Падал прошлогодний снег…

Новый год — время исполнения самых невероятных желаний. Реальность и фантазии переплетаются, даруя каждому из нас самое необходимое: деньги, славу или любовь. Жаль, что из этих трех вещей выбрать можно только что-то одно! Схитришь — получишь два. Но если у вас исполняются сразу три желания, значит, вы — баловень судьбы. Эдуард ХРУЦКИЙ, человек, для которого Юлиан Семенов, Олег Ефремов были просто друзьями, корифей детективного жанра, рассказал редактору «Атмосферы» Дмитрию Минченку три истории о себе и не только, в которых переплелись и деньги, и слава, и любовь.

В те времена, когда они были еще молоды и полны задора, самый главный праздник года обычно отмечали в несколько этапов. «Начинали гулять в одной компании, потом переходили в другую. Затем наступал черед ресторана ВТО, где мы танцевали до утра. Там нас и заставал первый рассвет нового года, — вспоминает Эдуард Анатольевич. — И конечно, каждый из нас ждал чего-то особенного от собственного будущего. Как правило, это ожидание романа. Но так случалось, что мы находили на празднике подруг на час, а мечтали о даме сердца. Мы были воспитаны на Алексее Толстом, „Падении Парижа“ Эренбурга и „Двух капитанах“ Вениамина Каверина! Нам всем хотелось чего-то более красивого, возвышенного и прекрасного, чем пьяная актриса, которая вешается на грудь как орден Мужества!»

С Ириной, падчерицей писателя Вадима Кожевникова (написавшего знаменитый роман «Щит и Меч», в экранизации которого прославился Станислав Любшин), молодой Эдуард Хруцкий познакомился в «Коктейль-Холле», куда оба любили захаживать. Этот «Коктейль-Холл» по степени великолепия — по крайней мере в представлении его юных посетителей — мог поспорить с самим Тадж-Махалом. На скрипочке там играл совсем юный и тонкий Ян Френкель — будущий знаменитый автор песни про журавлей. Про «Коктейль-Холл» говорили: «Кто здесь не бывал, тот сказки не видал».

Бывший боксер Эдуард Хруцкий носил твидовые пиджаки, был уважаем авторитетными людьми и имел впечатляющую кличку Центровой. В общем, именно в него влюбилась дочь полярного летчика Мазурука и падчерица партийного писателя Кожевникова. Ее собственная сестра так писала про Ирину: «Если бы не кривизна в икрах, подчеркнутая каблуками, она была бы готовая супермодель». Ей было только 17 лет. Нежный овал лица, глаза с какой-то тайной грустью и маленький нежный носик, словно знак качества, — все это делало ее неотразимой. Эдуард почувствовал взаимную симпатию. Ему было восемнадцать, когда отец-генерал покончил жизнь самоубийством, спасая своих родных от «звания» семьи врага народа, которое означало неминуемые репрессии. И хотя самого страшного избежать удалось, за Эдиком стали наблюдать из бдительной организации на Лубянке, что, естественно, не могло кончиться добром. Чтобы спасти парня, его отправили в армию, оттуда сразу в военное училище, а затем — друзья отца постарались — в ГДР. Именно это и разлучило молодую пару.

«Несмотря на то что я был старше ее, — вспоминает Эдуард Анатольевич, — мне всегда казалось, что она мудрее меня, потому что была необыкновенной умницей! Она мне писала все время, сообщала новости. Я знал, что она поступила во ВГИК — на сценарный факультет». Письма шли как с той, так и с другой стороны. Стихи… Признания… Однажды Ирочка Мазурук чуть не сделала из него махрового шпиона. Причиной стала одна невинная фраза из ее письма Эдуарду в Германию: «Закрыли „Коктейль-Холл“, так что ты можешь не возвращаться». Шел 1955-й год. Армейские письма тогда читала военная цензура в лице специального особиста. После Берлинского восстания 1953 года и целой череды невозвращений матерых агентов эта фраза из невинной переписки двух влюбленных показалась особисту такой же страшной, как свинина — иудею. Возможно даже, у особиста появились мысли, что слово «Коктейль-Холл» означает какой-нибудь засекреченный военный объект, который по неизвестным причинам закрыли, чтобы Хруцкий уже мог не возвращаться на родину. В общем, особист уверился в мысли, что биография молодого военного, как тогда говорили, имела темные пятна.

