Похоже, что «стена молчания» читателей сервера «1001», что называется, дает трещину. Буквально вчера получил вот такое письмо:
Здрассьте, Михаил Борисович!
Пишет Вам более-менее постоянный Ваш и В. В. Шахиджаняна читатель. Прочитал с интересом заметку про лохов. Со мной тоже похожие случаи бывали, хотя реже (будут еще, наверное — я Вас младше годков на 10—15). Только вот замечание к последним строчкам. Зря вы сынка «Стенкой» А.Паркера кормите. В нее взрослый-то человек не каждый въезжает. Да и потом строчки Уотерза «We dont need no education» может не так воспринять. Хотя, на хай-фае конечно смотреть — это здорово.
Всего! Олег Горшков
И очень приятно, что получил. Что касается Алана Паркера, то Вы, Олег, очевидно, правы. Он действительно тяжел для восприятия вообще и детского — в частности. Хотя по большому счету — не знаю. Умные и позитивные вещи никогда не бывают легкими. По крайней мере, по моему собственному опыту. Меня строки Уотерза волнуют все больше и больше. Несмотря на то, что мне всего 35. И я не педагог.
Вот говорят — школа. Оскомину уже набили — а все то же самое, с небольшими вариациями.
Позвольте мне вспомнить мою первую школу, ее директора. Мою первую учительницу. Не волнуйтесь. Штампов на тему большого букета в руках маленького первоклассника в день самого первого Первого Сентября не будет. Я уважаю Ваше время.
Пошел я в школу в 1968 году. Не в Москве. Город назывался Жданов. Теперь он вновь стал Мариуполем и — увы — оказался в другой стране. На Украине (хотя сегодня принято говорить — в Украине). Школа носила гордый первый номер. До революции это была единственная на весь город женская гимназия. В 1968-м гимназий уже (и еще) не существовало, но фонтан во дворе — хотя и неработающий — сохранился.
Директором была большая женщина, похожая одновременно на Ольгу Воронец и Людмилу Зыкину. Звали ее Нинель Ивановна Яровая. Нинель Ивановна раньше служила партийным работником. В партийной карьере что-то не сложилось, и году так в 1962-м ее «откомандировали» поднимать школьное образование. Школьная работа пришлась ей по душе и школа под номером один действительно стала первой — и по царившему во всех делах порядку, и по оснащению. Хотя — какие там технические изыски могли быть в семидесятых.
Почему я запомнил Нинель Ивановну? Потому что она принимала меня в школу. Я родился в «неудобное» время — 8 февраля. То есть поступить в школу я мог или в 6 с половиной, или в 7 с половиной лет. Но никак не в 7. Читать, писать и считать меня научила бабушка. Родители решили, что делать из меня «переростка» ни к чему. Поэтому в марте 1968-го мама привела меня в школу на «экзамен».
Мама открыла дверь кабинета директора и тихонько подтолкнула меня в дверной проем. Нинель Ивановна сидела за своим столом, таким же большим как и она сама, и смотрела на меня — никак. Я боком подошел к столу и остановился. Нинель Ивановна взяла со стола «Учительскую Газету» и сказала — читай. Хотя многие слова и были мне непонятны, читал я тем не менее быстро и с выражением — так научила меня бабушка.
Нинель Ивановна выслушала меня ровно и без замечаний. После чего сказала — ну что ж, приходи первого сентября. Так я сдал свой первый экзамен.
Нинель Ивановна была странным директором. Она никогда, ни на кого и ни при каких условиях не повышала голоса. Тем не менее, ее слово было законом — и для учителей, и для учеников.
Моя первая учительница была полной противоположностью директору школы — громкая, маленькая и очень подвижная. К тому моменту, как она взяла наш класс «в оборот», успела проработать в школе больше 10 лет. Ее звали Диамара Фотиевна Каира. Столь странное имя объяснялось очень просто.
