Откуда родом “Американская дочь”?

Карен Шахназаров — мужчина в полном расцвете сил. Знаменитый режиссер, директор «Мосфильма». Но все мы родом из детства, и Карен Георгиевич — не исключение. Сегодня он рассказывает о тех, кто посадил его «древо жизни», то есть о самых-самых своих близких людях. О своей семье.

«Мы сами были шпаной»

— Я родился в городе Краснодаре 56 лет назад. То, что я там родился, получилось случайно. Мама, Анна Григорьевна, была москвичкой из очень бедной семьи, а папа, Георгий Хосроевич, — приезжий, «лицо кавказской национальности». Хотя тогда этот вопрос так остро не стоял. Сам он из Баку, карабахский армянин, фронтовик. После демобилизации экстерном закончил Бакинский университет, юридический факультет, а в Москву приехал поступать в аспирантуру. Там познакомился с мамой, они поженились. Жить было негде, вот папа и послал маму рожать в Краснодар, к папиной сестре. Потом мама уже со мной вернулась в Москву, и наша семья опять поселилась в бараке. Мои первые воспоминания — это каморка, где вместе проживали я, мама, папа, бабушка, мамина сестра и ее дочка. Помню общую большую кухню, на которой всегда толпилось много народа. Мы жили в районе Красная Пресня — сейчас этот район в Москве один из самых престижных.

— Из барака вы когда переехали?

— Мне было шесть лет, когда мы получили коммуналку. Но тогда эта коммуналка казалась хоромами царскими. Ну а потом отцу выделили наконец-то отдельную квартиру.

— А как вас воспитывали? Шахназаров-старший драл Шахназарова-младшего как сидорову козу или вы были свободным художником?

— Родители мои были людьми достаточно мягкими. Мы, дети, гуляли во дворе с 2—3 лет, причем одни. Тогда была культура дворов, мы все хорошо знали друг друга и всю жизнь проводили на улице. И никто за ручку нас не держал, поэтому мы были более самостоятельными. Когда я пошел в первый класс, меня родители, конечно, провожали, но уже через месяц я ходил сам, а школа была неблизко. Жизнь тогда была более безопасная, за детей никто не боялся. Никому тогда даже в голову не могло прийти, что бывают какие-то педофилы. Я выходил с утра на улицу и так целый день там проводил.

— А шпаны не боялись?

— Нет. Случались, конечно, драки, но зверства не было. А вечером, когда стемнеет, матери из окон начинали звать нас домой ужинать.

— Отец и мама вас воспитывали каждый по-своему?

— Конечно, больше времени я проводил с мамой. А папа всю жизнь очень много работал, так что мы с ним реже общались. Хотя, помню, иногда мы вместе с ним на лыжах ходили. С пяти лет папа меня приучил читать — это для него был очень больной вопрос, он переживал, что я не читаю. Помню, он мне дал прочитать тогда «Князь Серебряный». Я осилил полторы страницы, ничего не понял, захлопнул книжку и больше к ней не возвращался. Но в результате к чтению он меня приучил, хотя с «Князем Серебряным», конечно, погорячился.

— Неужели папа на вас даже голос ни разу не повысил?

— Папа был человек необыкновенный, очень мягкий, добрый. Может, пару раз он жестко со мной разговаривал, но это была такая редкость. Скорее мама могла со мной твердо поговорить. С ней даже ссоры были. Но это она так воспитывала — и правильно делала. Я на нее не обижался. Тем более, у мамы было достаточно оснований для строгости. До 5-го класса я хорошо учился, и мне это ничего не стоило. Но после я стал учиться очень плохо. Начались предметы посложнее, а я уже отвык от усидчивости — тем, что меня не интересовало, не занимался. А это были математика, физика. Я даже «двойки» получал в полугодии. И маму, конечно, это не радовало. Она жаловалась папе, но папа вообще не любил эти темы и никогда не шел на обострение.

— А почему же вы усидчивостью не страдали? Влияние улицы?

— Да я во дворе мог часами в футбол играть. Естественно, после этого домой приходил весь в мыле, ну какие уж тут уроки. А ведь мне еще и почитать хотелось.