Он только не знал, в каком месте. Короче, Эдика Хруцкого вызвали на допрос. Ему, коренному москвичу, было трудно втолковать особисту — парню из глубинки, который не видел ничего ярче армейской алюминиевой посуды, что такое «Коктейль-Холл». И даже просто холл. Все, что тот смог понять из показаний «блатного» лейтенанта: «Коктейль-Холл» — это место вечной молодости! А еще там водятся девушки, не чуждые чуждой идеологии, очень худые, и весят они столько, сколько три кирзовых сапога солдата«.

Жаль, криминала в этом не было. В общем, невинная прось-ба не возвращаться мгновенно ускорила отправку офицера Хруцкого на родную землю. За время службы родной город успел измениться. «Коктейль-Холл», как и было сказано, закрыли. Знаменитый Брод — улица Горького — измельчал. Там уже не водились пижоны в пиджаках в клетку и повыветривались стиляги. Впрочем, так всегда и бывает, когда юность проходит. Зато впереди маячили Новый год и встреча с самой красивой московской девушкой Ирочкой Мазурук. К тому времени Эдик стал уже журналистом. Их первое свидание произошло, когда он проводил ее от дома в Лаврушинском, где она жила в семье отчима Кожевникова, до дома на Полянке, где обитала ее подруга Галина Волчек со своим мужем Женей Евстигнеевым. А вот вторая встреча получилась спонтанной. Эдуард жил неподалеку от бывшего Театра Корша, где тогда собирался весь «Современник». Как-то, выйдя вечером прогуляться (шел десятый час, было темно), он у театра увидел силуэт любимой девушки. Вот это сюрприз! Он разглядел эффектно наброшенную оренбургскую шаль. Если такие свидания случаются — значит, жить стоит! За девушкой тащилась чья-то тень. Может быть, хулиган? Потусторонние ночные сумерки бросали на все происходящее какой-то неземной отсвет.

— Эдик! — воскликнула девушка, и сердце молодого журналиста бешено забилось.

— Ира! — закричал он.

Они бросились навстречу друг другу! Из темноты за ее спиной выплыл какой-то худощавый малый с лошадиным лицом. Ира радостно оглянулась.

— Познакомься, это мой муж!

— Очень приятно! — произнес Хруцкий сдавленным шепотом и протянул вперед руку, как утопающий, который хватается за соломинку. — Эдуард!

— Знаю! Читал твои письма. Очень впечатляет! Меня зовут Олег Ефремов.

Так закончился армейский роман Эдуарда. Наверное, в этом месте любой романист поставил бы точку, но в жизни история имела продолжение.

— Ну, чего мы стоим? — спросил Олег. — Такая встреча! Пошли, что ли, в ВТО?

— Я не хочу в ВТО, — возразила Ирочка. — Лучше пошли к Эдику, он здесь живет.

— Да? — без удивления спросил ее молодой муж, словно по-другому и быть не могло. И тут же произнес: — У тебя что-нибудь есть?

— Есть! — как в тумане, ответил Эдуард. Ему казалось, что он на ринге и противник пытается достать его неожиданным хуком слева. От предыдущей гулянки у него осталась бутылка водки, но это было не чудо, поскольку он ее не пил. Чудом была нетронутая бутылка шампанского, лежавшая в холодильнике.