Донбасс вообще многонационален. Донбасский диалект — это жуткая смесь украинского, русского и еще черт знает какого. Западные украинцы Донбасс за Украину не считают. Для россиян Донбасс — тоже не Россия. Донбасс — особое место. Изначально на территории Донбасса жили скифы. Скифские курганы дошли до наших времен. До революции это был один из самых развитых промышленных районов Российской Империи. Порт Жданов в советские времена по грузообороту занимал второе место в стране, уступая лишь одесскому. В Жданове было собственное морское пароходство, два металлургических завода, завод тяжелого машиностроения и куча мелких заводов и фабрик. Один из районов города называли Юзовкой. Конечно, неофициально. Так повелось в честь англичанина Юза, построившего и эксплуатировавшего до революции один из металлургических заводов. Мариуполь был многонационален но, кроме того, он служил традиционным греческим поселением еще со времен Екатерины Великой, если мне не изменяет память.
Диамара Фотиевна была чистокровной гречанкой. Знала ли она язык предков — об этом мы ее не спрашивали. Мы ее боялись — до ужаса. Кричала Диамара Фотиевна не переставая. Нормально разговаривать она не умела. Наказывала за любую провинность. Не пришел на занятия в форменной рубашке — урок стоишь лицом к стенке. Не принес с собой чистую газету (мы стелили их на парты, чтобы парты не пачкались) — снова в угол. Бегал по партам на перемене — в угол, после чего без родителей в школу не приходи. И так далее.
О том, что она такая, знали все родители. Но в ее класс всегда была очередь. Нас в 1 «А» было — 35 человек. И то — всех желающих вместить не удалось.
Главным принципом Диамары Фотиевны было — власть школьной администрации закачивается перед дверями МОЕГО класса. Можете делать что хотите — или пошли вон вы, или уйду я. Поскольку постоянно минимум две-три школы хотели заполучить ее к себе, у Нинели Ивановны хватало ума и такта гасить любое непонимание со стороны коллег по отношению к Диамаре в зародыше.
Я проучился у нее три года. Несколько штрихов из прошлого.
Весь первый год мы писали перьевыми ручками. Носили с собой деревянные перьевые ручки и настоящие … чернильницы-непроливашки. Это при том, что в параллельных классах пользовались шариковыми. Дурь? Не уверен. За год Диамара Фотиевна поставила нам почерк. Конечно, не у всех он был каллиграфическим, но писали «с нажимом» абсолютно все. У меня сохранилась пара моих «первоклассных» тетрадей. Сравниваю их с нынешними тетрадями моего сына. Увы, могу дать ему приличную фору.
Учебника по математике у нас не было. С первого класса мы начали решать уравнения. С места и в карьер. Половина каждого урока — в первом классе еще арифметики — была посвящена устному счету. До слез и до изнеможения. В результате — калькулятором я не пользуюсь до сих пор. Не нужен. Трехзначное на трехзначное в уме — это же элементарно. А прошло без малого тридцать лет.
На протяжении всех трех лет диктанты были ежедневными. Сочинения и изложения в третьем классе — через день. При шестидневке, естественно. Поэтому даже те, кто грамотно писать не умел, научились.
Весь первый класс мы занимались аппликацией. Вырезали фигурки из бумаги, наклеивали их на альбомные листы. Всех заставляли вышивать — и мальчиков, и девочек. Никакого «домоводства» — просто выработка координации движений и глазомера. До сих пор наспор рисую окружность без циркуля. Зачем он мне — после такой ШКОЛЫ?
Наш класс не был «элитным». Дети — разные, из разных семей, разных национальностей, с разными способностями. Но, несмотря на крик, я не помню ни одного случая, чтобы Диамара Фотиевна унизила наше человеческое достоинство. Она наказывала, но мы всегда знали — за что. Если было непонятно, кто опрокинул вешалку или разбил стекло, наказание следовало только после расследования. Причем, как ни парадоксально, никакого стукачества не было и в помине. Пару раз, еще в первом, кто-то пытался «наябедничать». Диамара разбиралась — и «ябеда» сам получал по заслугам. Ей не нужны были информаторы — она и так знала о нас все.
На переменах она делала вид что не замечает, как мы стоим на ушах и бегаем со скоростью, близкой к звуковой. Но — до определенного предела. Как только наша энергия переходила через границу, она нас немедленно «осаживала».