— То есть росли шалопаем?

— В какой-то степени да. Все-таки футбол очень много времени отнимал. Тогда еще я за «Спартак» болел.

— Вы с папой ходили на футбол?

— Один раз. Папа был не большой любитель, не фанат. Но как-то мы с ним пошли. Помню, это был матч «Спартак»-«Динамо», мне тогда 8 лет стукнуло. Это был финал Кубка СССР. После этого я и стал за «Спартак» болеть. К тому же я тогда прочитал книгу Джованьоли «Спартак». А когда уже пришел работать на «Мосфильм», выяснилось, что весь «Мосфильм» тоже болел за «Спартак».

— Какие отношения у вас были с бабушкой, маминой мамой, с которой вы вместе жили?

— Чудесные. Ее звали Домна Семеновна Шашкина. Они же деревенские были. Бабушка из села Салган, что под Арзамасом. Семья у них была зажиточная, и они попали под раскулачивание. Но никого не расстреляли, потому что дед был балтийский моряк, принимал участие в революции. Дед мой, муж Домны Семеновны, умер во время Великой Отечественной. Молодой совсем был, чуть больше 40. Умер от туберкулеза, его даже на фронт не призвали. И вот они съехали со своих мест, всей семьей отправились в Москву. Дед на стройке стал работать, а бабушка — на хлебозаводе. Когда дед умер, она осталась одна с четырьмя детьми: три дочери и сын. Бабушка была совершенно неграмотной, очень плохо писала. Но при этом — необыкновенной светлости человек! Помню, когда мы маленькие были, то с Ларисой, сестрой двоюродной, всегда ночью ждали, когда бабушка придет с работы. Она возвращалась со своего хлебозавода и приносила необыкновенно вкусные горячие лепешки. Когда бабушка умерла, мне было 12 лет. И потом, когда я вырос, часто ходил по булочным и искал эти лепешки, но нигде не находил, потому что бабушка на хлебозаводе пекла их специально для нас.

— Кем по профессии была ваша мама?

— Она закончила техникум на товароведа, но когда вышла замуж, больше не работала, всю жизнь посвятила семье. И все равно, когда ей уже было за 30, поступила в ГИТИС, писала диплом по театру Любимова на Таганке и заочно получила высшее образование.

— Ну, а папа как шел по карьерной лестнице?

— Папа сделал блестящую карьеру. Если мама была из простой русской семьи, то он — из старинного кавказского карабахского рода. Его прадеды князьями были, а его дед, то есть мой прадед, до революции работал управляющим у Нобеля, был достаточно состоятельным человеком. Все его дети, включая моего деда, учились в Петербурге. Ну а дед мой был адвокатом. Потом вся семья перебралась в Россию.

— Давайте вернемся к вашему папе.

— После войны папа приехал в Москву, поступил в аспирантуру на отделение международного права, после чего ему предложили работу в «Политиздате». По убеждениям отец был не правоверный коммунист, а скорее социал-демократ. Диссидентом он, конечно, не был. Андропов пригласил его консультантом в ЦК. Это была андроповская идея — создать мозговой центр. Но тогда Юрий Владимирович был только завотделом ЦК, и до председателя КГБ, а тем более до генсека было еще далеко. Когда Андропов ушел в КГБ, звал с собой и отца. Но папа не пошел.

— По принципиальным соображениям?

— Нет, просто он не хотел связывать себя, ведь в КГБ надо было чин брать.

— А при Горбачеве как его должность называлась? Помощник?

— Да, он был помощником генерального секретаря. Но это уже был 86-й год, пик его карьеры. А ведь отцу тогда был 61 год.

«Маме я мог доверить даже то, о чем неловко было сказать отцу»

— А когда вы в институте учились, неужели с родителями никаких конфликтов не возникало?

— Когда я учился на втором курсе ВГИКа, мы взяли с приятелем и уехали в Ленинград. Дали по пятерке проводнику, и он нас посадил аж в СВ. Неделю провели в Питере без денег, но было очень весело. В то время отец написал смелую статью, ее прочитал Суслов и сослал его за нее в Прагу. Дома была одна мама. А мобильных-то тогда не было. Я исчез, обо мне ни слуху ни духу. Когда вернулся, в мой адрес, конечно, много неприятных слов было сказано.

