевали вместе). Он каждый день к нему приходил чай пить. Знал все: что делается в семье, как старик себя чувствует (он болел же серьезно), что будет потом… Все он знал.
Были еще бизнесмены крупные, которые знали всю подоплеку. Вот мы после шахматных баталий за чашкой коньяка или рюмкой кофе собирались вместе и обсуждали с ними уже политические вопросы. Великолепный был контакт — крупнейший журналист-международник, освещавший тогда совещание в Хельсинки глав государств по безопасности в Европе (когда Брежнев поехал туда, он уже знал от Центра всю информацию). И вот тут пошла информация. Центр пишет: «Одобряем вашу работу, все нормально, проявляйте осторожность в работе со связями…» Ну, что они могут написать? Информация пошла из первых рук абсолютно секретная, и она о главном — что сейчас происходит в стране, какое будет будущее.
— Сильно! А расскажите еще какой-то эпизод с выполнением спецзадания…
— Для читателей «МК» — все, что угодно. (Смеется.)
Приходит задание из Центра: «Сообщите, каково будущее натовской базы в пригороде столицы. Будет ли продление аренды этой базы на будущее? Каковы условия возможного продления?» И перечень других вопросов. Тогда вся пресса писала, что глава государства против того, чтобы продлить аренду этой натовской базы.
Непростое задание. Художник к натовской базе, ясное дело, никакого отношения иметь не может. Я побежал на нее посмотреть хотя бы для начала. Охраняемый объект. Видны за огромными заборами только хвосты военных американских самолетов, и всё.
А мне надо туда проникнуть, выйти на американцев, которые служат на этой базе. Вопрос поставлен, как решать?
— И как вы решили?
— Военные ходят в увольнение в субботу и в воскресенье. Я проследил путь — идут по центру столицы, по улице, там с одной стороны министерство иностранных дел, с другой — местный КГБ. И там великолепные ресторанчики с хорошим вином. И я решил — буду стоять со своим мольбертом на этой улице. Так и сделал. Американцы сразу: «Хау мач?» Сколько стоит, то есть. У меня хорошие этюды получались, поскольку завкафедрой в Москве у нас был академик Александр Дейнека. Он очень строгий был профессор, а не только великий художник. И он ставил отличную оценку очень неохотно, только если ты действительно умеешь рисовать, если ты настоящий художник. Поэтому мне было легче, чем Абелю! Он был самоучка, он тоже рисовал. А я примерно как Ле Корбюзье (французский архитектор и художник).
Я называю заоблачную цену. А он: «Что так дорого?» Я: «Мой друг Пикассо не разрешает мне дешевле продавать свои работы». Это была вечная моя шутка. Я: «Мужики, вам действительно это нравится? Ну ладно, я вам дарю». Они: «Серьезно?» Я: «Серьезно, вот вам подарок от меня — нашим братьям американцам». Они: «Слушай, а мы идем сейчас попить винца в такой-то кабачок». А я знал этот кабачок и точно знал, что именно туда они пойдут. Стол уже накрыт, красное вино и орешки. И больше ничего нет. Фишка этого ресторана — великолепная местная музыка и хорошее вино. Посидели, перезнакомились. Они рассказали, что действительно с этой базы. Я думаю: ну теперь, ребята, вы от меня никуда не денетесь, теперь мы будем дружить с вами очень долго и счастливо. Это я всегда себя так уговаривал.
Я им рассказал о себе: где я учился, чем я здесь занимаюсь (научной работой). А в столице есть памятник, там базилика, окошко. Оно было еще в ХIV веке построено, первые элементы мавританского декора в архитектуре. Я начинаю им рассказывать историю этого памятника. Так что у них сомнений нет. Про базу ни одного слова, меня это вроде как не интересует. Пока мы говорили, смеркаться начало, я предложил: «А не пойти ли нам потанцевать? Дамы скучают». Мы были с дамами — трое на трое. В общем, вернулся домой в 12 часов следующего дня. Хорошо, что моей жены не было со мной, она бы с ума сошла. Но ничего плохого не было. Перезнакомились, передружились, съездили в какой-то другой город, познакомились на танцплощадке с миллионером, кубинцем-эмигрантом, который нас позвал в свой ресторан… Короче говоря, знакомство на всю жизнь.
В следующий раз собираемся за столом, говорим о Веласкесе, о Гойе — это уже художники. «Ну, тупые америкосы», — как говорил Задорнов. Ничего же не знают, им все интересно было!
Думаю, я их укатаю, и наступит день, когда они мне скажут: «Слушай, а не поехать ли тебе с нами на базу? Вот ты нам все рассказываешь, показываешь, а нам тебе нечего показать, кроме того, как мы живем».