Новый избранник Ирины оказался замечательным мужиком. Может быть, поэтому через час все обиды были уже забыты. А может быть, это подействовал волшебный напиток? Или же причина была в том, что в двадцать четыре года прямое попадание в сердце не кажется чем-то смертельным, если ты знаешь, что за первым раундом последует второй? Кто знает! В любом случае на календаре была замечательная пора: несколько дней до Нового года, мир дрожал на кончике времени, готовый безвозвратно кануть в прошлое, чтобы тут же снова возродиться, как Феникс из пепла.

Это была замечательная эпоха, в которой трагедии не находилось места, а все происходящее воспринималось как водевиль, ибо чем еще объяснить, что бывшие соперники за один час сумели не только не подраться, но даже умудрились стать приятелями. Правда, с той поры встречались они только на нейтральной территории — на улице Горького, где тогда располагалось ВТО, а если воображение и ресурсы позволяли, то забредали куда-то подальше. Эдуард писал об Олеге, а Олег приглашал Эдуарда на свои спектакли. И каждому из них судьба предоставила шанс заглянуть в будущее и исправить прошлое. «Однажды я шел с барышней в ресторан „Советский“ и увидел, как Олег с Ирой бурно выясняли отношения у комнаты администратора», — вспоминал Эдуард Анатольевич.

Года через три они расстались. В порыве отчаяния Ирочка даже пробовала вскрыть себе вены… Но это было как неправильный финал в оптимистической трагедии, поэтому у нее ничего не получилось. В итоге бывшие муж и жена (которые, кстати, официально расписаны не были) просто перестали слышать друг о друге.

А Эдуард и Олег по-прежнему пребывали в приятелях. Один все так же писал про другого, другой по-прежнему приглашал на свои спектакли! И история не заканчивалась. В канун 1960 года Олег Николаевич позвонил Эдуарду Анатольевичу и пригласил отпраздновать Новый год в театре. Чтобы друг не скучал, добавил обязательное: «Приходи с кем хочешь!»

«Современник» тогда располагался в одном здании с гостиницей «Советская» на Ленинградском проспекте.

Театр гудел как улей. Целовались и поздравляли друг друга. Громче всех это делало радио. Ровно в полночь в динамиках что-то хрюкнуло и оттуда полился густой и сочный голос диктора Левитана… Захлопали бутылки с шампанским, зажурчали ручейки с водочкой, и пенным половодьем разлилось «Жигулевское» пиво под многоголосое «ура!». Мир шагнул на новую ступеньку. Время кончилось и наступило снова.

В зале ресторана играл оркестр Гараняна. Уже кто-то предпринимал робкие попытки станцевать рок-н-ролл, когда оркестр сменил молодой поэт Гриша Поженян, начавший читать свои стихи. Тогда это только входило в моду: стадионы, которые собирают поэты, и поэты, на которых ходят, как на стадионы. Мир вращался вокруг правильной оси. О политике не говорили. Спорили только о физиках и лириках. Олег Николаевич пошел обходить круг друзей с поздравлениями. Все чувствовали себя братьями и сестрами. Когда подошла очередь Эдуарда, он первым выбросил вперед длинную руку. Олег протянул свою. «Привет!» — «Привет!» — «Кого ты там от меня прячешь? Покажи!» — вдруг заинтересовался Ефремов. Хруцкий посторонился. Из-за его плеча выглянула спутница. Лицо Олега вытянулось: перед ним стояла Ирочка Мазурук! «Зачем ты ее привел?» — сердито набросился Олег на Эдуарда, когда мужчины на какой-то миг остались одни. — «Ты же сказал: приходи с кем хочешь», — возразил Эдуард.

Может быть, это была месть. Или история все расставляет по своим местам? Странный обмен невестами завершился на том, с чего начался. «Он ее, конечно, любил — безусловно! — закончил свой рассказ Эдуард Анатольевич. — Именно поэтому и страдал, когда ее увидел. Такое свойство было у этой замечательной женщины. Она умела оставлять неизгладимый след в мужских сердцах. Как писала ее сестра: «Роман следовал за романом, но завершался скоротечно. Есть натуры, увлекающиеся, так сказать, самой любовью, причем на ранней стадии, а предпочтения случайны и не столь уж существенны. От чего-то устоявшегося, упрочнившегося на них скукой веет, и в поиске разнообразия ни себя, ни других не щадят». Наверное, это и был настоящий финал.