Слабые ученики были у нее на особом счету. Она их буквально «вытягивала» за уши. Да, они были слабыми, но ущербными — никогда. За все три года я не помню, чтобы она сравнивала нас друг с другом — никаких личных привязанностей, симпатий и антипатий. Если не понял — она объясняла по десять раз и никогда не раздражалась. Единственное, за что била «смертным боем» — так это за лень. Когда не просто не сделал, а даже и не пытался. Пленных она не брала.
Она не знала модного слова «профориентация». Все было гораздо проще — она требовала от родителей, чтобы те устраивали экскурсии всему классу туда, где они сами работали. Так мы побывали в доменном цехе металлургического завода, в городском аэропорту, на кондитерской фабрике и хлебозаводе, на борту океанского сухогруза. Да и во многих других местах — тоже. Она в принудительном порядке выводила нас в кино и в единственный на весь город театр.
Потом мы выросли. У нас уже были другие учителя. Диамара Фотиевна набрала новый 1 «А».
В 1973 моя семья переехала в Москву. В 1979-м я приехал в Жданов на пару дней, будучи уже студентом медицинского института. Потянуло в школу. Зашел. Другие люди. Новый директор. И моя первая учительница вышла на пенсию. Все же нашел адрес и поехал в гости. Волновался ужасно. И букет был — огромный, чтобы свое смущение за ним спрятать. Все же обманул — написал про букет.
Дверь открыла маленькая седая женщина. Посмотрела на меня и так по-будничному сказала — здравствуй, Миша. Узнала — через 11 лет.
Мы пили чай и тихо разговаривали. Оказывается, она всегда разговаривала тихо — и на улице, и дома. Оказывается, почти половина моих одноклассников были из социально неблагополучных семей. Пятеро росли в семьях хронических алкоголиков. У одной девочки и папа и мама были слепыми. Оказывается, трое состояли на учете в психоневрологическом диспансере и по всем законам их место было во вспомогательной школе. Оказывается, одного из моих соклассников поймала милиция за кражу в магазине. Он был голоден и что-то своровал с прилавка. Инспектор по делам несовершеннолетних, зная Диамару, в школу не пошел. Он позвонил ей домой и они договорились, под ответственность Диамары Фотиевны — никакой огласки в школе.
Оказывается, у нее никогда не было высшего образования — только педагогический техникум. Оказывается, она очень устала. Теперь воспитывает внуков. Ее волнуют иные — все больше бытовые — проблемы.
Мы попрощались. Я вышел в темноту и побрел к трамваю. Эта простая женщина воспитала что-то около трехсот учеников. Всего-навсего. Мало или много?
Я испытывал сложные чувства. Самое больное из них — я понял, что я ее перерос. Я стал грамотнее, образованнее, оригинальнее ее. Глобальнее, что ли. И это было ужасно. Мне было стыдно, что так вышло. Что у меня впереди жизнь, а у нее уже все позади.
Но потом это прошло. Я понял — без нее не было бы меня. Не было бы вообще — никакого. Ни хорошего, ни плохого, ни умного, ни глупого. И ведь нас таких — три сотни. Как нам всем повезло!
Моему сыну повезло не меньше. Его первая учительница была такая же строптивая и крикливая. Такая же Дюймовочка. Так же «раздавала» направо и налево. В этом году, первого сентября, она набрала новый класс. И опять в него была очередь.
В этом же году, первого сентября, ВЕСЬ КЛАСС, в котором учится мой Митька, не сговариваясь выгреб ВСЕ цветы и на перемене пошел поздравлять Первую Учительницу с праздником. Когда они зашли, новые первоклашки сидели за партами — за их партами. Для них, уже больших, места не было — они столпились у доски, в проходах, и стали заваливать свою любимую учительницу цветами. Она почему-то потеряла голос и заплакала.
Экзюпери писал — мы в ответе за тех, кого мы приручили. Это не все. Мы в неоплатном долгу перед теми, кто приручил — нас.
А у Роджера Уотерза и Алана Паркера — совсем про других учителей. У них же самих, наверное, первые учителя были настоящие. Иначе — откуда взялись бы Уотерз с Паркером?
Михаил Борисович Зуев
