Иностранные фильмы — почти любые — пользовались неизменным успехом в СССР, причем это не менялось со сменой эпох и генсеков. При Сталине, Брежневе или Горбачеве — чем более «западным» было кино, тем лучше у него были прокатные перспективы в Союзе. Это при почти всегда высоком качестве собственной кинопродукции. Низкопоклонство перед Западом, как говорили тогдашние идеологи? Не вполне: скорее желание посмотреть своими глазами на «забугорную» жизнь и что-то оттуда срисовать для дома, для семьи.
«Высокий блондин в черном ботинке» Ива Робера, в котором советские зрители впервые увидели и навсегда полюбили Пьера Ришара, вышел на французские экраны в 1972 году, а в советский прокат попал двумя годами позже — по нашим тогдашним меркам это почти мгновенно. Жанр картины — «комедия про шпионов», вся прошитая иронией над классическими голливудскими жанрами, и прежде всего над бондианой, — был у нас любим и допускаем на экраны (в отличие от голливудских прототипов).
К тому же кино и впрямь было и есть — искрометное, безупречное по темпоритму: советские закупщики в этом смысле были действительно экспертами и покупали преимущественно лучшее.
Так что советским зрителям повезло: они впервые посмотрели фильм еще свежим, когда не успели еще устареть машины, мода, бытовые мелочи. А это было как раз то, ради чего ходили на зарубежное кино во все советские годы: срисовывать фасоны, «шикарный» дизайн техники, жесты и фразочки.
Одна из таких, скажем, разошлась как пословица — притом что ни в одном из официальных дубляжей «Высокого блондина» ее нет: рассказывают, что на фестивальных, полузакрытых показах кино в самый интимный момент, когда герой Ришара с роскошной блондинкой-спецагентом (Мирей Дарк) шествуют в виде кентавра в ванную, наблюдающие за этим разведчики говорят: «Он оседлал нашего лучшего агента!»
А ведь начальные титры этого не обещают: на них руки человека в черном костюме орудуют обычными игральными картами — знакомого и в СССР дизайна. И это не «проникновенье наше по планете» (а в фильме есть и оно, смотрите ниже), а общие корни: в основе стандартной карточной колоды французские короли, а называется она «парижский шаблон» и была во Франции унифицированной с наполеоновских времен до 1945 года. В России, разумеется, ее тоже скопировали — но без прилагавшегося к ней у французов акциза...
Первое, что срисовывали советские зрители в инофильмах — разумеется, одежда. Голливуд брал авторитетом (самого себя и Штатов), но французское кино — ведь известно, что Париж это столица моды, — не уступало. Итак, у нас на дворе (ну, на парижских бульварах) — начало семидесятых.
Никаких уже «традиционных парижских беретов», которые вовсю еще бытовали двадцатью годами раньше. Да и вообще — мало головных уборов, и те, что есть, выполняют полукарикатурную роль. Шляпы трильби и федора — признак «замаскированных», но стопроцентно узнаваемых оперативников. Лыжная шерстяная шапочка, почти советский «пирожок», — атрибут немного безумного физкультурника Мориса.
Чудеса, кстати, в том, что двадцатью годами позже ровно такой типаж — в синем тренировочном костюме-олимпийке и «пирожке» — будет актуален для постсоветской реальности, а тогда-то, в семидесятые, этот вполне ироничный образ был вполне модным — за такими костюмами гонялись и покупали за серьезные деньги.
В Париже царит клеш — эхо недавнего Вудстока, эпоха которого еще продолжается. Костюмы — для тех, кто не стеснен дресс-кодом, как разведчики, — ярких цветов, приталенные, демонстрирующие хорошие фигуры. Вот у Ришара, кстати, — как выяснится в полупостельных сценах — фигура очень даже недурная, хоть он и выглядит на первый взгляд хлюпиком. Потому и приталенный бежевый костюм сидит на нем — ну, в общем, как на суперагенте: нетрудно было «плохим» оперативникам обмануться, Бонд же Бондом!
Ну а те, кто попроще, — носят бомберы, кожаные и твидовые пиджаки: под ними, как учат нас американские боевики, так удобно прятать кобуру! Это тоже срисовывали, причем куда более охотно, так как такая мода несколько менее требовательна к фигуре. Так, автор этих строк в ранней юности носил отцовский кожаный пиджак — пошитый именно в начале семидесятых в мастерских Большого театра, причем, по легенде, из пришедшего в негодность сценического костюма Дон-Кихота или кого-то наподобие...