С той поры Эдуард Анатольевич всегда приговаривает: «Новый год — это всегда ожидание чуда! Но часто мы не думаем о том, чтобы прославиться или разбогатеть. Мы всегда мечтаем встретить Ее — даму своего сердца! И именно тот год удачный, когда это происходит! Хотя кто-то мечтает и о бриллиантах».

И Эдуард Анатольевич рассказал мне невероятную историю о бриллиантах и постояльцах гостиницы «Метрополь».

Сокровище Креза

О том, что «Метрополь» представляет собой райское место, слухи по Москве ходили упорные. Там даже в самые голодные годы подавали спаржу в жемчужном соусе и кренделя в золотистой корочке. Когда грянула Гражданская война и разразился жилищный кризис, в «Метрополе» стали селить партийных бонз, вершащих жизнь молодого государства. Самый высший слой, как известно, жил в Кремле. Всех, кому не досталось заветной квартиры за зубастой стеной, расселяли в роскошных номерах знаменитого отеля по соседству. Там жили известный чекист Блюмкин, партийный деятель Бухарин. Именно в ресторане «Метрополь» товарищ Свердлов принимал постановление о продразверстке. В общем, время и люди были — мама не горюй! Эта история началась, когда по Москве прокатилась волна разбоев. Самым нашумевшим было дело о краже бриллиантов, которые московское дворянство тайно собирало на освобождение царя из екатеринбургского заточения. Грабеж этот долгое время был предметом самых оживленных пересудов испуганных обывателей.

Авторство дерзкого ограбления приписывали разным лицам — от бывшего императорского слесаря до знаменитого в прошлом актера Мамонта Дальского, который, начитавшись Бакунина, вдруг ударился в анархизм.

В философии свободы и вседозволенности, которые тот исповедовал, видели истинные причины великой кражи.

Как бы то ни было, бриллиантов так и не сыскали. Каким образом это касалось «Метрополя»? Самым непосредственным.

В свое время в «Метрополе», в одном из номеров люкс, жил Мамонт Дальский. И именно в этом же номере после него поселился некий генерал Саблин. Сын знаменитого в царское время издателя стал красным генералом. Это ему Ленин был обязан подавлением Кронштадтского мятежа. Тогда в крови восставших моряков утопили не только сторонников старого режима, но и саму идею его реставрации. В итоге Саблин поселился в Москве, в номере люкс на третьем этаже «Метрополя». Исчез он из него неожиданно — генерала в одночасье отправили за какую-то провинность бороться с басмачеством в Среднюю Азию. А в Москве остались его ординарцы. Именно благодаря одному из них, не чуждому родимых пятен капитализма, все и заварилось.

В одном из подпольных казино после особенно неудачной игры он, вроде бы хорохорясь, произнес: «Ну ничего, у нас еще много такого добра осталось», — и выкатил на ладони маленький бриллиантик, которым и расплатился с победителями. На брошенную вскользь фразу обратили внимание. Мир карточных игроков в те неспокойные времена был пронизан слухами о том, где и у кого есть деньги. Среди таких знатоков выделялись два интересных человека. «Фамилию одного я до сих пор помню, — задумчиво произнес Эдуард Анатольевич, — его звали Федотов. А вот второй стерся из памяти. Оба они были обычными совслужащими и получали зарплату по самому мельчайшему разряду, но иногда позволяли себе выходки прямо купеческие». Поговаривали, что они были шулерами. Странно, что при таких богатых талантах они постоянно испытывали жесточайшую нужду. Слух о Дальском, ограбившем московское дворянство, и неосторожная фраза ординарца Саблина о том, что «у нас еще много такого осталось», дали толчок в их головах невероятному фантастическому предположению, что украденные бриллианты спрятаны по-прежнему в «Метрополе», потому что спешно выезжавший из номера Саблин не смог или не успел их забрать.