— А во ВГИК-то вы почему поступили?

— Тянуло меня к кино. Но я долго не мог определиться. В художественное училище хотел поступать, я ведь живописью занимался.

— Родители вам ничего не советовали?

— Нет, и для них мое поступление во ВГИК было полной неожиданностью. Скорее мне светило МГИМО. Но отец с мамой к моему выбору нормально отнеслись.

— Разрешите, задам непедагогичный вопрос: кого больше любили — маму или папу?

— Они у меня занимали каждый свою нишу. Отец был необыкновенно эрудированным человеком. Таких образованных людей я, честно говоря, никогда не встречал. Уж не говорю, что он знал наизусть всего «Евгения Онегина», всего Блока, да вообще всю мировую литературу. Он помнил имена всех героев Бальзака, Диккенса, Достоевского. Еще к отцу у меня, конечно же, были политические вопросы. Ну а все, что касалось личных переживаний, я обсуждал больше с матерью. Я мог ей довериться даже в том, что неловко было сказать отцу. Так что вопрос выбора у меня никогда не стоял.

— Вы считались золотой молодежью?

— Конечно, и надо мной долгие годы витало это клеймо. Многие же думали: все, чего я добился, — это по блату. Говорили, что и на международные фестивали мои фильмы отбирают только из-за папы. Все это я прошел и здесь имел минусов гораздо больше, чем плюсов. Все равно про меня говорили: удачливый, счастливчик. «Американская дочь» — в какой-то степени это про меня.

— Как вы сейчас видите отношения родителей между собой? Наверняка же они не были идеальными.

— Идеальных взаимоотношений между мужчиной и женщиной не бывает. Тем более когда люди долго живут вместе. Но родители прожили друг с другом почти 50 лет, и это уже говорит обо всем. В конечном счете они все преодолели.

— Они вмешивались в вашу личную жизнь?

— Какие-то разговоры, конечно, были. Иногда даже неудовольствие. Но я всегда был довольно самостоятельным и, честно говоря, не очень спрашивал, с кем мне быть. Иногда просто ставил перед фактом.

— До какого возраста вы жили с родителями?

— Формально мы жили вместе довольно долго. Но кино даже в советское время всегда было сферой очень независимой, и в СССР среди киношников уже тогда существовала безработица, потому что если ты ничего не снимал, тебе ничего не платили. Так что приходилось крутиться. Ну, а значит — поездки, экспедиции. То есть я достаточно рано стал самостоятельным.

— Вы предварительно знакомили свою первую жену Елену с родителями?

— Да нет, они познакомились, когда мы с Леной уже решили пожениться, что на самом деле было нехорошо с моей стороны. Но родители были очень тактичны. К тому же они понимали, что меня не остановишь. Сначала мы с Леной жили у ее родителей, потом снимали. Но развелись довольно быстро.

— У вас трое детей. Старшей дочери 23, как она общалась с бабушкой и дедушкой?

— Это дочь от второй жены, которая уехала в Америку. Я ее не видел 20 лет, и мы встретились только совсем недавно — в январе. Все это очень сложно. В какой-то степени мой фильм «Американская дочь» был навеян моими переживаниями.

— У вашей мамы с внуками, вашими младшими сыновьями, есть контакт?

— У них с бабушкой очень хорошие отношения. Бывает, конечно, что они ссорятся, но в целом относятся друг к другу прекрасно.

— Ваши мама и папа прожили вместе почти полвека. У вас другая линия жизни, другой опыт. Простите, Карен Георгиевич, но, может быть, вы что-то для себя не поняли в тех отношениях, которые были между вашими родителями?

— Думаю, что не понял. Мне кажется, мои родители были в чем-то более правы, чем  я. Может это связано с моей профессией, с моим характером. Во всяком случае, если сравнивать, то, по-моему, они понимали более правильно какие-то вещи, которые я, видимо, не усвоил. Ведь по сравнению с родителями моя личная жизнь не сложилась.

Александр Мельман