Что же касается дамских мод — о, посмотрев «Высокого блондина», мы поймем, откуда пошла страсть многих россиянок к леопардовым и тигровым принтам. Этих самых тигров и леопардов (предполагается, что натуральных!) в фильме огромное количество, как и самих принтов. Можно сказать, что и это уже ирония (вообще — леопардовый узор, как и сам по себе мех этого зверя, был атрибутом роскошной жизни в довоенной культуре, пережил войну, а в шестидесятых постепенно стал посмешищем западных интеллектуалов). Но ведь — смотрится это в кино не комично, а именно что роскошно — потому зрители, западных интеллектуалов не читавшие, на эту удочку попались.
Большие — действительно большие! — солнечные очки и шляпы для дам — это тоже атрибут семидесятых (точнее — как предмет массовой моды такие шляпы были актуальны с середины 60-х, а в СССР продержались до середины 80-х). Вспомните, дети позднего СССР: у кого в шкафу были мамины шляпы с необозримыми полями? Ну а большие солнечные очки (фасона bug eyes — буквально «глаза насекомого») часто возвращаются и в нынешнюю моду.
Но что там шляпа — советские зрители обоего пола, не дыша, смотрели на другие предметы туалета героини Мирей Дарк. Во-первых, на вечернее платье с закрытым передом и максимальным вырезом сзади (тоже предмет иронии — иначе не было бы сцены!), а во-вторых, на шелковый (надеемся, не нейлоновый) пеньюар телесного цвета.
Причем прагматичные по большей части советские дамы смотрели на эти наряды, восхищались и тут же ставили на них отказной штамп: где и как такое носить? А вот мужчины — о, мужчины включали образ дамы в таких нарядах в корпус своих мечтаний о сладкой жизни. Тем более что в «Высоком блондине...» такая дама приходит к «простому интеллигентному парню», даже в чем-то недотепе, Франсуа Перрену — а не к какому-нибудь настоящему секретному агенту ее величества.
Другое дело, что Франсуа Перрен, скрипач из классического оркестра, — по фильму вовсе не такой уж простой интеллигент. Что становится понятным, когда вглядываешься в интерьеры его квартиры.
Белые крашеные стены, антикварная мебель, свободная планировка с широкими проемами — это же наш знакомый с 90-х «дизайнерский евроремонт»! Причем в его «интеллектуальной» вариации — то есть стоит такая обстановка очень и очень недешево. Для сравнения: в советском кино антиквариат в обстановке (вспомним детективы типа «Подпаска с огурцом») обычно встречается у теневых дельцов и коллекционеров, то есть людей явно несоветских, не тянущих на ролевую модель. Причем у них никакого света и простора в квартирах и домах нет — наоборот, темнота и теснота с плюшевыми гардинами. У Франсуа Перрена — хорошего человека — свет и антиквариат отлично сочетаются (а значит, и сама старинная мебель — это хорошо и правильно).
Любопытно, кстати, что среди многочисленных артефактов на полочках скрипача — огромная русская матрешка на десяток «вложений»: ее глубокомысленно сначала разбирает, потом собирает один из экспертов-оперативников. Это значит, что в числе концертирующих музыкантов Перрен выступал и в СССР — почему бы не в составе оркестра Поля Мориа, который впервые приехал к нам в 1967 году?
При этом — в сравнении с местами обитания остальных героев фильма — квартира Перрена оказывается довольно скромной. Например, вполне по-советски тесный туалет, хоть и с дизайнерскими портретами композиторов на стенах, зато с вечно ломающимся бачком (привет неработающей сантехнике из фильма «Великолепный» — та же эпоха и не менее блистательный Бельмондо). Сравним это с шикарной ванной Кристин (героини Мирей Дарк) на конспиративной квартире (да и сама эта квартира — в старинном доходном доме с тем же «евроремонтом» и картинами в парадной — очевидно, что неизмеримо роскошнее дома скрипача).
А еще у Кристин есть сыгравшая немаловажную роль в их с Перреном романтической истории самораскладывающаяся диван-кровать с электроприводом — пожалуй, это поражало советских зрителей больше, чем что-либо еще из обстановки. По сравнению с этим отличная и вполне уместная в 2023 году кухня с бело-глянцевыми поверхностями — вполне буднична (и такую, кстати, при желании можно было завести — сравним с обстановкой Самохвалова из «Служебного романа»).
