Я раньше думала, что все прерванные знакомства – это как в шахматах бывает: "отложенная партия". А потом "партнеры по шахматам" стали умирать, и тот, кто термин мне подарил, тончайший искусствовед Юрий Молок,тоже умер. Я часто была в мастерских его друзей, художников Жени Монина и Бори Кочейшвили. Встречаясь с Юрой, мы здоровались с большой симпатией, и как-то он сказал, что наше с ним знакомство - отложенная партия. Мне и самой так казалось, но напрасно. Знакомство так и осталось шапочным, подружиться не успели. И никаких отложенных партий.
Всегда жду (и иногда дожидаюсь) от жизни неожиданностей. Вот написала это и сразу поняла, что жду неожиданностей хороших. Сама удивилась: получается, что я – оптимист.
Наверное, потому, что сталкивалась с чудесами.
Моя встреча с Сережей – такое нагромождение совпадений и предчувствий, что для случайности места маловато. Нас явно сводила судьба по ленински – сегодня рано, послезавтра поздно.
Это я потом расскажу.
Большинство-то знаков мы упускаем. Но иногда интуиция срабатывает, мне знакомы ее подсказки. Вдруг срываешься откуда-то и едешь, куда вроде и ехать-то не обязательно и поспеваешь на место за минуту до поворотного события.
Правда, иногда внутренний голос наобещает с три короба, а кончается ничем. Но это не он виноват, а я – слишком конкретно поняла его зов и подстегивала события, а не плыла по течению.
А еще был случай, когда внутренний голос молчал, как пень, несколько лет. Я и не подозревала об отложенной цепи событий.
Перед встречей с Сережей у меня был абсолютно случайный, совершенно нелепый небольшой роман. Не роман даже, а летнее приключение. В общем-т, милое, – с очень молодым, сильно пьющим скульптором, который увидел меня на дне рождения общей знакомой и посидел рядом, положив мне руку на колено - здорово пьяный. Богемная, развеселая гулянка оказалась для меня слишком долгой, ночью я по-английски ушла домой, а утром поехала куда-то по делам, а потом зашла в мастерскую к знакомому пожилому художнику. Замечательный Макс Авадьевич. Он многим в тусовке годился не то, что в отцы – в дедушки, был обожаем всеми - светский лев, прелестный, обаятельный, талантливый.
В мастерскую я пришла позировать, у него несколько моих портретов было написано.
Но Макс Авадьевич сказал, что тот молодой скульптор, по имени Вовка зазвал всю вчерашнюю кодлу к себе за город, закуплен провиант, взяты простыни на всех, но без меня он отказывается ехать. Меня ищут. Дома не застали, обзвонили знакомых и вот Макс велел мне немедленно ехать домой и ждать звонка – в его мастерской телефона не было, а про мобильные тогда не слыхивали, думаю, даже в Штатах. Я и отправилась к себе. Вошла – сразу звонок: «Здравствуйте. Я вас вчера у Тани держал за руку». Я поправила: «За ногу»...
Всё получилось славно. Поехали большой компанией за город. Это было у Вовкиной сводной сестры, она с мужем и дочерью сторожила чужую дачу. Хозяева разрешили им держать в конюшне двух коней, которых они спасли от смерти – выкупили по цене конского мяса и выходили. Тогда, на этой даче актер Кайдановский ездил верхом, я смотрела, как он углубляется в лес и думала: какая белогвардейская у него спина! Они с Вовкой в отрочестве братались – порезали себе пальцы и смешали кровь. Вовка таким пылким мальчиком и остался до своей недалекой смерти. А его сестру и ее мужа года через два сослали – за диссидентство...
Словом, меня тогда сразу втянуло. Что называется, недолго, но счастливо. Роман был мгновенно легализован, все друзья – его и мои успели нас повидать вместе. Вовка с огромным гнездом курчавых волос на буйной голове, не просыхал и всюду ходил в моем пуловере. Но ведь ощущала я, что всё понарошку и ненадолго!
Как-то сидели втроем у меня, с подругой Фокиной. Вовка стал звать нас ехать далеко за город, в дом творчества Сенеж, где предстоял большой загул по случаю окончания двухмесячного заезда. Сперва звал между прочим, как вариант. Туда долго ехать электричкой и автобусом - я заленилась.