Мысли об этом не оставляли наших героев ни днем, ни ночью, тем более на носу был Новый, 1924 год, когда фантазии так или иначе связаны с ожиданием чуда! Наши друзья решили попасть в бывший номер Саблина: ясно, что бриллианты спрятаны где-то там — скорее всего в простенках. Следовательно, придется ломать стены. Безопасно осуществить такое шумное предприятие можно только в одну-единственную ночь в году, когда у всех все гремит и падает, — в новогоднюю. Молодые люди продали все, что у них было, и на одну ночь — ибо это стоило больших денег — сняли номер в гостинице. Интересно, как служащие гостиницы смотрели на двоих мужчин, решивших уединиться в отдельном люксе?

Слесарные инструменты, необходимые для дела, друзья пронесли в дорожных чемоданах. Ресторанный зал «Метрополя» был забит до отказа. С первым ударом напольных часов в ре-сторане глухо задудел духовой оркестр, и здание затряслось в пароксизмах лихой пьянки.

Друзья обследовали стены — ничего. Сняли картины — ничего. На часах — половина второго ночи! Веселье в полном разгаре. Они начали обстукивать пол. В одном месте они услышали глухой звук, как будто под паркетом было пустое пространство. Они лихо взломали дубовый паркет — и замерли!

То, что они так долго искали, нашлось. Они увидели медную плиту, прикрученную четырьмя огромными болтами к какому-то металлическому ящику. Сомнений не было. Это и есть клад! Счастье, богатство! Они собрались с силами… Первый болт открутили легко. Второй — тоже. Третий дался труднее. Оставался только четвертый.

И тут раздался страшный скрежет, под их ногами начал проваливаться пол, открылась бездна, в которую рухнула медная плита. Дикий крик разнесся по «Метрополю». Сноп ярчайшего света ослепил грабителей. Но это был не свет золота и даже не свет истины, а яркий свет банкетного зала. Испуганные жулики словно заглянули в ад, по дну которого бегали люди, стояли столы и журчали фонтаны. А поверх всего этого лежали бриллианты. Только мгновение спустя они поняли: это была хрустальная люстра, величественная, как баржа, и она плавала в фонтане. Люди, веселившиеся той ночью, потом долго вспоминали, как на них сверху неожиданно упало солнце, точно пророк Илья сошел со своей колесницы. Наверное, именно так должен был выглядеть конец старого мира, ибо медная плита, которую открутили воры, оказалась ничем иным, как держаком знаменитой метропольской люстры.

Три минуты понадобилось дюжим швейцарам, чтобы добежать до бывшего номера генерала Саблина.

Несчастные воры даже не успели прийти в себя от шока. Они так и застыли в черном проеме гигантской дыры, не в силах оторваться от апокалиптического зрелища.

В ту ночь дежурным по «Метрополю» был семнадцатилетний агент второго ранга Алексей Ефимов, пришедший служить в московский МУР по комсомольскому призыву. «Он лично рассказал мне эту историю, — задумчиво протянул Эдуард Анатольевич. — Хорошее было время, началом которого послужило столь фантастическое ограбление».

Когда приехало высокое начальство, грабители уже во всем сознались. Стоит сказать, что, пока они все честно рассказывали, опера и агенты гомерически хохотали. Начальник отдела по особо тяжким, выслушав воров, сказал: «Уголовное дело возбуждать не будем, отделаются гражданским иском».

И был народный суд, и люди слушали покаянную речь, которая состояла из охов и вздохов, смотрели на слезы воришек и громко ржали. А потом суд вынес приговор. До конца жизни незадачливые картежники работали на погашение долга советской власти. Возмещали стоимость гигантской люстры, поломанного фонтана, лечения людей, большая часть которых пострадала от «медвежьей болезни». Для них это был самый тяжелый Новый год в жизни! А люстра, похожая на ту, из нэповских времен, и по сей день висит в «Метрополе»!