И над этим всем — огромный модернистский апартамент шефа разведки Луи Тулуза. Блестящие бескрайние поверхности, оттененные античными статуями, Моцарт в колонках современнейшего проигрывателя — это ли не формула красивой жизни по-западному той эпохи? Берем вечное, сочетаем с хайтеком — и получаем оптимум.
Вообще техники в фильме достаточно — но часть этой техники не слишком удивляет советского зрителя. Чему удивляться — большой стене из мониторов-телевизоров в «ситуационном центре»? Видеонаблюдению? Сложным пультам управления и кабелям? Ну так на какой-нибудь атомной станции всё не менее сложно и технологично выглядит — чем удивили.
Вот бытовая техника — это да. Уже упомянутая аудиосистема Луи Тулуза бередила душу не одному поколению советских аудиофилов — заодно воспитывая вкус к правильному прослушиванию (в минималистических интерьерах, с выставленной «сценой» и негромко — классика это вам не хэви-метал, тут стадионная громкость без надобности). И, кстати, для западного понимающего зрителя этот проигрыватель был не менее «вау», чем для советского: модель IMF Transcription 300 была выпущена тиражом всего несколько сотен экземпляров, поэтому есть у очень редких коллекционеров. Такая система была, скажем, у Сержа Генсбура — и попала в один из его клипов.
Неплох и магнитофон шефа разведки — швейцарская NAGRA IV, прецизионный радиорекордер это не такая уж редкость, но безусловная ценность. С похожими ходили на задания радиожурналисты приличных станций — ну и шпионы-разведчики тоже, конечно. Магнитофоны этой марки до сих пор считаются непревзойденными — и это в самом деле прецизионные, как швейцарские же часы, механизмы. И приобрести такой в коллекцию хотя и возможно, но дорого — несколько сот тысяч рублей (и трудности с логистикой, потому что в России этих магнитофонов немного).
А вот точно такой телефон, как у французских «кагэбэшников», купить легче и дешевле — Ericofon, он же «Кобра», стал иконой шведского дизайна 60–80-х годов прошлого века, но такой можно купить не слишком дорого, в пределах 100 евро. Но — попробуем взглянуть на это изделие глазами советских зрителей, в глаза не видевших телефона-трубки! Да, кстати, и у самого героя Ришара телефон самый обычный…
Автомобили — это то, что срисовывали в иностранных фильмах все мальчишки, а то и взрослые молодые люди, увлеченные темой. Начнем с того, что вещь эта даже в страдающем пробками Париже — общедоступная: вот и у Перрена имеется оранжевое купе Renault 15. А у Кристины — оранжевая маленькая (и прямо свеженькая, 1972 года) Honda Z600. Общий цвет может и должен означать духовное сродство — и вот между героями сразу же возникает чувство, уводящее их в финале картины в Рио.
Сразу уж и об остальных автомобилях. На чем передвигается глава спецслужбы Луи Тулуз, мы не видим — а его адъютант Перраш ездит на «Фольксвагене-жуке». Главный из «плохих парней» (хотя все они там одинаково бесчеловечны) Милан ездит на иконическом для Франции «Ситроене» модели DS — правда, в начале 70-х легенду уже снимали с производства, а оперативники разведки ездили на «Мерседесах» (эксперты) и «Пежо-504» (наши, хорошие, телохранители).
Чем-то запредельным смотрится и стерильная кофемашина в коридоре стерильного разведывательного офиса. Тогда — запредельным, а сейчас трудно найти хороший офис без такого устройства… И то сказать, должен же быть какой-то прогресс за полвека!
Это — начало семидесятых (самые «тучные» времена для западного мира, даже в сравнении с нынешними США или Францией). Те времена многие французы постарше вспоминают с ностальгией — примерно так же, как наши соотечественники СССР с «колбасой по два двадцать». Только там колбаса — и не только — была, конечно, и повкуснее, и поразнообразнее (было на что «променивать социализм» пятнадцатью годами позже).
Тем более что фильм — французский, а какая же Франция без «искусства жить», без фирменного гурманства.
Вот Тулуз, который дарит своему заклятому заместителю ящик дорогого вина — не коньяка, заметим. Что непривычно для СССР и нынешней России — мужским подарком сухое вино обычно не является, для этого есть дорогие крепкие напитки. Срисовано, наверное, зрителями — но не прижилось: пусть так поступают те, у кого из окна видна Эйфелева башня (а у полковника Тулуза она прямо на ладони).