Был вечер. Фока собиралась уходить, а мы должны были остаться вдвоем. Но предстояла крупная пьянка. Вовка всё больше ерзал, беспокоился, смотрел на часы, говорил, что скоро последняя электричка и, наконец, сорвался – предпочтя моему прекрасному телу возможность легально, с поводом надраться. Моя подруга Фокина пришла в ужас, потому что поняла – Вовке не было и тридцати, а он был алкоголиком.
Про подругу Фокину тоже напишу как-нибудь.
А потом я встретила Сережу и все! - была потеряна для богемного общества, к которому, в общем-то, и не принадлежала – (и на тот день рождения попала-то почти случайно – встретила накануне именинницу, с которой училась в МСХШ, художницу Таню Назаренко).
Никаких последствий и выяснений отношений с Вовкой не было, да и не нужно было, чему помогла легкая случайная размолвка перед моим исчезновением: я забрала назад свой пуловер, а он к нему уже привязался и немного обиделся.
Итак, я встретила Сережу и очень быстро вышла замуж. Вовку видала изредка, случайно, мы приветливо целовались и спрашивали друг друга – как дела? Казалось - то приключение не имеет ни малейших последствий.
А в 1984 году мы с Сережей провожали маму в Литву, в маленький городок Игналину - не на море, а на озерах, туда мало кто ездил. И столкнулись с Вовкой, который тоже сажал в в тот же вагон свою маму по имени Маечка, и ехала она туда же, в Игналину.
Мамы подружились прямо в дороге. Они даже сходу поменялись местами в купе - чтобы вместе.
Маечка каждый год встречалась и отдыхала в Литве со своими еще институтскими подругами, приезжавшими туда с детьми, внуками и без. Эта была чудесная стайка, как мне тогда казалось, старушек (сегодня я их постарше). В прошлом они работали инженерами-полиграфистами по всей стране. Изредка провинциальные подружки приезжали в гости к москвичкам, но главное общение происходило летом в Литве.
Мама вошла в чудесное сообщество как нож в масло, и дальнейшее ее существование было украшено этой дружбой, ставшей настолько тесной, что и мне достались в приятели некоторые дети, а Кирюша пересекался с внуками.
Мы с мамой всю ватагу бабушек называли «маечки». На следующий год мама с Маечкой снимали комнату уже вместе, на двоих. Я им помогала добраться и неделю мы пожили вместе. Маечка была озорница. Помню, она рассказывала про свою бывшую соседку по коммуналке, хвалившую покойного мужа: «Он хоть и выпивал, но человек был хороший, бывало, нипочем с меня не слезет, покуда я не насладюся». А как-то хихикая спросила маму, знает ли она про нас с Вовкой ("Мы ведь с тобой -хи-хи - не чужие").
А случилось мамино знакомство с Маечкой, Ривой, Валей, Люсей, Галей и другими в год смерти папы. Так что получается, мы с Вовкой загуляли когда-то летом именно для того, чтобы спустя годы маме не было слишком тяжело одной.
Если бы не тот нелепый роман, ее жизнь без папы была бы куда скуднее.
А что было потом?
Макс Авадьевич давно умер. Многие умерли, кого я упомянула в той веселой истории. Вся стайка Маечкиных подружек уже ушла и сама Маечка тоже, пережив Вовку. Он умер молодым. Перед смертью совсем спился. А был чудесный, добрый, обаятельный и, что называется, из очень хорошей детской. Недавно шли какие-то юбилеи его родни и в прессе написали, что Вовкин отец – скульптор Лавинский - незаконный сын Маяковского. Правда, был похож.
Я про Вовку в то лето мало чего знала, потом, когда наши мамы подружились узнала больше. Маечка говорила, что если бы Вовка не умер, он бы обязательно бросил пить. И мы соглашались, хотя конечно не бросил бы.
И одна из Вовкиных жен, такая колоритная, высоченная художница - тоже умерла почему-то молодой. И Вовкин друг умер - Кайдановский, который тоже был на Танином дне рождения и ездил с нами тогда за город…
Было это все в июне 80-го. А в июле умер Высоцкий. Я тогда уже несколько дней жила у Сережи и поехала кое-что взять из своего дома, работу какую-то - иллюстрации, что ли, делала. А жила я возле Ваганькова. Вышла из метро и увидела очень красивую толпу. Я помню это ощущение - множество красивых людей.
Оказалось - хоронят Высоцкого.
