В Большом зале консерватории (БЗК) состоялся концерт к 25-летию «Студии новой музыки». В программу «Суррогатные города» вошли сочинения последнего столетия с лишним, объединенные городской тематикой и широтой состава: на этот вечер ансамбль превратился почти в оркестр, который едва бы уместился на сцене Рахманиновского зала (РЗК) — постоянной площадки «Студии». На концерте побывал Илья Овчинников.
Ансамбль «Студия новой музыки» основан в 1993 году композитором Владимиром Тарнопольским и дирижером Игорем Дроновым; сегодня музыкальную жизнь Москвы без него себе не представить. Выступления «Студии» в РЗК — среди тех концертов, на которые можно идти, не глядя в афишу: их программы интересны всегда. Это и премьеры, которых за четверть века представлено около полутора тысяч, и концерты-портреты, и музыка XX–XXI столетий во всем многообразии, от Новой венской школы до сочинений, создающихся сегодня. «Студия» — настоящая кузница кадров: здесь воспитано множество прекрасных солистов и ансамблистов, умеющих играть буквально всё. Помимо РЗК они выступают на самых разных площадках, и тем не менее вечер в БЗК, главным героем которого была «Студия»,— событие экстраординарное: предыдущий состоялся пять лет назад, и этого безусловно мало.
По статистике, число вечеров новой музыки в Москве превысило 365 в году, и тем не менее такой концерт в большом зале, с участием крупных исполнительских сил, у нас по-прежнему редкость. Например, программа сочинений Булеза, Ксенакиса, Дютийе и Денисова, которую в 2006 году представил Национальный филармонический оркестр России (НФОР), до сих пор вспоминается как чудо. Не дают концертов новой музыки и другие наши оркестры: подвиг, который раз в два года совершают Владимир Юровский и Госоркестр на филармоническом фестивале «Другое пространство», невообразим в нашей повседневной концертной жизни. За годы работы в Москве Юровский заткнул множество репертуарных брешей, но и ему не разорваться: в его программах не звучал, например, американец Чарльз Айвз, чей «Центральный парк в темноте» и открыл концерт «Студии».
В музыке ХХ века Айвз фигура не менее важная, чем Стравинский или Шёнберг; на нашей памяти исполнилось по 100, а потом и по 105 лет их «Весне священной» (1913) и «Лунному Пьеро» (1912). Два сочинения-манифеста, из которых первое усвоено нашим сознанием, а второе до сих пор не вполне: что же и говорить о «Центральном парке» Айвза (1906)? Пьесу меньше десяти минут длиной открыло тихое вступление струнных, на фоне которого подавали реплики то фортепиано, то кларнет; по замыслу автора так могла звучать ночь в Нью-Йорке конца XIX века, где еще не было столько радио и машин. Зато были казино, уличные оркестры и пожарные машины — говоря их голосами, как с цепи сорвались два рояля (Мона Хаба и Наталия Черкасова) и духовые, рядом с которыми даже стоял еще один дирижерский пульт. Пьеса, вечно свежая сама по себе, и сегодня звучит в БЗК как музыка других планет. Небо не упадет на землю, реши ее сыграть любой наш оркестр — исполнял же НФОР «Америки» Вареза,— но станет немного ближе.
Не менее «инопланетным» показалось сочинение «Gougalon (сцены из уличного театра)» кореянки Ынсук Чин. По ее словам, оно написано после посещения бедных кварталов Гонконга, напомнившего автору о Сеуле шестидесятых, где по пригородам ходили группы бродячих артистов. Чин — автор одной из лучших современных опер «Алиса в Стране чудес», и Gougalon — пьеса необыкновенно театральная: здесь и завораживающая перекличка ударных, и тень странного вальса, напоминающего музыку из фильма «Любовное настроение», и удивительные звуки рояля, который едва можно узнать. Это уже второе исполнение крупного сочинения Чин в Москве — в 2010 году ее «Шу» здесь играл Сеульский филармонический оркестр. Дождемся ли третьего?
У сочинения Владимира Тарнопольского Eastanbul, написанного для знаменитого Ensemble Modern и впервые исполненного ровно десять лет назад, своя история: четырех композиторов из разных стран на две недели пригласили в Стамбул, после чего предложили написать что-то вроде музыкальных впечатлений. Непосредственным источником вдохновения для автора стало пение муэдзинов, доносившееся с разных сторон одновременно; вероятно, именно его символизировали возгласы медных духовых c балконов, накладывавшиеся на звуки большого города, что неслись со сцены. Эмоциональная взвинченность пьесы с самого начала крайне высока, как в опере «Солдаты» Циммермана, что вполне соответствует сумасшедшему ритму жизни в Стамбуле.
Звучала также музыка Лучано Берио, Мортона Фелдмана, Дмитрия Курляндского и Хайнера Гёббельса, чей «Суррогат» завершил первое отделение. Эффектное сочинение, где поверх игры ансамбля звучат засэмплированные звуки большого города, украсила Каролина Мельцер — незаурядная певица, здесь она исполнила партию чтеца: «Она бегала? Зачем? Что заставляет молодую женщину бегать? В течение дня? В городе?» Символическим ответом стал общепримиряющий финал вечера — «Прогулка по Москве» из оперетты «Москва, Черемушки» Шостаковича, где со «Студией» спел Камерный хор Консерватории.
Илья Овчинников