— Так и случилось?
— Не сомневайтесь! Я понимал, что влетит же мне от Центра. Нельзя нелегалу на военные объекты ехать. А поехать мне, сами понимаете, хочется. Мы посмотрим (это я планирую наперед), как они живут, сядем там за столик (наверняка у них на базе есть ресторанчики). Потом я им скажу: ну, хорошо живете, а жизнь ваша здесь кончается. И что они мне на это ответят? Либо это действительно так, либо не так. Пусть они докажут конкретно, почему это не так и какие основания у них есть на это.
Это все было продумано мной заранее детально. Вот наступает день, все так и случается. Слово в слово.
— Да ладно?!
— Абсолютно! Я у них спросил, надо ли мне взять с собой паспорт, написать заявление с просьбой разрешения проезда на вашу базу? «Ерунда, — отвечает один из них. — Нас с Джоном пропускают по номерам автомобилей, нас же знают как облупленных. Мы туда-сюда ездим каждый день через КПП. Когда будем подъезжать к шлагбауму, его поднимут, я тебя шинелью прикрою, ты пригнешься на переднем сиденье, и все». Я говорю: «Нет, ребята, все-таки не надо». «Нет, поехали». Я: «А представляете, вдруг я шпион?»
— Очень смешно.
— Это точно. Они: «Где ты видал таких шпионов?» Я: «Да я знаю, что таких шпионов не бывает. Вроде на китайца я не похож. А вдруг я русский шпион? Представляете?» Они: «Ну ладно, пошутили и хватит». Я: «А зачем мы туда вообще поедем? Вы же можете мне рассказать, как живете». Они: «Вот ты заказал бутылку виски, сколько ты за нее заплатил? Маленькая пол-литровая бутылка «Джонни Уокер» 8 долларов. А у нас на базе такая же бутылка лучшего качества стоит 80 центов!» Я говорю: «Мужики, так чего ж мы здесь… и вы молчали… так ехать же надо было вчера, а вы сегодня говорите. Да поехали! Слушайте, а могу я там бутылок 5 купить 80-центового виски?» Они: «Хоть ящик покупай. Мы поможем тебе погрузить и выгрузить». Я: «Серьезно? Поехали!» Они были уверены, что я туда еду, чтобы там на халяву купить виски.
— Аплодирую!
— Все было продумано до мелочей. Никакого экспромта. Действительно, мы проехали туда, они все показали: бассейн, корты, у каждого своя квартира отдельная, даже у сержантов. Сели мы за столик с этим 80-центовым виски, они меня угощают, я говорю: «Ну вот, ребята…» Тут идет этот текст, который уже месяца 2–3 назад был подготовлен. «Ваша жизнь-то уже здесь заканчивается…» — «Откуда ты взял?» — «Ну все же газеты пишут». — «А ты что, читаешь местные газеты?» — «Но других же здесь нет. Точно как в «Собачьем сердце», приходится читать эти газеты, вот они пишут…» — «Да врут они все. Кстати, у нас 6 дней тому назад был Александр Хейк (это главнокомандующий войсками НАТО в Европе). И проводил у нас здесь секретное совещание о будущем нашей базы». — «О, мужики, отсюда поподробнее. Сколько вопросов стояло на этом совещании?» — «Шесть вопросов: это, это и это». И пошла секретнейшая информация: какие условия аренды, на сколько лет, стоимость этой аренды и т.д.
— Вот так вы и использовали всегда ваш талант художника и архитектора в разведке?
— Да. Я вырабатывал стиль своей работы, который будет у меня в дальнейшем всю оставшуюся жизнь.
Мне было легче других разведчиков. Мой очень большой друг Герой России Алексей Козлов начинал свой путь нелегала за рубежом рабочим прачечной, потом стал директором прачечного комбината. Ему приходилось работать с утра до вечера. А я за 40 лет службы в нелегальной разведке ни одного дня не работал по найму.
24 часа в сутки у меня были посвящены только разведке, поиску кандидатов на вербовку, секретной информации. Каждый раз я ждал, когда придет момент и исполнится моя мечта. То, за чем я пришел в разведку.
— И что это за мечта?
— Я поставил себе цель в жизни: я проживу свою жизнь напрасно, если я не получу хотя бы один подлинный документ с высшим грифом секретности НАТО — с грифом «космик». Чтобы этот документ был у меня в руках и чтобы он лежал на столе у руководства нелегальной разведки. Если я этого не сделаю — жизнь прожита напрасно.
— Сколько таких документов получили?