Вот катание на деревянных лодочках по пруду — но то дело знакомое и советским людям, лодочки эти были во всех почти парках культуры и отдыха. Вот — коллекционирование антикварных музыкальных инструментов как хобби приличного (а не полукриминального) человека. Тоже: в реальности так делали и наши музыканты, но в кинематографе — разве что те, кто обречен стать жертвами жуликов (как в «Петровке, 38).
Авангардная музыка как нишевое хобби — вот же, скрипач Перрен на досуге сочиняет нечто непонятное широким массам, даже если это эффектные блондинки. Почему-то сразу представляешь себе на месте героя Ришара, скажем, Олега Каравайчука… И все-таки это, конечно, производит впечатление. Как и бокалы для шампанского с прямыми стенками — «неуставные» по сегодняшним понятиям, но тогда один из модных вариантов так называемого бокала-флейты.
Но есть, конечно, вещи, которые запоминались на десятилетия и помнятся, даже если человек с тех самых времен не смотрел «Высокого блондина». Например: жесты руками, распределяющие оперативников по квартире (комедия — но что-то похожее спецназ действительно использует, но в советском кино этого не показывали). Меховое покрывало — о, сколько советских людей потом пытались изобразить что-то подобное дома! Правда, настоящая шкура для этого слишком пыльная, тяжелая и фактурная…
И, наконец, знаменитое «изобрази лошадь» (цитируем в переводе 90-х, потому что в советском дубляже это вырезали): сексуальные практики Франсуа и его коллеги Полетт нам не показывают, это же не «Основной инстинкт», но звуковое сопровождение будит фантазию. Главный вывод советского зрителя: ролевые игры в постели не миф, а реальность!
Но даже постельная сцена не идет в сравнение с простым бокалом свежевыжатого прямо на кухне апельсинового сока. Да, в СССР существовали выжималки для цитрусовых, но чтобы вот так запросто иметь в холодильнике груду апельсинов для выдавливания обычного сока? Однозначно «космос»!
А были и такие моменты, которые требовали комментариев для советского зрителя тогда — а сейчас куда более понятны. Скажем, когда разведчики смотрят слайды с досье Франсуа Перрена. «Католический пансион…» — докладывает агент. «Гомосексуалист?» — оживляется Милан. Теперь-то мы знаем и о специфическом устройстве закрытых мужских школ (в том числе и католических), да и о том, что особенности сексуальности один из лучших крючков для вербовки, нам прожужжали все уши авторы шпионских романов. А тогда? Просто смешное слово?
Или вот велосипеды шоссейного типа (у нас — «Спутник», «Старт-шоссе»), которые Франсуа и Морис используют для физкультурных прогулок по Булонскому лесу. «Я не могу угнаться за велосипедом в Париже!» — жалуется оперативник. Опять же, тогда мы не знали о велосипедизации «запробленных» мегаполисов, сейчас — в эпоху СИМ и прокатных велосипедов — понимаем эту шутку получше.
И наконец, сейчас — вооруженные «феминистической оптикой» — мы даже понимаем, чем герой Ришара с первого взгляда, несмотря на свою неуклюжесть, полюбился роскошной блондинке Кристин (и бойкой брюнетке Полетт, не забудем, тоже). Да тем, что нежен и внимателен к женщине — в отличие, вероятно, от Мориса и многочисленных агентов спецслужб. Эмпатия — ключ к сердцу дамы, вот и популярная психотерапия семидесятых (у нас эту тему отлично развивал Эльдар Рязанов, взять хоть бы «Иронию судьбы» и «Служебный роман»).
В финале картины Франсуа увозит по залу аэропорта «в даль светлую» гигантский «пароходный» сундук, в котором как ценный багаж сидит его избранница. Сейчас, мельком взглянув на логотипы, которыми этот сундук усыпан, мы понимаем, сколько стоит такой предмет багажа — а еще задаем себе вопрос, в какой же авиакомпании даже в начале 70-х разрешалось перевозить багаж таких объемов. Но тогда сундук был просто сундук — и уж точно никто не мог себе представить, что через сорок лет его копия несколько дней простоит памятником на Красной площади.
Полвека назад было скорее наоборот — матрешка в квартире главного героя, причем вместе с портретами Чайковского, Мусоргского и Стравинского. Интересно, не сочли бы это в нынешней Франции «опасным русским влиянием»? Впрочем, судя по иронии, с которой авторы «Высокого блондина» буквально размазали спецслужбистов всех мастей с их специфической этикой, — умные люди во все времена всё понимали.
Антон Размахнин