Одеколон для друга

Для полноты новогодних историй не хватает только каких-то совсем небольших отступлений. Вроде странной связи с Ирочкой Мазурук, которая преследовала Эдуарда Анатольевича. Выражалось это только в одном: его все время сводило со знаменитым семейством, и обязательно под Новый год. Уже когда Ирочка стала женой знаменитого прозаика Виля Липатова, и тогда, когда она на пару с ним написала сценарий «Деревенского детектива» с Михаилом Жаровым в главной роли — про Анискина и Фантомаса, и потом, когда Ирина перестала быть женой Виля, их пути с Эдуардом так или иначе все время перекрещивались.

Как-то под Новый год в Таллине, куда сценарист Хруцкий приехал снимать фильм про остров Сааремаа, к нему в номер постучали. Стучали в четыре часа ночи, причем стучавший явно думал, что за окном ярко светит солнце.

Эдуард Анатольевич открыл дверь — на пороге стоял Виль Липатов. Его щеки покрывала четырехдневная щетина. «Эдька! — просипел он неразборчиво. — У тебя побриться можно?» Ни удивления по поводу появления в столь ранний час, ни восторга по поводу столь странной просьбы Эдуард Анатольевич не высказал. Он просто молча отошел в сторону, приглашая Липатова войти. Тот моментально скрылся в ванной. Вышел он через пятнадцать минут другим человеком. Свежим, бритым и абсолютно трезвым, что было сразу видно по его горящему взгляду. Эдуард Анатольевич понял, что поспать больше не удастся, и тоже решил умыться. В конце концов, он выручил друга — чего жалеть о сне! Виль хотел что-то сказать ему вслед, но дверь ванной комнаты захлопнулась раньше, чем он успел произнести хоть слово.

Эдуард вошел в ванную и огляделся. Дорожные несессеры считались его отдельной гордостью. У него всегда можно было увидеть что-то такое диковинное, экзотическое, чего не найти у других. В том эстонском вояже гордостью его дорожной коллекции был польский одеколон «Лаванда»: большой здоровенный флакон в необычной упаковке — будто гнездо из соломы, в котором лежал пахучий трофей!

Вообще для мужчины нет большего удовольствия, чем побриться. Каким бы способом это ни делалось, общим остается одно — священнодействие, которое превращает обезьяну в человека, высвобождая из-под гнета похмелья и отеков благородное лицо мужа, понимающего толк в любви, женщинах, трубках, алкоголе и Хемингуэе.

Эдуард Анатольевич понимал это как никто другой. Когда он побрился, рука привычно потянулась к заветному флакону. Он бережно попытался налить в руку драгоценную влагу. Протянутая ладонь осталась сухой. Эдуард Анатольевич потряс сильнее — из тоненького узенького горлышка парфюмерного деликатеса ничего не вытекало. Более того, из носика даже ничего не капало! Эдуард Анатольевич, удивленный, вышел из ванной. «Виля, а где одеколон?» — спросил он. Липатов изумленно посмотрел на него: «Эдька, ты чего спрашиваешь? Я человек культурный. Утром встаю, брОюсь с одеколоном, а потом его допиваю!»

Это был урок на всю жизнь. Если ты хочешь стать настоящим писателем или думаешь, что Хемингуэй был единственным мужиком в писательском цехе, послушай неформальную историю советской литературы от Эдуарда Хруцкого.

Личное дело

Эдуард Анатольевич Хруцкий — журналист, писатель, киносценарист, заслуженный деятель искусств РФ. Автор знаменитых детективных романов «Осень в Сокольниках», «По данным уголовного розыска», «Шпион». Среди последних работ мастера — сериал «На углу, у Патриарших…» После выхода в свет бестселлеров «Криминальная Москва» и «Тайны уставшего города» уникального бытописателя Москвы называют современным Гиляровским.

Дмитрий Минченок