— Есть одно дело, где собраны информационные документы, подлинные документы. Это 300 томов, в каждом томе по 300 страниц. Я не могу перемножить, у меня с математикой плохо.
— И каждая страница с грифом «космик»?
— Нет, не каждая. Есть грифы «секрет», «топ-секрет», потому что «космик» — это только НАТОвский гриф. В НАТО тоже есть топ-секретные документы, а это высший гриф секретности. А нормальные цэрэушные документы имеют «топ-секрет», например, документ только для командования или для президента США. У нас это документы «особой важности», а у них стоит гриф «топ-секрет». Президент еще не прочел эти документы, а наше руководство уже знает, о чем они.
— И каждый раз, добывая эти документы, вы были в роли художника?
— В роли художника или архитектора. Там всякие были чудеса. Но это секретно. Скажу в общих словах. Я находил людей, которые мне помогали. Мне надо было взять под контроль, во-первых, штаб-квартиру НАТО, поскольку это моя голубая мечта. Во-вторых, администрацию президента США. Президентов не надо вербовать, они приходят и уходят; вот, например, Трамп есть, ну и толку... А вот его аппарат все знает. Разведка — это святое дело, нужно знать все, чем они занимаются, какие козни они против нас ведут. Госдеп — это тоже интересная структура, там секретные документы находятся о наших взаимоотношениях. Знаете, как интересно читать секретные документы ЦРУ? Вот один, помню, читаю: «Такого-то числа из Новороссийского порта вышел сухогруз с 26 танками на борту для Ирака». Думаю: как же так, неужели у нас такие лопухи — не маскируют наши сухогрузы, отправляющиеся с военным грузом в Ирак? Сообщаю кому нужно в Генштаб: вот такая информация есть, вас фотографируют, когда вы отправляете груз. Мне говорят: ничего подобного, в этот день действительно вышел сухогруз в Ирак, но отправляли трактора.
А американцы докладывали, что чуть ли не звездочки на погонах у капитанов кораблей можно разглядеть. Забавно.
— Так вы в Америке тоже работали?
— Мне запрещали туда ездить. «Если что-то с тобой случится, тюрьма тебе не грозит, — так говорили мои товарищи-руководители. — Тебя будут судить только в том штате, где есть смертная казнь, на меньшее ты не рассчитывай. А мы не хотим, чтобы ты… Мы тебя не вытянем оттуда. Абелю проще было. А тебя там не любят». Я думал: все равно я туда поеду, мне хочется. Если я чего решил, то делаю. И я поехал! Выговорешник за это получил.
— Кстати, выговор вам за натовскую базу дали?
— А как же! С занесением в личное дело. При этом за полученную информацию получил одно из первых поощрений — личный подарок Андропова (с формулировкой «за удачное выполнение боевого задания»). А за выговор я не в обиде. Потом, кстати, руководители плюнули на меня, махнули рукой: ах так, ну вот тебе задание! И посложнее давали. А я все выполнял. Это коротко о разведке. Больше я вам ничего сказать не могу. (Смеется.)
— А у меня еще вопрос: какие главные качества нужны человеку, если он хочет идти в разведку?
— Первое качество — люди должны быть патриотами. Разведка — это ведь не ремесло. Я считаю, что это искусство, а каждое искусство состоит из деталей. Здесь нет мелочей никаких.
Второе — профессионализм. Но казус в том, что разведка — это не профессиональная работа, это работа подвижников. Надо так любить это дело, отдавать все. Почему? Чем отличаются профессионалы от подвижников? У профессионала есть выполненная работа, и он получает за качество и количество произведенных предметов. Хорошо умеешь ты голы забивать — дорого ты стоишь, не умеешь голы забивать — кое-как ты будешь оплачиваться. В разведке ты должен быть готов отдать Родине все: это не значит жизнь (это не самое сложное, это ерунда). А вот пожертвовать судьбой своих детей, понимаете? Есть у нас такие примеры, когда в семье рождаются дети, они вырастают и вдруг говорят: «Мама, папа, вы, оказывается, обманывали нас всю жизнь. Вы, оказывается, не те, как говорили». Они приезжают сюда, а по-русски ни одного слова не знают. Оказывается, у них здесь есть бабушка, дедушка. Вот это жертвоприношение… Вот это самое страшное.
— Скажите, вы не жалели, что так и не стали архитектором?
— Ни одной минуты. Если бы сейчас мне пришлось выбирать, я бы выбрал именно эту дорогу. Все, что нужно, построят мои друзья. А я занимался главным — обеспечением безопасности нашей Родины. Эти вещи несоразмерны по своей значимости, общественной, человеческой значимости. Просто несоразмерны.
Ева Меркачева
